Том медленно побрел домой, чувствуя вечерний морозец. Там, где лестница кончалась, стоял ряд телефонных автоматов. Он помедлил. А почему нет? В конце концов, он обещал позвонить.

Она подняла трубку сразу же, но звонок был не совсем вовремя — она жарила бифштексы. Но она сказала: «Я их только что положила, поэтому мы минуту можем говорить совершенно спокойно. Страшно рада, что ты позвонил. У тебя там, наверное, очень много интересного?» Том услышал, сколько в этом голосе было теплоты, вспомнил, как она расхаживает по кухне с деревянной ложкой и, как всегда, босиком, и внезапно почувствовал, что к нему возвращается любовь к ней.

— Как отец, нормально? — спросил он.

— Вполне. Он сейчас здесь, читает газету. Ты хочешь ему что-то сказать?

— Нет, мам, я только хотел спросить — кто такой «Д»?

— Странное имя.

— Нет, это не имя, а только одна буква «Д». Я нашел в старом твоем чемодане одну вещь, подписанную «Д». После очень небольшой паузы она спросила:

— А что это за вещь?

— Фотография.

— Чья?

— Это я и хочу тебя спросить. — Пусть немного поломает голову. И если это тайна, он непременно должен ее узнать.

— Я не знаю, Том, — нетерпеливо сказала она. — Мы что, играем в загадки. Почему я должна знать, кто он, этот «Д»?

«Он», сказала она. А ведь он не говорил, кто на фотографии — мужчина или женщина. Наверняка она прекрасно знала, кто он такой.

— Потому что на этой фотографии есть и ты. И ты, похоже, к этому «Д» хорошо относилась.

— Это может быть кто угодно. Это парень, с которым я встретилась на Мальте. Что-нибудь там написано?

— «Анни, дважды моей девушке. С вечной любовью. Д.»

Том услышал, как на том конце вздохнули. Это был вздох, или у нее перехватило дыхание?

— Это в его духе. Очень романтично и очень глупо. Это все было ужасно давно. Теперь вот что, Том: футбольные бутсы. Я не знаю, как ты и твой папа ухитрились забыть самое важное, но они — здесь, под столом. Послать их тебе по почте?

И так всегда. Они всегда ухитрялись менять тему, когда не хотели отвечать на его вопросы. Том повесил трубку. Вернувшись домой, он взял фотографию и снова всмотрелся в нее. Может быть, этот человек не так уж на него и похож. Просто у них похожие волосы. А какой цвет глаз, тут не увидишь.

Джонатан, парень, с которым она встретилась на Мальте. Это было, пожалуй, правдоподобно. Что он, в конце концов, знал о ее прошлом, о том времени, когда на свете еще не было его? Она мало говорила о себе, но, может быть, потому что ее никогда не расспрашивали? Из того, что он все же знал, он мог составить представление о ее детстве — единственный ребенок, сплошные интернаты, отец, которого она боготворила, но который умер очень рано, мать, с которой у нее не все было ладно. Том впервые подумал о том, что ее детство было далеко не безоблачным. Возможно, именно поэтому она так старалась сделать яркой их жизнь. Он вспомнил спрятанные для него с сестрами пасхальные яйца и неожиданно затеянные походы в зоопарк, на реку, в ресторан, вспомнил, какой радостью был долгожданный подарок. Она вроде бы всегда была счастливой и беззаботной. Том почувствовал, как сердце его сжалось. Он не хотел никаких перемен в их жизни.

Чертов Олдворт. Почему этот старый идиот уронил чемодан? Почему он не положил фотографию туда, где она лежала? Должно быть, она завалилась за подкладку или в один из кармашков. Ладно, напридумывал себе всяких тайн. Чушь все это.

Всю ночь Том ворочался в своей узкой скрипучей кровати. Вот и еще раз ударил колокол, значит, прошло еще пятнадцать минут. Когда вернулся Брайан, далеко за полночь, он все еще не спал. Брайан налетел в темноте на мебель и выругался. Колокол звонил еще шесть раз, прежде чем Том наконец уснул.

Анни придержала стройной ногой дверь, мысленно проверяя, не забыла ли чего. Шнур пылесоса выдернут из розетки, цыпленок разморожен. Портфель, ключи, сумочка, кое-какие мелочи для сегодняшнего вечера — все это она взяла. Бумажник? Нет, благодарение Богу, мозги и память у нее пока в порядке. Анни захлопнула дверь так решительно, что фонарь над косяком мигнул, и тут же вспомнила, что оставила под столом футбольные бутсы Тома. Простонав от злости на саму себя, она снова отперла дверь, вытащила полиэтиленовый мешок с бутсами и снова двинулась к выходу. Поворачивая ключ во втором замке, она заметила приближающийся автобус и бегом бросилась к остановке. Мешок с бутсами колотил по ногам. Она встала в очередь, перед ней был мужчина в элегантном коричневом костюме и без всяких сумок-свертков. Как это мужчины ухитряются ездить налегке? Она знала единственную женщину, которой удавалось всю жизнь ограничиваться крохотной сумочкой через плечо, это была Роза. А удавалось потому, что она повсюду разъезжала на лимузине.

Анни нашла свободное место и расстегнула молнию сумочки. Затем извлекла папку и достала рукопись. Если бы ей платили за то, что она читает рукописи по дороге на работу и обратно, она бы давно сказочно разбогатела. Сегодня перед ней лежала история торговца оружием, написанная одним телепостановщиком. Постановщик был необыкновенно талантлив и имел поразительное чутье на то, что может вызвать интерес публики, и Анни боялась, что он отнесет свою рукопись в другое агентство раньше, чем она убедит его подписать контракт с ними. Тем более что его последняя книга стала бестселлером. Что-то о королевском семействе. Однако история о продаже оружия странам Персидского залива была не такой захватывающей, как тот роман о скандале. На слове «скандал» ее мысли перенеслись в Лондон, и она крепче сжала пакет с бутсами. Как же ее угораздило оставить фотографию в чемодане? Она представила, как Том бредет по улицам Оксфорда, держа перед собой фотографию, на которой она вместе с Джорданом, и ей захотелось разрыдаться. Сколько лет ей удавалась эта роль — обычной, целиком поглощенной своими заботами женщины. Она проверяла уроки у детей, следила за тем, чтобы холодильник всегда был набит и живая изгородь у дома была точно в рост человека. На свое прошлое она навесила столько замков, возвела над ним такую сложную конструкцию из похожих на правду выдумок, что считала, что прошлое уже никогда не всплывет. А то, что память не оставляла ее в покое, это вопрос другой, это касается только ее. И не должно отразиться на Томе. Он ведь такой у нее чистосердечный и бесхитростный. А в детстве он был таким очаровательным, так радостно ей улыбался, что в самые тяжелые минуты ей сразу становилось легче. Даже период, когда на лице подростков выступают прыщи, природа милостиво сделала для него очень коротким. Ему пока везло — перед ним открывались все двери — и друзей, и нужные для будущей карьеры — как по мановению волшебной палочки. Видимо, люди интуитивно чувствовали в его личности очень здоровую основу. И все же он так еще молод… И может наделать немало глупостей.

Поверил ли он в ее объяснение относительно фотографии? Как всякая хорошая ложь, оно было почти правдой. Когда ей было шестнадцать, парень, которого звали Джонатан, пригласил ее поиграть в теннис. Ее мать заставила ее тогда сделать немыслимо сложную прическу, которую еще и лаком опрыскали, но Джонатан здорово был ошарашен. Она не представляла, как надо вести себя с парнями, и была жутко застенчивой. Он быстро выиграл у нее одиннадцать матчей и вызвался отвезти ее домой, поблагодарив за игру с такой холодной учтивостью, что она до сих пор помнит, как она обиделась. Но Тому знать это совсем не обязательно. И про то, что эта фотография была сделана совсем не на Мальте. Теперь она отчетливо ее вспомнила. Она и сейчас до последней минутки помнила тот день, как, впрочем, и предыдущую ночь, да и все, что было у них с Джорданом. Всякий раз, когда она видела его лицо на фотографиях в газетах, такое знакомое и одновременно вроде бы и не его, ее мучил один и тот же вопрос — помнит ли он ее еще? Или забыл?

Автобус уже подъезжал к остановке. Она поспешно сложила рукопись и убрала ее в сумку. «Все будет хорошо», — сказала она себе. Том молод, полон энергии, впереди бурная студенческая жизнь. Скоро ему будет не до какой-то старой фотографии.