— Что?!!!

— Майя Алексеевна! Прекратите этот цирк!!!

— Не я его начинала!!!

Я вскакиваю. Еще слово, и одним работником в Управлении будет меньше. И, боюсь, этим работником буду не я.

— Сядьте, — говорит Юлиан, его гладкое лицо покраснело и уже не кажется таким красивым, — и объясните, что Вы делали вчера с 20.00 до 22.00?

Интересный вопрос, а ответ на него может быть еще интереснее, мол с восьми до десяти вечера я отбивалась от толпы сдуревших граждан, неизвестно почему решивших, что Мастера мешают им жить.

— Гуляла, — говорю.

— Читайте, — заявляет шеф и сует мне в лицо сводку.

Бумага неприятно шуршит в руках. Не хочется до нее дотрагиваться — так и веет грядущими неприятностями. Ну, читаю. Вчера ориентировочно с 20.00 до 22.00 двое лиц, обладающих психопатическими способностями, мужчина и женщина, напали на группу мирных граждан. В результате применения запрещенных средств психопатического воздействия семнадцать человек госпитализировано, двое скончались в больнице.

— Что это за термин такой: психопатическое… Чушь собачья. А я здесь причем?

— Вас опознали.

Смотрю на Четвертакова исподлобья, молчу. Лицо его разглаживается, тон голоса становится мягким, воркующим. Он наклоняется ко мне, сладенько улыбается.

— Я понимаю, Майя, — произносит он, и делает попытку похлопать меня по руке, — Вы были напуганы, приняли мирных граждан за бандитов. Тем более, учитывая Ваше состояние, Ваши страхи…

Руку я брезгливо одергиваю, корчу противную гримасу.

— Что Вы называете моими страхами? Попытки меня прикончить, это? Вы всерьез считаете, что я не смогла бы отличить мирных граждан от убийц? Вы сомневаетесь в моем мастерстве?

Шеф вздыхает, глядит на меня с грустным сожалением в колокольчиковом беспросветном взоре, приглаживает ладонью волосы.

— Кто второй Мастер, Майя Алексеевна? — печально спрашивает он.

— Случайный прохожий, — вежливо отвечаю я и улыбаюсь.

— Я вам не верю.

— Ваше право.

— Есть определенные сомнения в недостаточной лояльности этого случайного Мастера.

— И такое бывает?

Четвертаков вздыхает и опускает глаза. Лицемер.

— К сожалению, в последнее время подобные случаи в Империи не редкость. В особенности, что касается Мастеров, актуализированных в последние три-четыре года. Они ведут себя… неподобающим образом. Майя Алексеевна, неужели Вы не в курсе? Кажется, Ваши должностные обязанности предполагают владение подобного рода информацией.

Удивлена. Не в курсе. Откуда бы? Я тут с курением на рабочем месте борюсь.

— Я вынужден отстранить Вас от работы, — продолжает Четвертаков.

— Да ну? — вновь удивляюсь я, — меня-то более четырех лет назад актуализировали, — или, по-Вашему, я тоже неблагонадежна?

— Вы останетесь под домашним арестом.

Ну и ладно! Гордо следую домой в сопровождении аж трех сотрудников СИ. Судьба у меня сегодня такая — гулять по городу в компании мужчин.

В квартире Ланкович торчит, как гриб на полянке. Весь довольный и счастливый. Был бы лимон — скормила б.

— Что? — интересуется, — про меня спрашивали?

— А как же, — отвечаю, — ты у нас звезда кордебалета! Все разговоры только о тебе. Давай, золотой, рассказывай, что тебе надо и уматывай из моей жизни, пока я благодаря тебе в специзолятор не загремела.

Звезда кордебалета открывает рот и начинает вещать чушь какую-то про свое предназначение, про изменяющуюся Идею и снова, блин горелый, про права человека в Империи, как будто предыдущих двух эпопей с этими понятиями нам не хватило. По морде ему дать, что ли?

— Ага, — говорю, — понятно. Я знала, что переактуализация тебе на пользу не пошла, но не настолько же. Я-то тут причем?

Тут Дмитрий начинает мяться, взгляд в сторону отводить, разве что носком по полу не елозит. В конце концов, вынуждаю его признаться в том, что мальчик боится, что он один не справится.

— Понимаешь, — говорит, — я чувствую изменения…

— И?

Ланкович чешет лоб, изображая задумчивость.

— Ну а к кому я должен был пойти?!

Тут я проявляю редкую сообразительность.

— Так тебе помощь моя нужна? И в чем, позвольте полюбопытствовать? Чем, извините, начальник отдела внутренних расследований Управления СИ по Темскому округу, пусть даже временно отстраненный от должности, может помочь выпавшему из системы Мастеру? Особенно, если учесть, что Мастера этого возьмут со дня на день.

— Почему? — озадачивается Ланкович.

— Да потому что только идиот не сможет сопоставить мои возможности с произведенным нами с тобою эффектом. У меня, солнце, учеников раз два и обчелся. А предположить, что по двору случайно пробегала неучтенная девятка, положила кучу людей и дальше побежала — это уж очень большого ума надо быть! И, собственно, мой долг сейчас пойти в Управление и честно им про тебя доложить.

— И ты это сделаешь?

— Не знаю. Ты мне пока дорог, как память. Хотя… Хотя, если этого не сделаю, они возьмут нас обоих. Факт того, что я тебе чистку не провела, можно считать установленным. То, что супруга твоя на излечении — дополнительный довод. Ты в СИ об этом не доложил. Значит, ты на подозрении. А за компанию и я. Бежать тебе надо, а не предназначение исполнять. Причем быстро и далеко.

— Я далеко не могу. У меня радиус все время меняется, — виновато потупившись отвечает Дмитрий.

— Диапазон?

— От нуля до полутора тысяч километров.

— Ни…! Это все твои гребаные эксперименты!

Молчит. Долго молчит. Ничего, я так тоже умею.

— Знаешь, — говорит он вдруг задумчиво, — я ведь не один такой. Я разговаривал с другими Мастерами, с новенькими. Они тоже чувствуют что-то странное. Какую-то свободу и желание действовать. Просто не знают, в каком направлении. Неужели ты это не ощущаешь?

— Нет!

— Странно. Но, с другой стороны, на Мастеров ведь раньше тоже не нападали. В таком количестве. Мы как будто отрываемся от людей. Еще больше, чем обычно.

Меня такие разговоры злят.

— Слышь, — говорю, — богослов-философ. Я такое не чувствую, перемен не предвижу, а на Мастеров нападали и ранее, причем в разных количествах. А ты шел бы отсюда побыстрее. Мне еще о тебе начальству докладывать. И не забудь, пожалуйста, там за дверью три орла стоят. Глаза помочь отвести или сам справишься?

Ланкович вешает нос, бурчит, что мол и сам с усами, и торжественно удаляется через дверь. Слышу грохот на лестничной площадке, жду минут пять, а лишь затем выглядываю. Ага, лежат мои телохранители, как бревнышки, рядком. И только ручки в разные стороны свешиваются. Не удержался, гаденыш этакий, от эффектного жеста на прощание. Усыпил. Ну и Бог с ними со всеми. Кто я такая, чтобы мешать парням отдыхать на рабочем месте? От работы ведь меня отстранили?

Спокойно пробираюсь между ними, стараясь лишь пальцы не поотдавливать, и тащусь на работу. Как и обещала, докладывать о Ланковиче и искренне раскаиваться в совершенных ранее проступках.

Четвертаков, надо признать, выслушивает мои покаянные речи без удивления и без торжества на своей холеной физиономии.

Уныло кивает в такт моим словам и телефон свой разглядывает.

— Так Вы говорите, — задает он уточняющий вопрос, — что после того инцидента с нападением своего ученика не видели.

— Нет, — отвечаю я, — видимо, испугался, что его раскрыли, и исчез.

— А зачем же он тогда вмешивался?

Изображаю удивление.

— Как зачем? Он же мой ученик! Он не мог оставить меня в беде!

— Он переактуализацию прошел, — напоминает шеф.

— Переактуализацию? — хмыкаю я, — да чушь это все! Психику себе расшатал, да и только.

— Хорошо, — спокойно произносит Четвертаков, — Вы свободны, идите.

— Домой?

— Нет, на свое рабочее место. Считайте, что Вы восстановлены в должности. И впредь, Майя Алексеевна, сразу отвечайте на поставленный вопрос. Не заставляйте меня применять непопулярные меры.