Герасимов поскреб пальцем переносицу, словно сомневаясь в чем-то.

– Говоришь, труп его видел? – спросил он. – Сам видел? Своими глазами?

– Видел, – подтвердил Никитин, хотя в голосе его уверенности не было. – Правда, если бы не медальон его, я бы и не признал его ни за что. Посуди сам – полголовы нет вместе с лицом, ноги по колено оторваны, живот разворочен, все в кровище, в грязи... А нам вперед бежать надо, операция-то ведь только-только началась... Только по медальону и узнали его.

– Думается мне все же, Никитин, – сказал Герасимов, показывая генералу два листочка бумаги, которые изучал перед его приходом, – что привидений, все же не бывает. А бывают забытые старые друзья, с которыми жизнь неожиданно иногда сводит.

– Ну-ка, ну-ка, что там у тебя? – заинтересовался Никитин, беря у Герасимова документы, судя по всему, и какие-то отчеты.

С минуту он молча разглядывал их, затем присвистнул, озадаченно потер ладонью щетину на обросшей уже за день щеке.

– Ну и ну! Где ж это ты раздобыл их?

– Вот это...

Герасимов указал на один листок.

– ...наш внутренний архивный отчет о взятии дворца в Кабуле. В нем числится погибшим в ходе операции майор КГБ Владимир Крестов.

– А это...

Он указал на второй листок.

– ...мне только что переслали из нашего посольства в Кабуле. Копия отчета о том же самом событии, составленного афганской стороной. В ней майор Крестов не упоминается, хотя остальные наши потери перечислены. Я как раз сидел, голову ломал, как это могло случиться, что потеряли советского капитана. Не солдат-первогодок все же – военный советник! Не могли в отчете не упомянуть о его смерти... Но после твоего рассказа о медальоне, по которому ты его узнал, мне все ясно стало. «Подарил» он свой медальон какому-нибудь афганскому коллеге, изуродованному взрывом на его глазах. А сам – «нырнул».

– Мне тоже все ясно стало, Гена, – помрачнел Никитин. – Значит все это не фантастика... Все эти мои не совсем веселые предположения о том, как будут развиваться события дальше.

– Да, Никитин, – согласился Герасимов. – Против нас играет сейчас твой бывший друг и соратник. И если верить твоим воспоминаниям и элементарной логике, он сейчас в Москве. Но кто же тогда работает с ним в паре? Кто же тогда сейчас в Поволжье?

– Кто-то, кто работает не хуже меня, – задумчиво сказал генерал. – А таких людей в России совсем немного. Я думаю, нам обязательно нужно узнать это. Какая-то догадка бродит у меня в голове. Только окончательный ответ никак не складывается.

Задумались оба. И генерал, и подчиненный.

– Свяжись с Коробовым, – сказал. наконец, Никитин. – Пусть внимательно обследует эту чертову компрессорную... Или что там от нее оставалось и сообщит все подробности. Три раза повтори, не поленись, – абсолютно все мелочи, – это же Коробов, нельзя быть уверенным, что он поймет тебя правильно. Как только от него сообщение получишь, сразу же – ко мне. Понял?

Герасимов кивнул.

– Так точно, товарищ...

Никитин, морщась, перебил его.

– Точно, Гена, будет, только тогда, когда ты мне назовешь имя человека, который там, в Поволжье орудует... Понял меня?

Генерал встал и направился к двери.

– Так точ... – ответил, было, ему Герасимов в спину, но спохватился и добавил: – Тьфу, черт! Я хотел сказать – Да, товарищ генерал.

– Жду,– сказал Никитин и вышел...

Всего через полчаса они продолжили разговор, теперь уже в кабинете Никитина. Тот уже принял стакан своего любимого французского коньяка «Корвуазье», без которого долго не мог обходиться, а это, помимо всего прочего, означало, что настроение у него далеко не самое лучшее и что ситуация, в которой они пытались разобраться – далеко не из легких. Только теперь Герасимов не чувствовал себя хозяином территории и это накладывало некоторый отпечаток на его общение с начальством.

Едва Герасимов вошел, Никитин нажал на селекторе кнопку вызова секретарши.

– Да, Алексей Степанович, – мгновенно отозвалась та, готовая к любому поручению.

– Верочка, меня пока нет. Ни для кого. Особенно – для Кремля. Я – улетел в Поволжье. В Ульяновск и Казань. Буду вечером. Ясно?

– Ясно, товарищ генерал! – Верочка была исполнительна и по-собачьи предана хозяину кабинета, у дверей которого сидела еще в брежневские времена. Впрочем, она была одинаково предана каждому из его хозяев, которых на ее памяти сменилось уже около десятка. И так же будет предана любому следующему.

– Ну? Давай сначала ты, – сказал Никитин севшему за его длинный т-образный стол Герасимову, давая понять, что и у него есть какие-то новости. – Удалось Коробову найти что-нибудь?

– Он этого не знает, товарищ генерал, – ответил Герасимов, никогда не упускавший возможности слегка подколоть командира «Белой стрелы», всегда раздражавшего его своей прямолинейностью и патологической неспособностью делать выводы, выходящие по сложности за пределы таблицы умножения. – Удалось или не удалось, это только мы с вами должны решать...

– Короче! – поморщился Никитин, который и сам знал об ограниченности Сереги Коробова, который сменил его на должности командира спецотряда, но, ведь, именно потому Никитин его и назначил своим преемником на этом месте. Чтобы обезопасить свой тыл. Зато, по крайней мере, он не ждал со стороны Коробова никаких особенных интриг, к которым тот просто был не способен.

– Здание станции значительно разрушено взрывом газа, да к тому же – сильно обгорело во время возникшего после взрыва пожара. Причина взрыва газа, скорее всего, – тротиловый заряд, которым был взорван один из компрессоров. Минут через двадцать газ был перекрыт, станция горела еще несколько часов, пока ее удалось потушить пожарной опергруппе из Ульяновска. Выгорело также окружающее станцию хлебное поле. К сожалению, пожарники поработали на совесть, все залили пеной и разломали все, что удалось сломать. Коробов сообщает, что обнаружены пять трупов – трое охранников и два инженера.

Герасимов сделал паузу, привлекая внимание Никитина к тому, что хотел сказать далее.

– Меня, честно говоря, больше всего заинтересовал характер телесных повреждений, причиненных убитым. Это единственная «личная роспись» человека, который там побывал, по которой можно судить о его индивидуальном почерке. Так вот. У охранника, дежурившего у ворот, свернута шея, подбородок смотрит в сторону спины. Один из инженеров задушен, с помощью липкой клеящей ленты ему заклеили дыхательные пути. У второго человека, обслуживавшего станцию, гаечным ключом проломлен череп. Удар был настолько сильным, что ключ застрял в голове, его удалось вытащить только в морге. Наиболее интересны...

Герасимов слегка запнулся и поправился.

– ...Я имел ввиду, наиболее информативны способы убийства двух других охранников. Судя по расположению трупов и характеру повреждений они оказали серьезное сопротивление нападавшему, которому пришлось бороться против них двоих одновременно. И обоих он убил, что говорит о его высокой профессиональной квалификации. Один из охранников оказался проткнут насквозь охотничьим ножом, судя по всему, принадлежавшим второму охраннику. Обращает на себя сила пришедшегося в живот удара, поскольку, нож, пройдя в тело, вонзился в половую доску, из которой его извлечь не удалось. Кроме того у него же зафиксирован сильный вывих ноги, ступня вывернута на сто восемьдесят градусов...

– Постой, постой! Я не понял, – остановил его Никитин, – как это – извлечь не удалось? Труп в морг доставили?

– Да, – подтвердил Герасимов, – доставили, но – вместе с выпиленным из пола фрагментом половой доски. Удар ножом был неправдоподобно сильный. Словно там Кинг Конг побывал.

– Что со вторым охранником? – спросил задумчиво поджавший губы Никитин.

– Со вторым еще интересней. Коробов сообщает, что орудие убийства не обнаружено, но впечатление у него сложилось такое, что обширная рваная рана в груди нанесена тупым твердым – деревянным или металлическим – предметом, диаметр которого сантиметров восемь-двенадцать. Орудие убийства раздробило охраннику грудную клетку, сломало ребра и грудину в районе солнечного сплетения и разорвало внутренние органы, особенно – легкие. Смерть наступила практически мгновенно, в момент удара.