В июле шестьдесят седьмого Ю. В. посетил А. И. Микояна. Подарил ему «Отблеск костра». Разговаривали долго. Микоян помнил Юриного отца и вообще многое помнил из прошлого, но в разговоре был осторожен... впрочем, не совсем. Ю. В. записал эту беседу очень подробно.
14 июля 1967 г
«...Я сговорился и пришел вчера, 13 июля, к 3-м часам дня в Большой Кремлевский Дворец, здание Верховного Совета СССР, подъезд 6, этаж 3, комната 6 с табличкой «Член Президиума Верховного Совета СССР»...
Он говорит, говорит, говорит, а сам смотрит на меня и, наверное, думает: «Зачем же он пришел ко мне?» Но говорить ему нравится, да и дел особых нет. Вот и не может остановиться. Почти без пауз переходит от одной темы к другой.
– Вы будете продолжать эту работу?
Я сказал о своем замысле романа о 20-м годе на Дону. Спросил, что он помнит о деле Думенко.
– Я помню немного. Знаю, что два человека – Ворошилов и Буденный – против реабилитации. Это была вражда между военными... Это бывает часто... Они до сих пор не могут примириться...
Я сказал, что работая в Ростовском архиве, в библиотеках, прочитал комплект газеты «Донская волна» за 18, 19 годы и прочитал там характеристику Сталина, данную белыми.
А. И. заинтересовался:
– А кто писал?
– Некий Черноморцев. Он, видимо, служил у нас, а потом перебежал к белым. У него там несколько заметок о разных советских деятелях того времени, действовавших на Дону, в Царицыне.
– Что же о Сталине?
– Очень лестно, и даже удивительно для 1919 года... Сказано, что – хитрый, коварный, умный, образованный. Что отличный администратор. Таких администраторов при царской власти почти не было... Что очень ловко и быстро съел всех соперников по Царицыну и стал там полновластным хозяином...
– Да, он был очень хорошим администратором... И – очень скромный... Никогда не выдвигался... На заседаниях Политбюро занимал второе место и предоставлял председательствовать – то Бухарину, то Рыкову... Вообще, он умел маневрировать, отступать, отсекать врагов...
– Уничтожать их, – подсказал я.
– Да, уничтожать и – сплачивать. Сплачивать тоже... Он очень уважал Гитлера. Восхищался тем, как тот уничтожил своих соперников – Рема и других... Я был удивлен: как можно восхищаться таким человеком?
– Кое-чему он у него учился...
– Да, учился у него, у Ивана Грозного... У персидского шаха...
Наверное, он испытал облегчение. Никакой личной просьбы не было. Я сказал, что, кажется, утомил его.
Через три минуты он встал и пожелал мне творческих успехов. Я разговаривал с ним 1 час 10 минут. Была половина пятого. Наверное, он с удовольствием говорил бы со мной до пяти...»
28 августа 67
День моего рождения. Не хочу вспоминать и философствовать попусту.
Запишу встречу, которая случилась месяцев пять назад, а то – забуду. Был звонок телефона. Бодрый и резкий старушечий голос спросил:
– Юрий Валентинович?
– Да.
– Мне надо с вами увидеться!
Тон был категоричный. Я попросил позвонить на следующий день утром. На другой день утром был звонок и требовательный голос:
– Я вам звоню, как условились. Говорит Дора Савельевна.
Я пригласил Дору Савельевну приехать. Через час с небольшим пришла: небольшого роста старушка с остреньким бледным личиком. Похожая на обнищавшую Веру Инбер. Разделась, села к столу, вынула из сумки «Отблеск костра» и сказала:
– Я пришла к вам ругаться.
– Пожалуйста, – говорю. – Давайте.
Раскрыла книгу на заложенной странице и стала читать:
– Вот вы пишете на странице...
И Дора Савельевна рассказала о героической смерти Маруси Никифоровой – знаменитой анархистки. Я уже упоминала, что при жизни Ю. В. «Отблеск костра» не переиздавался, поэтому Ю. В. не мог внести необходимые изменения и дополнения. В частности о Марусе Никифоровой. Первое посмертное издание вышло с жестокими купюрами. И оттого, что не было уже автора, а на комментарий издательство поскупилось, остались несправедливые строки о легендарной Марусе Никифоровой. Здесь Ю. В. поддался расхожей версии, изменил своему правилу: проверять все, ворошить архивы, расспрашивать очевидцев. Описывая паническое отступление красных из Ростова в мае 1918 года под натиском немцев, Ю. В. упоминает о Марусе Никифоровой.
«На том же паровозе оказалась «знаменитая» Маруся Никифорова, начальница отряда анархистов, молодая пьянчужка и психопатка. Еще недавно воспитанница Смольного института, а ныне прославленная атаманша любила разъезжать по Ростову в белой черкеске с газырями и белой лохматой папахе, – ехала тихая, трезвая, в солдатской шинельке. Отряд ее растрепали немцы, вместе с нею ехали лишь несколько солдат».
Через несколько лет после публикации «Отблеска» Ю. В. купил седьмой номер журнала «Каторга и ссылка» за 1932 год, и там в воспоминаниях А. X. Ронис-Кантовского прочитал о смерти Маруси Никифоровой, но... книга «Отблеск костра» как бы уже не существовала, нельзя было даже заикнуться о переиздании: махали руками, округляли в ужасе глаза.
Поэтому я позволю себе выполнить желание Ю. В. Вот отрывок из воспоминаний Ронис-Кантовского, моментальная фотография 1919 года, групповой портрет на фоне гражданской войны:
«...Корниловцу, очевидно, надоело спорить с людьми, которые пытались возражать. Решив прикончить с политикой, он окинул присутствующих опытным взглядом ищейки и, убедившись, что публика «своя», заговорил о другом:
– Эх, господа! Ну что мы будем спорить! Позвольте мне рассказать вам один маленький эпизодик из моих боевых приключений.
– Просим, просим! – отозвались присутствующие.
– Прошлой весной, – начал корниловец, – во время разгрома большевиков в Донской области, около Ростова моя сотня нашего казачьего полка, – я тогда был еще командиром сотни, – настигла группу бежавших верхом большевиков. – Окружили...
Корниловец с невозмутимым спокойствием рисовал сцену собственноручного расстрела обезоруженных большевиков. Допрашивал, издевался, а затем, по очереди, по одному расстреливал.
– Покончив с комиссарами, – продолжал корниловец, – я был уже готов вскочить на лошадь, вдруг казаки ведут всадника в полумужской, полуженской одежде. Всадником оказалась молодая красивая женщина. Признаться, от такой неожиданности я растерялся. Предстояло иметь дело с политическим врагом в лице молодой интеллигентной женщины. Пригласив ее присесть на ближайшей телеге, я спросил ее имя. Молодая женщина с ненавистью бросила:
– Не считаю нужным вам отвечать!
– Бился я около часу, и все равно, что с немым – ни слова.
Далее корниловец изобразил дикую историю садистического издевательства над арестованной большевичкой-красногвардейцем.
Он рассказал, как по его наущению в штабе штабные пройдохи с участием дикой дивизии горцев устроили массовое насилие над пленной. Несмотря на то, что история эта могла бы вызвать отвращение среди завсегдатаев ночлежки, корниловец смаковал ее и, видимо, был доволен, что «отличился»...
– На другой день командир дикой дивизии, Хаджи, выпустил из своего кабинета арестованную с напутствием: – иди... твою мать, и скажи своим комиссарам, что я, Хаджи, их всех переделаю в бога...
– Как. И отпустил!? – воскликнули слушатели.
– Да, отпустил.
– А через некоторое время красные развили против нас неслыханные наступления. Атака носила необычайно жестокий характер. Красногвардейцы дрались, точно звери. И если бы вы знали, о боже, как уничтожали наших казаков... И к великому ужасу мы узнали, что наступлением руководит лично эта большевичка.
– Что вы говорите! – вырвалось у слушателей.
– Да, господа! Она мстила, страшно мстила! В станицах, где она проходила, казаки буквально истреблялись с лица земли. Торжество ее, однако, недолго продолжалось Мы получили подкрепление и опрокинули большевиков. Взяли в плен много красноармейцев, и среди них оказалась эта комиссарша.
– А-а-а! – облегченно вздохнули слушатели.
– Я подошел к ней и спрашиваю: «Ну что, опять мы встретились?»
Она с гордостью победителя ответила: «Да, мы опять встретились!» Военно-полевой суд тут же приговорил ее к смертной казни через повешение. Станичники с большим рвением сколотили на скорую руку виселицу, перекинули веревку, поставили табурет из ближайшей избы, и, когда все было готово, комиссаршу подхватили... Она оттолкнула казаков и гордо пошла к виселице. Поднялась, сама надела петлю и толкнула ногой табурет.
...Корниловец спокойным голосом рассказал, как пленные вешали сами себя, то есть их, конечно, заставляли самих себя вешать. Но, когда число их достигало тысячи, этот способ затруднял самих пленных...
...Рассказал, как десять – пятнадцать добровольцев гнали на казнь по 500–800 пленных. Идут, как бараны, хорошо зная, куда их гонят. Все равно смерть. Могли бы бежать во все стороны, всех не перестреляешь. Многие счастливо убежали бы... Нет, идут, как бараны.
– Не может быть!
– Вначале, – продолжал корниловец, – мы их благородно расстреливали: укроем пулемет где-нибудь в здании, выстроим их в ряд, как будто на поверку перед отправлением. Вдруг застучит пулемет и все падают вповалку...»