Герасимов тяжело перевел дыхание. Он никогда не служил в оперативной службе, с трупами и убийцами общался только мысленно, анализируя информацию, и кровавые подробности вызывали у него что-то вроде легкого приступа «морской болезни».

– Интересен еще и такой факт, – продолжал Герасимов. – В душевом помещении, наименее пострадавшем от пожара, были обнаружены следы крови. Скорее всего,и это говорит о том, что преступник либо пострадал в схватке с охранниками и был ранен, либо смывал с себя кровь убитых им людей. Обнаружены также обгоревшие фрагменты одежды со следами крови. В то же время – один из инженеров, а именно – тот, что был удушен. оказался раздетым. Вероятно, убийца, испачкавший свою одежду во время борьбы с охранниками, вынужден был принять душ, смыл с себя следы крови и воспользовался одеждой одного из инженеров.

– Что ты мне всю эту херню коробовскую пересказываешь? – разозлился вдруг Никитин. – Душ какой-то, блядь... Смерть в момент удара... На хер мне это все? Ты свои выводы давай.

Однако никаких особых выводов у Герасимова не было. Информация была не слишком обширна, чтобы выудить из нее что-либо определенное. Но для таких ситуаций у начальника аналитического отдела всегда был в запасе ход, который он называл «фэнтези» – он просто подсовывал начальству какую-нибудь оригинальную версию, не подтверждавшуюся имевшейся в его распоряжении информацией, но и не опровергавшуюся. Замечание Никитина его тоже разозлило. Что он, в самом деле, ясновидящий, что ли? И он решил воспользоваться этим своим приемом.

– Хорошо, перехожу к выводам. Человек, совершивший терракт на компрессорной станции, одного роста и телосложения с инженером, одеждой которого он воспользовался – то есть, ничего особенно примечательного – средний стандарт. В первые часы после терракта одет был в джинсы фирмы «Lee» и черную поношенную рубашку с коротким рукавом. Возможно – легко ранен. Теперь – профессиональная характеристика. Приемами рукопашного боя владеет в совершенстве, очень силен, склонен к убийствам с особой жестокостью. Вполне вероятно, что тупой предмет, раздробивший грудь одного из охранников – это его кулак...

– Стой, – резко оборвал его Никитин. – Ты сказал достаточно много. Но из того, что ты сказал, следует еще один вывод.

Никитин посмотрел на него в упор.

– Что ты знаешь его имя.

«Как бы не сесть сейчас в лужу...» – мелькнуло в голове у Герасимова. Но отступать было уже поздно. В его распоряжении был только один ответ. Им ему и пришлось воспользоваться.

– Знаю, – сказал Герасимов.

– Кто? – переспросил Никитин.

Герасимов собрался с духом. Если он сейчас ошибется, это может стоить ему карьеры. Но ведь есть вероятность, что и угадает.

– Иван Марьев, – уверенно сказал Герасимов, – Отмороженный.

– Верно, – кивнул головой Никитин. – Я и сам так думаю.

«Однако...» – подумал Герасимов. Больше никаких мыслей в его голове не было.

Никитин, не замечая состояния своего главного аналитика, прошелся по кабинету в явном возбуждении. У него достаточно было и мыслей, и версий, и предположений. Из которых он упорно склонялся к одной. Может быть, ему просто хотелось, чтобы именно эта версия оказалась истинной, может быть, его интуиция, значительно более развитая, чем у Герасимова, подсказывала этот вариант, но до уверенности в своей правоте ему оставался всего один шаг. Нужно было связать вместе, в один узел, все торчащие пока в разные стороны концы.

И Герасимов это вовремя сообразил. Не важно, в конце концов, окажется ли он в итоге прав. Сейчас важно было выдать обобщающую версию, включающую в себя все требующие объяснения факты и объясняющую все мотивы. Что-то вроде теории относительности, включающей в себя законы Ньютона в виде частного случая.

У Герасимова были некоторые проблемы с интуицией, но зато он обладал отлично развитым и четко работающим логическим, аналитическим аппаратом. А одно стоило другого. Да и в психологии он, хоть немного, но все же разбирался. Настолько, чтобы понять, что сегодня все мысли генерала Никитина заняты единственной фигурой, неожиданно всплывшей в его памяти.

«Воскресший» из небытия Владимир Крестов, – напряженно размышлял Герасимов. – Вот кого нужно связать с Марьевым... Раз уж мы с Никитиным решили, что террорист именно он. Или это я один решил? Не-ет... Никитину такой вариант очень понравился. Ох и любит этот старый козел сводить какие-то личные счеты!»

– Марьев... Отмороженный... – размышлял тем временем Никитин, расхаживая по кабинету. – Что-то я тут до конца не пойму. Каким же образом он связался с привидением Вовки Крестова?..

И тут Герасимова посетило вдохновение. Такое с ним иногда случалось. И было, как правило, верным предвестником повышения по службе.

– Крестов! – воскликнул он. – Так это же Крестный! Тот самый неуловимый старый урод, которого мы чуть не взяли в заброшенном доме отдыха около Балашихи. После того, как Отмороженный устроил нам на Казанском вокзале ту идиотскую разборку с горой трупов. И в очередной раз ушел. Ну, Крестный же!

Герасимову уже не казалось странным и не аргументированным его предположение о том, что в Поволжье «работал» Отмороженный. Все вдруг стало на редкость логичным и увязанным.

– Да ну же, Никитин! – горячился Герасимов. – Твой воскресший друг и есть тот самый Крестный, на которого работает Иван Марьев! Отмороженный! Ведь все же сходится одно к одному!

Никитин, в противоположность горячившемуся Генке Герасимову, вся экспрессия которого определялась возбуждением от разрешенной, наконец, сложной задачи, оставался спокоен. Его лицо не выражало удовлетворения, оно, скорее, было исполнено скорби.

– Не горячись, мальчик, – сказал он слишком спокойно для генерала ФСБ, решившего сложную задачу. – Вижу, что Крестный... Я с этим...

Никитин поморщился.

– ...Крестным... вместе не один год прожил. Жизнью не раз рисковал – бок о бок с ним. А теперь вот... так получается.

Герасимов внутренне напрягся. Момент был такой, что на нем можно было очень хорошо погреть руки. И даже спихнуть Никитина. Если он, конечно, пойдет дальше в только что обозначившемся направлении. Вопрос заключается только в том, какие шансы имеет сам Герасимов на то, что именно его назначат на место генерала Никитина. Если оно, конечно, освободится...

Герасимов прикинул все за и против, взвесил еще раз свои перспективы на назначение, прикинул потери, которые его ожидают, если Никитин так или иначе выкрутится, и решил, что овчинка выделки не стоит. Молод, молод был еще Герасимов, да и опыта боевого маловато... Рано идти ва-банк. Поэтому он решил не провоцировать генерала на проявление ностальгически дружеских чувств в отношении Владимира Крестова-Крестного, за которым числилась организация о-о-чень крупных убийств в Москве...

А ведь стоит только записать на диктофон сентиментальные излияния руководителя федеральной службы безопасности генерала Никитина, да передать в службу безопасности Президента, благо, портативный диктофон Герасимов всегда имел при себе, – мало ли зачем может пригодиться. Сегодняшние, например, «воспоминания» Никитина он записал, – для себя, для истории, наконец. У Герасимова была целая коллекция пленок с записями, содержащими очень разную и очень интересную информацию... И кое-кого, правда, пониже Никитина рангом, он мог утопить уже сегодня. Но не видел в этом для себя особой выгоды.

«Нет, за Никитина нужно пока держаться крепко, – подумал Герасимов. – И его держать на плаву, насколько это в моих силах и возможностях... В конце концов, с ним у меня контакт очень хороший. И не скрывает он от меня почти ничего..»

– Товарищ генерал, – выбрал он самое идиотское обращение – «по форме» – но ведь он и пытался сейчас выглядеть идиотом, – разрешите напомнить вам о вашем профессиональном долге. Вы, товарищ генерал, не должны поддаваться расслабляющим воспоминаниям о дружбе с этим человеком... Сейчас он ваш враг.

Никитин смотрел на него спокойно и не перебивал. У Герасимова от его спокойствия пробежал неприятный холодок по спине.