Сидим, молчим. Думаем, каждый о своем. Я, к примеру, о тяжелораненом проводнике, который ждет от меня медицинской помощи, и фиг дождется. Артем о чем-то другом. Косится иногда на меня и губы кусает.

Через три с половиной часа ожидания окошко на двери открывается.

— Эй, — орет кто-то, — коллега, подойди сюда.

Коллега… ну, вряд ли это друзья-врачи пришли навестить приговоренного Мастера. Стало быть, спрашивают меня.

— Что тебе? — ору, не двигаясь, впрочем, с места, — говори так, мне и здесь слышно.

— Иди сюда, мать твою.

Ну, подхожу. В окошко просовывается лист бумаги и ручка.

— Подпиши, — требует голос.

— Что это?

— Приговор. Поставь подпись в графе «ознакомлен».

— А что, если я не подпишу, приговор недействителен? — ехидничаю я.

— Пиши давай, юмористка.

Ставлю подпись. Выхватываю взглядом куски текста. 19 августа… 11.00… через повешение. Значит, завтра.

— Быстрые какие, — говорю.

— Ага, — хмыкает голос, — мы с врагами народа моментом разбираемся. Скажите спасибо, не сжигаем. Так что готовьтесь с медиком. Можете помолиться, или еще там чем заняться.

Он радостно и паскудно ржет. Окошко закрывается.

Поворачиваюсь к Артему.

— Нам тут предложили чем-то заняться, — комментирую я, — интересно, о чем это он?

Боровиков криво ухмыляется.

— Есть у меня одна идея.

Потом, когда он ее изложил, мы долго переругиваемся.

— Тем, — прошу я, а голос срывается, — Тема, ты не должен так поступать.

— Да? — злится он, — а какой выход они нам оставили?

— Тема, ты же знаешь, экстренная актуализация сделает из тебя инвалида, и это при самом лучшем раскладе. Срок-то тебе пришел. Кстати, а почему ты на курсы не съездил? Неважно. Я же смогу тебя только до своего уровня дотянуть — не больше и не меньше. И скорее всего, повышение на три уровня ты не переживешь. Я не могу так рисковать.

— А ты-то вообще здесь причем?

— В смысле? — искренне удивляюсь я, — по-моему, меня это, как раз, касается непосредственно.

Тема заползает в угол и глядит на меня оттуда рассерженными светлыми глазами. Ну, одним глазом.

— Я прожил здесь, — зло бросает фразы, — четырнадцать лет. Ко мне люди съезжались даже с соседних городов. Ты хоть можешь представить себе, сколько жизней я спас? Ну да, пусть это звучит патетически, но… Я хирург. Я и сам по себе неплох, не прерывай меня, я знаю… Но я ведь еще и Мастер. Пусть третьего уровня. Ты ведь знаешь, что это значит.

Я-то знаю, то есть представляю. Мастер Врачевания. Его уровень восприимчивости должен быть гораздо выше моего. И мне становится порой неловко, когда я вижу на улице человека, скажем, на мой взгляд, больного, и серьезно, но не знающего об этом. А ведь Артем, в отличие от меня, мог изменить все это. Мастер Врачевания мог сделать мир лучше сам и делал это. И ему, в отличие от меня Мастера Идеи, не приходилось доказывать ежедневно, что Идея это чего-то стоит. Мастер медик знал, всегда знал, для чего он создан. Помогать.

— Я, знаешь ли, — ухмыляется он, — местная знаменитость. Привык к славе и почестям. Личный врач главы города и все такое. И знаешь, что сказал этот самый глава города, когда к нему пришли утверждать ордер на мой арест? Он сказал, что всякая зараза должна быть уничтожена. Вот я зараза и есть. У меня была только работа и мое призвание, с семьей, сама знаешь, у нас проблемы… А сейчас выяснилось, что я зараза. Я вреден для общества.

— Да, но ведь…

— Не спорь со мной. Я знаю, что переживу актуализацию. Некоторое время. Но и ты пойми. Я должен им…

— Доказать что-то?

— Нет, отомстить.

Смотрю на него с недоумением. И начинаю понимать. Месть — это свято.

— Хорошо, — вздыхаю, — давай сделаем это.

Он криво улыбается, пытаясь, видимо изобразить на лице благодарность. Я же чувствую себя поганенько. Тоже мне, клуб самоубийц.

У парня сейчас подходящее состояние духа — неустойчивое, возбужденное. Сейчас немного подправим, усилим это. Ага, морщится, значит, мы уже близко. Экстренная актуализация, по сути, ничем не отличается от нормальной. То же изменение сознания, та же перестройка мышления с заземлением. Просто делается все это быстро, грубо, безжалостно. Подопытному не оставляется времени для того, чтобы воспринять происходящие с ним изменения и свыкнуться с ними. Спасти может только полное смирение, причем не то, какое достигается волевыми усилиями, а реальное, идущее от души, смирение и принятие. Смирение в моем пациенте, в принципе, присутствовало. Но было оно волевым, временным, и для цели выживания этого медика не подходило совершенно.

Два раза он у меня пытался поплыть. К счастью, моего опыта хватало, чтобы уцепить за кончик ускользающее сознание и вернуть его владельцу. Через полтора часа понимаю — процесс окончен. Артем лежит бледный, насколько позволяет судить об этом скудное освещение, дышит тяжело, но покинуть этот мир вроде пока не собирается. Чувствую себя Геростратом. То, что мне довелось увидеть во время, скажем прямо, промывания мозгов, подтвердило истинность его слов — врачом Артем был классным. Жаль, если выживет, таким ему уже не быть. Я подняла его уровень, но, извините, специализация у меня другая. А сделать то, о чем не имею какого-либо представления, я не могу. Поднять же ему уровень, сохранив профиль, мог бы только Мастер обучения. Я — не он. А потому валяется сейчас передо мной худой и жалкий Мастер Идеи. Шестого уровня. Экстренник-камикадзе. А самой мне хочется хотя бы малюсенький такой кусочек шоколада слопать и поспать. Часов так двадцать. А потом, чтобы проснуться, а всего этого и не было вовсе — приснилось.

Сколько сейчас времени? Часов восемь вечера. Если он дотянет до казни, у меня будет шанс выбраться, а, возможно, и его вытащить. Две шестерки в паре ученик-учитель, это… ну, впечатляющая такая вещь. Должна быть. Я не видела. И даже не читала, чтоб такое происходило. Только теоретические изыскания. Ну, не страшно, проверим. Мне вот терять нечего, а Артем, что имел, все уже потерял. Даже надежду, которая в этот раз умерла раньше своего носителя. А сейчас я скушаю последнюю завалявшуюся в кармане карамельку и усну. Силы мне завтра пригодятся.

Почему это недоразумение называется городом — непонятно. Жителей-то в этом захудалом поселении тысячи две. Хотя у них здесь целая одна площадь имеется. Перед мэрией, естественно. Иными словами, приговоренных далеко вести не надо. Двести метров, и пожалуйте на виселицу, драгоценные наши Мастера.

Артем удивительно хорошо держится. Не в моральном смысле, а в физическом. И не скажешь, что прошлым вечером перестройку сознания проходил. Идет сам, весь такой сосредоточенный, на меня даже не смотрит. А меня вот, между прочем, тошнит. Подозреваю, что от страха. Для меня на площади новую виселицу соорудили. Желтенькая, олифой пахнет. Какая честь.

Народ уже вокруг толпится. Не сказать, чтобы все были очень радостными — настроения всякие присутствуют. Сочувствующие физиономии тоже есть, а также недоуменные — это у тех, кто, как я полагаю, форму СИ на мне узнает. У них в этой деревне всего два инквизитора, вот они, родненькие, рядом топают, полные осознания выполнения священного долга перед Родиной. Но, видно, до сегодняшнего дня отправлять в расход своих им еще не доводилось.

Мы идем с Артемом рядом, чуть не касаясь друг друга. Именно, что чуть. А хотелось бы установить контакт. Обойдусь и без него, но так надежнее. А потому приходится споткнуться. Начинаю падать и связанными пред собой руками хватаюсь за плечо медика. Он охает (черт, про ребра забыла!), поворачивается ко мне лицом, и время останавливается.

— Воспринимай, — дрожащим от напряжения голосом произношу я, — бить буду я.

Я чувствую людей вокруг. Всех. Их эмоции струятся по пространству вокруг нас. Они хотят нас задержать, хотят, чтобы мы остались. Они ждут, когда мы погаснем — я и это белое пламя напротив. Нет. Нужно задуть их. Я полностью погружаюсь в огонь, и он становится все больше и жарче. Я слышу только треск дров вокруг…