— Люди, извините меня! Опять придется оросить высохшую глотку, иначе я рухну.

— А-а-а! Великий Боже! Ну, пейте же, люди, только залпом! Выпивки сегодня — море разливанное. Мы не поскупились — этого требует честь нашего дома и народа Пароландо.

— Итак, люди, наш уважаемый экс-президент Милтон Файбрас, экс-американец и экс-астронавт, решил назвать этот колосс «Парсефалем», а поскольку он — начальник, хозяин, босс, — то предложение было принято единогласно.

— А теперь немного статистики. Капитан Файбрас пожелал построить самый большой корабль всех времен, и он это совершил. Наше воздушное судно не только величайшее из когда-либо существовавших, но, скорее всего, второго такого никогда не будет… так что я предложил бы название — «Последний — значит, наилучший».

— Так вот, длина «Парсефаля» — 820 метров или 2680 футов, максимальный диаметр — 328 метров или 1112 футов. Его объем — 6 300 000 кубических метров или 120 000 000 кубических футов. Обшивка — из сверхпрочного дюралюминия. В нем восемь крупных газовых отсеков и еще несколько мелких — на носу и в хвосте.

— На корпусе закреплены тринадцать внешних гондол и двенадцать двигательных отсеков, каждый — с двумя подвесными моторами. Наружное расположение двигателей снижает опасность возгорания водорода. При испытании материалов для газовых отсеков выяснилось, что пленки, полученные из внутренностей речного дракона, пропускают водород. Тогда Файбрас предложил ученым создать такое вещество, пленка из которого — извините за красное словцо! — не позволяла бы испортить воздух.

— И, представьте себе, он подпрыгнул на десять футов, когда один из спецов тут же предложил новую идею… Что? Мой помощник Рэнди утверждает, что никто не может сходу установить новый рекорд в прыжках в высоту… Ну так что? Кого это волнует? Главное, что утечка водорода была сведена к нулю.

— Водород — чистый на 99,999 процентов.

— «Парсефаль» несет команду из девяноста восьми мужчин и двух женщин, два вертолета, каждый вместимостью на тридцать два человека, и двухместный планер. Парашютов для этой сотни храбрецов на нем нет — слишком тяжелый груз, и от них решили отказаться. Как видите, я с вами полностью откровенен.

— Посмотрите на него, люди! Каков? Он сверкает на солнце, как божий нимб! Как он прекрасен и величествен! Сегодня у человечества великий день. Оркестры играют увертюру к «Одинокому Страннику»… Ха-ха! Тут я слегка пошутил… ладно, долго объяснять. На самом деле это увертюра к «Вильгельму Теллю» Россини. Эту пламенную музыку выбрал сам Файбрас, столь же пламенный ее поклонник. Думаю, среди вас немало людей, восхищавшихся ею в былые дни.

— Рэнди, дай-ка мне еще стаканчик этой амброзии. Кстати, Рэнди — мой помощник на радиоцентре, бывший автор фантастических романов, а ныне, в Пароландо, — главный инспектор качества спиртных напитков. На мой взгляд, пустили козла в огород…

— А, великий момент приближается! Наш «Парсефаль» выруливает из ангара! Через несколько минут состоится взлет. Сквозь ветровое стекло мне виден пульт управления в штурманской рубке.

— Человек, сидящий у пульта, — вы все видите его — наш первый пилот Сирано де Бержерак. В свое время он тоже был писателем-фантастом и создал романы о путешествии на луну и солнце. А сейчас он управляет воздушным кораблем, которого даже вообразить не мог, и отправляется в настоящий полет. Его путь лежит к северному полюсу планеты, которую, насколько мне известно, не живописала ни одна живая душа в самых невероятных фантазиях; он направится туда, словно рыцарь воздуха, потомок земного Галахада, странствующего в поисках гигантской Чаши Грааля.

— Всю работу в полете Сирано может выполнить один. Дирижабль полностью автоматизирован — его моторы, штурвал, руль высоты соединены с пультом управления электромеханическим приводом. На борту не нужны ни инженер, ни радист, ни штурман, как это было на прежних дирижаблях. Если Сирано способен бодрствовать трое с половиной суток — столько времени займет путь до полюса — то ему не понадобятся помощники. Теоретически судно может лететь без единой живой души на борту.

— Справа от Сирано — капитан Милтон Файбрас. Сейчас он направляется к человеку, сменившему его на посту президента, всем известному Джуду П.Бенджамену, экс-министру юстиции утраченной и вечно оплакиваемой Конфедерации Штатов Америки.

— Ну-ка, друг, убери лапы. Не смей оскорблять экс-гражданина Конфедерации! Полиция, заберите, этого пьянчугу!

— А вот там, слева, третий пилот — Митя Никитин. Он поклялся в абсолютной трезвости на время полета и даже не припрятал бутылочку в дальних отсеках. Ха-ха!

— Справа от Никитина — первый помощник Джил Галбира. Вам здесь пришлось нелегко, мисс Галбира, но мы в восхищении…

— О-о, загудели моторы! Какой рев! Нам машет капитан Файбрас! Пока, мой капитан, бон вояж! Держите с нами радиосвязь!

— Вот отпустили тросы с хвоста. Дирижабль чуть подпрыгнул и опустился вновь. Пару часов назад я наблюдал за его балансировкой. Его так экви — либ — либ… ну, уравновесили, что, стоя под этой махиной, один человек может поднять его одной рукой.

— А сейчас отвели в сторону передвижную мачту и начали выпускать водяной балласт. Эй, джентльмен в сером! Отойдите немного, если не желаете принять душ!

— Вот он начал подниматься. Ветер относит его назад — к югу. Но уже крутятся винты, сейчас дирижабль взметнет вверх и направится к северу.

— Пошел! Больше горы, легче перышка! Вперед, к северному полюсу, к таинственной Башне!

— Господи, да никак я плачу? Видимо, этот стакан был лишним.

Высоко в небе парил дирижабль. Лишь острый глаз мог уловить мерцание металлического корпуса в голубом просторе.

С высоты двадцати тысяч футов команда «Парсефаля» обозревала просторы мира Реки. Стоя у ветрового стекла, Джил любовалась серебристой нитью водного потока, продернутой меж зеленых полосок берегов. В ста милях впереди река делала крутой изгиб к западу, затем извивалась, как лезвие малайского кинжала, и сворачивала на север.

Повсюду на воде трепетали солнечные блики. Отсюда, с высоты, нельзя было разглядеть миллионы людей, обитавших на побережье. Даже большие суда казались спинами вынырнувших на поверхность речных драконов. Долина Реки выглядела безлюдной, как до Дня Воскрешения.

На носу суетился фотограф, выполняя первые в этом мире аэрофотосъемки. И последние. Снимки сопоставят с данными о течении Реки, полученными с борта «Марка Твена». Но на карте «Парсефаля» все равно останутся белые пятна. Курс корабля шел к южной оконечности северного района, и у картографа накопятся данные лишь о части северного полушария. Однако преимущества перед наблюдениями с речного судна несомненны — на каждом снимке зафиксирован участок, доступный «Марку Твену» лишь по истечении нескольких дней.

Радар определил высоту гор. Самые высокие достигали пятнадцати тысяч футов, большинство — десяти тысяч, но кое-где хребты опускались вдвое ниже.

До прибытия в Пароландо Джил, как и большинство окружающих, полагала, что высота гор составляет от пятнадцати до двадцати тысяч футов. Но это являлось лишь гипотезой, прикидкой на глазок; точные измерения никогда не проводились. Только в Пароландо, где были приборы двадцатого века, она узнала их истинные размеры.

Очевидно, сравнительная близость гор обманывала человеческие чувства. Они поднимались гладкой стеной на тысячу футов, затем шли отвесные и столь же неприступные голые скалы. Зачастую их вершины были шире подножья и образовывали выступ, на который впору забраться лишь змеям. Поперечный размер вершин достигал в среднем полутора тысяч футов, но даже при относительно небольшой толщине скалы были непробиваемы — твердые породы поддавались лишь стальным бурам и динамиту.

В экваториальной зоне «Парсефалю» пришлось бороться с северо-восточным бризом. В средних широтах он шел в полосе попутного ветра. За сутки дирижабль преодолел путь, примерно равный расстоянию от Мехико до Гудзонова залива в Канаде. В конце второго дня полета с полярных широт вдруг подул встречный ветер. Путешественники не знали, насколько он устойчив. С земными условиями сравнивать было нельзя, поскольку здесь отсутствовал перепад температур на границе водных и континентальных масс.