Около указателя въезда в город я останавливаюсь. Раненый инквизитор тихо сопит на заднем сидении, дрожь в коленках почти улеглась. Следовало бы поразмыслить на тему того, что делать дальше. В принципе, повреждения организма водителя не настолько сильны, чтобы прямо-таки срочно вести его в госпиталь, может и потерпеть еще чуток, как никак сам Мастер за ним ухаживает, а вот что делать мне — пока неясно. Я так торопилась в город, что толком не обдумала, зачем мне это нужно. Конечно, хотелось бы добраться до дома, но путь не близок, а документы, как и одежда, остались в Тишине. Выбор у меня невелик: либо обратиться к коллегам в местную СИ, либо рвануть на реквизированной машине домой, благо заправка по правам СИ мне всегда гарантирована. Что лучше?

Итак, начинаем сначала. Что мы имеем? Нет, по-другому поставим вопрос: что мы не имеем? Еды, одежды, документов — этого у нас нет. Внешность наша (смотрюсь в зеркало) надо полагать, доверия тоже сейчас не вызывает. А есть у нас машина, которой мы неизвестно каким образом управляем, недобитый инквизитор и дикое желание пожрать, если, конечно, последнее можно отнести к активу.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей иду проведать раненого. Раз уж, скорее всего, в больницу я его сейчас не повезу, болячками придется заняться вплотную. Аптечка в машине имеется. Протираю спиртом измазанный подсохшей кровью лоб, проверяю голову. Да вроде все в порядке. Точно в порядке. Сотрясение, но легкое, ребро, оказывается, тоже сломано лишь одно. Счастливчик. И тут я ощущаю бешеную резь в желудке. Еще секунда, и я валяюсь на обочине с приступом рвоты. Съеденный бутерброд в спешном порядке покидает отвыкшее от подобной пищи тело. А жрать все равно охота. Где бы мне теперь здоровой пищи раздобыть?

Впрочем… Воровать нехорошо, но иногда допустимо. Вскрыв отверткой кабину стоящего возле кэмпинга грузовика, я запасаюсь термосом с горячей водой, двумя пирожками, пачкой вермишели быстрого приготовления и потертыми, но чистыми мужскими джинсами. Перетащив это добро с «свою» машину и отъехав на безопасное расстояние, я осознаю, что еду домой, в Темск, в управление.

Алексея Михайловича обезвреживаю не вполне безопасным, но эффективным способом. Только-только он начинает приходить в себя, я, беззастенчиво пользуясь его неустойчивым состоянием, кодирую его на восприимчивость простейшим командам и на всякий пожарный случай пристегиваю наручниками к двери.

— У Вас, — говорю, — ноги отнялись.

Они и двигаться сразу перестают. Но не беспокойтесь, не навсегда, до следующей команды.

Водитель мой пленный волнуется. Очнулся, вопросами замучил. Знаешь, — спрашивает, — что ты делаешь? Я, говорит, в инквизиции работаю. И тебе, говорит, за это знаешь, что полагается?

— Знаю, — отвечаю, — от пяти до семи за угон, пункт «б» статьи 115 УКИ плюс от 10 до 12 за похищение, статья 184 часть не помню какая. Там есть одна оговорочка… Нет, здесь она не будет применяться. Вы при исполнении? Тогда, возможно, еще чего-нибудь подкинут. В общем, Применяя частичное сложение, лет 15 дали бы. Вы за меня не беспокойтесь. Что это Вы замолчали?

— Сидела?

— Нет, — отвечаю, старательно объезжая яму на асфальте, — я с другой стороны баррикад.

— Коллега, что ли?

— А то!

— Ну так отпусти меня, коллега.

— Ни-ни, лежите. Вы плохо себя чувствуете. Вам отдыхать надо.

— Куда ты меня везешь?

— Ко мне домой. Заеду, переоденусь и на работу.

— И сколько ехать осталось?

— Километров сто. Хорошая машинка, послушная. Сколько она у Вас?

— Третий год.

Что он думает, для меня не секрет. Эмоциональный товарищ, мысли особенно не скрывает. Так что только он надумает меня чем-нибудь по голове треснуть и управление транспортом отобрать, как я его, раз, и утихомириваю. Так и едем себе, мило беседуя по дороге. Надоедает беседовать, так я его выключаю, как радио. Удобно.

— Какую Вы, Алексей Михайлович, — спрашиваю как-то, километрах в двухстах от Темска, — должность занимаете? Сектором каким ведаете?

— Начальник, — отвечает, — отдела по работе с несовершеннолетними правонарушителями.

— Вас, — говорю, — ведь тоже Синоду передали?

Вздыхает. Единомышленник, оказывается.

Иногда я останавливаюсь, чтобы коллегу моего подлечить. Особо способности свои не демонстрирую, но ведь и он не дурак.

— Что это, — спрашивает, — когда ты руку мне на лоб кладешь, у меня голова как-то подозрительно болеть перестает?

— Не знаю, о чем Вы.

— Ты не Мастер?

— Нет.

Где-то километров через сорок решаю я его выгрузить. Нафиг он мне в Темске не нужен. И девать мне его некуда. Потому я товарища усыпляю, вытаскиваю в чисто поле и там, закутав бедную жертву все в тот же очень пригодившийся ранее чехол (ну не враг же я своим коллегам — еще простудится!), и приказав, напоследок, проснуться здоровым часа через полтора, оставляю. Пару минут размышляю: не снять ли с него наручники, но потом решаю, что не стоит. В конце концов, ему они и принадлежат. Через пару километров оставляю на обочине машину. Здесь все родное, доберусь и на попутке. Благо одета я сейчас не так уж вызывающе: на мне ворованные джинсы и позаимствованная куртка инквизитора. И тапки.

Машину поймала почти сразу. Трясучий синий «козлик». Нарвалась на рыбака. Выслушиваю всю дорогу про особенности ловли карпа, который, я точно знаю, в наших водоемах не обитает. Впрочем, могу и ошибаться. Все равно я ему благодарна.

Забирая у соседки запасной комплект ключей от квартиры, выслушиваю охи и вздохи на тему моего обновленного внешнего вида. Да уж. Дома еды — шаром покати, а потому приходится вновь идти к соседке за стаканом риса. Тронутая моей худобой, она дарит мне поллитровую банку кабачковой икры домашнего приготовления. Какая милая женщина! И почему я раньше ее не любила?

Ем, вновь испытывая чувство неземного блаженства, и позволяю себе немного поспать.

В управлении вкратце излагаю суть дела Четвертакову.

— Это не наша территория, — отвечает он неуверенно.

— Позвоните в Буково, — прошу я, — просто намекните им. Просто намекните. Они поймут. И направьте меня им в бригаду в помощь. Я все сделаю, пожалуйста.

— Майя Алексеевна…

— Юлиан Витальевич, Вы мне должны. Вы сами знаете, что должны. Рассчитайтесь со мной таким образом. Я Вас очень прошу.

Колеблется. Вижу — расстроен искренне, и даже помочь хочет. Он ведь мне поверил, я видела, что поверил.

— Не могу, — отвечает, — без Морданова не могу, а он на это не пойдет. Прости, Майя, ничего не получится.

Выхожу, звоню Ольге.

— Слушай, — говорю без предисловия, — у меня есть сведения по делу Мухобоева. Курсант. Помнишь, я приезжала. Не закрыли еще, нет? Слава Богу. Ты знаешь, что он незадолго до самоубийства лечился? Знаешь? Монастырская тишина? Вы это учреждение проверяли? Да? Я там была. Ольга, там черт знает что творится. Там психотропные препараты применяются и пси-воздействие. Я тебя умоляю, пошли запрос в Буково, пусть они проверку организуют. Это срочно. Я оттуда еле сбежала.

Кладу трубку. Мой отпуск не закончен. И не хочется мне почему-то дома сидеть. Вернее, знаю даже, почему не хочется: уж больно у ПОПЧ лапы длинные. Инне-то я, конечно, доверяю, но она ведь ничего не подозревает. Спросят у нее адрес Дровник — она и расскажет. А сама не расскажет — укольчик поставят какой-нибудь. В общем, сменить мне надо место дислокации. А поеду-ка я на дачу. Нашему управлению местная администрация не так давно участочек выделила у реки. С домиком. Для реабилитации сотрудников. С завхозом, у которой ключи от домика хранятся, у меня очень даже неплохие отношения. Мне и на службу-то идти необязательно, могу домой к ней заглянуть. На дачке, кстати, и телефон имеется, и даже отопление можно наладить при желании, а то организм у меня мерзлявый… Еду. Ольге телефончик скину. Пусть туда звонит.

Ольга перезванивает через два дня. Все это время меня трясло, страницы имеющейся в домике служебной литературы рвались и отказывались разлепляться.