Старушка подняла руку и погладила Ивана по голове. Каким-то древним и давно умершим в нем инстинктом пахнуло на Ивана от ее прикосновения. Он неожиданно для себя взял эту старую, сморщенную руку своей и прижал ее к щеке. Его щеки были мокрые, и он не сразу понял, почему, не сразу вспомнил, что это называется – слезы. Иван плакал, и ему было больно от этих слез, и, в то же время, казалось, что со слезами приходит и облегчение...

– А ты не плачь, сынок, – сказала старушка и погладила его своей ладонью по щеке. – Слезы – это обман, вода одна и больше ничего. Все у тебя образуется... Раз душа жива еще, значит и ты жить будешь...

Ивану стало стыдно. Он встал и сразу же обнаружил, что старушка ниже его намного, едва до плеча ему достает. Он наклонился к ее уху, почувствовав, что именно так и надо сделать для того, чтобы сказать то, что он хотел сейчас сказать, и прошептал:

– Спасибо... мама... Помолись за меня своему милосердному богу...

Сказав это, он повернулся к ней спиной и пошел прочь, не зная еще, куда, но чувствуя, что не может оставаться рядом с этой старой женщиной и не сотрясаться от еле сдерживаемых рыданий. Он не знал, что такое с ним происходит, не знал, почему это происходит – он чувствовал только, что превратился в сгусток боли, и если ее не выплеснуть сейчас из него, он просто разорвется от этой боли и ощущения своего бессилия.

Поворачивая за угол, он неожиданно столкнулся с Крестным. Не дав Ивану даже успеть почувствовать что-либо от этой встречи, Крестный схватил его за руку и потащил куда-то вбок, вглубь соседнего с надиным двора, на ходу приговаривая:

– Слава Создателю! Видно есть бог у меня, мой личный бог, и он следит за тем, чтобы дела мои постепенно налаживались...

Пройдя двор, Крестный и Иван оказались на тихой улочке внутри квартала, по которой не проносились друг за другом торопливые машины и не сновали один за другим озабоченные москвичи.

Дойдя до первого летнего кафе, за стоящими на улице столиками не было ни одного человека, Крестный усадил безвольно следовавшего за ним Ивана, взял им обоим по бутылке пива и уселся рядом с ним.

– Расскажи, Ваня, что случилось с тобой? Почему ты здесь? Обложили тебя в Поволжье, а ты ушел от них? Так было? Ну, что же ты молчишь, Ваня?

Иван не в силах был сейчас объяснять Крестному, как он оказался в Москве. Он нисколько не боялся Крестного, только какое-то, чуть заметное чувство неудовлетворения самим собой, оттого, что не выполнил все же порученное ему задание, у Ивана было. Но мысли его были заняты совсем другим, и Крестный со своими расспросами о Поволжье показался Ивану какой-то несерьезной мелочью, случайно возникшей на его пути.

– Помолчи, Крестный! – резко сказал ему Иван. – Мне твои дела пока до фени. У меня своих дел хватает. И они еще похреновее твоих...

Крестный слушал Ивана с изумлением. Перед ним сидел совершенно другой человек, Это был не тот Иван, которого знал Крестный, с тем Иваном у этого осталось только чисто внешнее сходство. Крестный просто недоумевал. Что за нервная барышня сидит рядом с ним? Это – Чеченский волк? Это – Гладиатор? И какой это к черту Отмороженный, когда у него дрожит все внутри.

«Нет, – подумал Крестный, – совсем испортили мне мальчишку. Надо его срочно... лечить! Вот оно то самое для него слово. Если какое-то место болит, значит, надо это место ампутировать... А теперь покопаемся немного в „его делах“, как он выражается... Нет, Ваня, не только твои это дела, наши это дела, общие, и я о них знаю, пожалуй, побольше твоего...»

– Ваня! Ну ты меня просто обижаешь! – делано возмутился Крестный. – Когда это я тебя в беде бросал? Ты скажи мне старому волку, что стряслось с тобой, мы живо твоей беде поможем... Да и что могло с тобой случиться? Неужели ты встретил человека, который сильнее тебя и меньше тебя боится смерти? Извини, Ваня, но я тебе не верю – таких не бывает. А если ты мне не веришь – давай спросим всех тех, кого ты убил за время, пока работаешь со мной... А еще лучше – давай всех спросим – всех тех кого ты убил... Уж они-то должны знать, что умерли от удара руки мастера... Или ты, Ваня, чего-то испугался? Так этого вообще быть не может. У тебя, Ваня, органа нет, которым человек боится. У тебя нет органа страха...

– Я же сказал,– заткнись, Крестный! – резко крикнул Иван, замахиваясь на него кулаком, и едва-едва сдерживаясь от того, чтобы не заткнуть безостановочно болтающий рот Крестного...

Но Крестный давно уже понял ситуацию, и просчитав варианты, остановился на том, который показался ему наиболее оптимальным: Иван с Надей изолированы, Иван работоспособен, правда, заключительную фазу операции придется проводить самому, но что же делать, – придется и самому немного поработать.

– А ты зря, Ваня, на меня кричишь... – спокойно заявил на нервную иванову реплику Крестный. – Пока ты там в Поволжье прохлаждался, я, между прочим, приглядывал тут за девицей твоей...

Договорить Крестный не успел. Иван уже держал его за ворот модного летнего пиджака над землей сантиметрах в тридцати от асфальта. Взгляд, которым он напряженно смотрел на Крестного, вряд ли можно было приписать здравомыслящему человеку.

– Где она? – спросил он глухо и угрожающе. – Где Надя?

– Отпусти меня, сынок, на землю, – добродушно попросил Крестный, показывая, что все он прекрасно понимает и ни сколько не обижен грубостью Ивана. – Надя в надежном месте...

– Ты ее от меня спрятал? Да, сволочь? – спокойно-зловеще спросил Иван, но Крестного на асфальт все же поставил.

– Господь с тобой, Ваня! Что ты мне старику приписываешь? – возмутился Крестный. – Да накой мне баба твоя нужна? У меня этот «кой» одну только команду выполняет – «Отбой!» Никаких тебе «Равняйсь!» или «Смирно!» Представляешь, Вань? Во – дожил! Не дай тебе бог до такого дожить, сынок...

– Где она Крестный? Или я тебе сейчас оторву голову! И ты знаешь, что я это сделаю...

«Сделает, сволочь! – подумал опасливо Крестный. – И сил ведь у него хватит оторвать голыми руками... Что ж ему про Надьку-то его придумать?.. Хоть бы знать, где эта стерва мотается. А то выскочит сейчас из-за угла... И пиздец мне...»

– А ты, Ваня, не торопись. Голову ты мне оторвать всегда успеешь. Да и труд небольшой – шейка-то у меня слабенькая, старческая... Дернул посильней, и отлетела голова-то. Но кто ж тебе тогда расскажет про все это дело? А дело-то серьезное, Ваня, опасное. Я, ведь, человек любопытный, к старости мы все такими становимся... Вот я и проследил, Ваня, как ты вот в этот дворик соседний зарулил. И узнал, конечно, к кому. Уж извини любопытного старика. У меня ж привычка такая, все узнавать. Я ведь, Ваня, по секрету тебе скажу, во внешней разведке работал когда-то, в КГБ, – привычка, стало быть...

Иван смотрел на Крестного со все возрастающим удивлением. Тот никогда прежде о себе ничего не говорил. А тут – не тебе!

– И в каком же звании ты тогда ходил, Крестный? – не смог удержаться от вопроса Иван, которого неожиданное сообщение даже отвлекло несколько от горьких мыслей и тревоги о Наде.

– Большим человеком я был, Ваня, неужели... В майорах ходил. Теперь бы уж генералом был, не иначе. Но решил я однажды умереть. И умер. Для всех. Не скажу тебе, как звали меня раньше, да и зачем тебе это! Умер – и умер. А через несколько лет в Москве появился Крестный, которого ты знаешь. А дружки-то мои, что не умерли, вроде меня, те дальше пошли, и теперь уж в генералах. И представь, Ваня, мое удивление, когда одного из этих генералов, причем, самого вредного, того который из ФСБ, я тут вот, рядом и встретил, в соседнем-то дворе. Ну, то есть это я его встретил, он-то меня, конечно, не встретил, не увидел даже, я ж человек маленький, незаметный... Я потом бабушек-старушек расспросил, в надькину, говорят, квартиру ходили, искали все чего-то. Или кого-то...

– Они забрали ее? Да? – Иван уже не мог дождаться, пока Крестный сам доберется до этого момента. – Ну, говори же!

«Эк тебя разбирает-то, – подумал Крестный. – Нет, тут сильные лекарства нужны, интенсивная, как говорится, терапия...»