Правительствами Нижнего Новгорода, Вятки, Самары, Ульяновска и Пензы были приняты превентивные меры, сводившиеся к ужесточению паспортного режима, усилению контроля на трассах, соединяющих эти области с соседними субъектами федерации, укреплению охраны на особо опасных объектах, взрывы которых могли бы привести к поражению обширных территорий, вроде химических комбинатов, нефтеперерабатывающих заводов, гидрои теплоэлектростанций, очистных сооружений и систем водоснабжения.

Охрана атомной электростанции в Димитровграде была усилена в пять раз, обслуживающий ее персонал пропускали на территорию станции только после проверки отпечатков пальцев, буквально у каждой двери был выставлен охранник, а наружный периметр освещали ночью наскоро установленными прожекторами и патрулировали с собаками. При этом не особо верили в возможность проведения терракта именно здесь, но... Ульяновский губернатор руководствовался всего двумя русскими поговорками, охватывающими, тем не менее, весь спектр возможного развития событий: «Чем черт не шутит» и «Береженого бог бережет».

Между тем в восточных областях – Пермской, Оренбургской, Челябинской и примкнувшей к ним на западе Рязанской, проявили олимпийское спокойствие, граничащее с чисто русской беспечностью, не предприняв вообще никаких мер предосторожности. В принципе, они оказались правы, поскольку их территории не входили в сферу интересов Крестного, а, следовательно, и в сферу террористической деятельности Ивана, но, надо заметить, что это не оправдывает самоуверенности людей, отвечавших за безопасность далеко не малочисленного населения областей.

Составляя свой план, Крестный предвидел такое развитие событий. И проинструктировал Ивана, что тому ни в коем случае не нужно лезть на саму атомную станцию, которую будут охранять как зеницу ока, боясь «волжского Чернобыля». Территория станции будет напичкана охраной, как огурец семечками, и стремиться проникнуть туда – значит подвергать заведомому провалу все дело.

– Эту атомную дрянь мы с тобой взорвать всегда успеем, – втолковывал Крестный Ивану. – Мы ее напоследок взорвем, когда уезжать будем отсюда навсегда. Тогда и и хлопнем дверью. Но торопиться не надо. Я не господь бог и не метеослужба, чтобы гарантировать, что это веселенькое облачко, которое образуется после взрыва, поползет на восток, а не на запад, на Москву. А я покидать столицу раньше времени не хочу. Нам еще нужно наши с тобой денежки получить за весь этот спектакль. А вот тогда, после этого, пусть они с нашими подарочками и разъебываются. Но уже без нас. Нам останется только внимательно следить, чтобы на наш стол не попадали импортные продукты. Из восточной Европы. Да и из западной тоже, на всякой случай... А для начала нам достаточно только шум поднять. Именно там, куда ты поедешь. Ты устроишь небольшой хлопок, а я уж позабочусь раздуть из него гром среди ясного неба...

Поэтому Иван и не стремился подобраться вплотную к станции, а уж тем более – проникнуть на нее. Как они и договорились с Крестным, он отыскал первую от Димитровграда компрессорную станцию на газопроводе, идущем в этот город из Ульяновска и, спрятав машину в небольшой березовой рощице в километре от станции, направился туда пешком, захватив с собой небольшую спортивную сумку, в которую бросил пару толовых шашек. От этого места до атомной было, как они определили по карте еще в Москве, километров сорок-пятьдесят, но Крестный уверенно заявил, что этого вполне достаточно. А Ивану так и вовсе было наплевать, что и как. У него было конкретное задание. За общий успех операции он не отвечал. Только за четкое и последовательное выполнение отдельных ее этапов.

Умные ментовские головы в Ульяновске отдавали, конечно, приказ усилить охрану и газопроводов. Но... Кроме газопроводов по территории области проходили еще и нефтепроводы, и аммиакопроводы, что в сумме давало чертову уйму километров. На каждый из них мента не посадишь. Поэтому ментов посадили на каждую из компрессорных, но всего по трое – объектов, которым требовалась усиленная охрана было немало, людей не хватало. Из этих трех бодрствовал, как правило, всегда один, потому, что каждая тройка разделив сутки на три смены по жребию, предпочитала, отстояв свои восемь часов, остальные шестнадцать дрыхнуть с полным правом и спокойной совестью, восприняв приказ о назначении в охрану объекта, как приказ о чем-то вроде отпуска. А проспать шестнадцать часов кряду любому российскому милиционеру ничего не стоит. «Бывали задания и посложнее», – как любят говорить не избалованные условиями работы российские менты, всегда готовые как следует отдохнуть.

Компрессорная станция располагалась не в лесу, а среди поля, засеянного довольно уже высокой, хотя и не созревшей еще, рожью, но вдоль бетонки, ведущей от шоссе к станции, шла реденькая лесополоса из невысоких кленов и вязов. Иван решил, что этого вполне достаточно, чтобы подойти вплотную, не привлекая к себе лишнего внимания. Он шел не по самой бетонке, а вдоль кромки деревьев лесополосы и свежий аромат раннего росистого июльского утра приятно щекотал ему ноздри. Он даже пару раз остановился, прислушиваясь к оглушительным трелям соловья где-то совсем рядом, у него над головой. По мере приближения к станции он переместился внутрь лесополосы и шел, теперь, осторожно обходя густые заросли кустов или перебираясь через упавшие стволы бесшумно, хотя и был уверен, что его все равно никто не услышит и не увидит. Но действовал по привычке – не оставляя за собой следов: ни визуальных, ни акустических.

Милиционера Иван увидел издалека, осторожно выглянув из зарослей метрах в ста от станции. Тот маялся перед входом, борясь с дремотой, навалившейся в конце ночной смены. В помещении уже не сиделось, там глаза сами собой слипались и сознание отключалось, пока голова не падала на грудь и от резкого движения он просыпался. Он вышел наружу, обошел территорию станции с досадой оглядывая редкий забор из колючей проволоки без каких-либо признаков вторжения, и окружающее его поле ржи. Обойдя периметр он поссал на один из столбов въездных ворот и теперь шатался взад и вперед перед воротами, считая шаги и не зная, как себя отвлечь от мыслей о скором отдыхе и сне.

Чутко уловив его состояние, Иван нырнул в рожь, доходившую ему до пояса, и стараясь не особенно ее колыхать описал полукруг вдоль забора. Скрывшись от взгляда милиционера за зданием станции, он повернул к забору и без труда раздвинув провисшие нити колючки, проскользнул сквозь него. Вдоль стены здания пробираться было намного легче, приходилось только следить за окнами, чтобы не быть замеченным изнутри. Перед последним углом здания он остановился, выглядывая время от времени и выжидая удобного момента.

Милиционер, молодой парень лет двадцати пяти, каждую минуту поглядывал на часы, из чего Иван заключил, что скоро конец его смены.

«Надо поторопиться, – подумал Иван, – сменщик может проснуться и сам, не дожидаясь, когда его разбудит этот олух.»

Охранник делал шагов десять в одну сторону, затем поворачивался и шел в другую, чтобы через десять шагов вновь развернуться и повторить все сначала. Иван знал, что при таком монотонном повторяющемся движении внимание притупляется от периодической смены одних и тех же зрительных восприятий, в голову при этом лезут всякие воспоминания, еще более отвлекающие от того, что человек должен делать. Он продолжал ждать.

Наконец, Иван решил, что момент вполне подходящий. Едва парень повернулся к Ивану спиной и сделал пару шагов, как тут же остановился и полез в карман. Как только он достал из кармана сигареты, Иван бесшумно, но быстро двинулся вперед. Он мгновенно рассчитал, что пару секунд сонный охранник будет доставать из пачки сигарету, секунды три-четыре уйдет у него на то, чтобы прикурить, а в качестве гарантии, у Ивана был еще запас времени, которое должно уйти на то, чтобы парень сделал оставшиеся ему до привычного поворота восемь шагов. Вряд ли он повернет раньше. В его полусонном состоянии моторные реакции гораздо сильнее спонтанных движений, и привычная точка поворота уже обладает особой притягательностью для человека, который до этого момента повернулся в этом месте несколько десятков раз.