АГНИЯ ЛЬВОВНА, УЧИТЕЛЬНИЦА ТАНЦЕВ.

В дни своих бездомных скитаний по Москве, где я жить не имела права, была прописана в Савелове, но, конечно, моталась месяцами в Москве по знакомым, а в Савелово ездила только отмечать паспорт, я попала однажды – по рекомендации – в дом к некоей Агнии Львовне, генеральше. Это была пухленькая крашеная блондинка, уже не очень молодая, лет сорока пяти, но еще сохранившая формы и привлекательность. Не помню, что я ей шила. Кажется, два платья и какой-то халат. И что-то еще переделывала из старья. Мы с ней, что называется, сошлись. Она была сравнительно интеллигентная особа, много читала, рассуждала на политические темы, интересовалась газетами, выписывала всякие журналы. Но сама абсолютно ничего не делала, нигде не работала и ничего не умела.

Профессия у нее была легкая – учительница танцев. Перед войной ее муж, нынешний генерал, – а тогда он был, наверно, капитаном или майором – приехал на отдых в Пятигорск и там с ней познакомился на танцплощадке. Она учила танцевать. Была, видимо, очень хорошенькая. И он в нее безумно и стремительно влюбился, сделал предложение, она согласилась, и он привез ее вместе с дочкой и матерью в Москву. Дочке было тогда лет шесть-семь. Первый муж Агнии Львовны, армянин, работал в Пятигорске в уголовном розыске. Агния Львовна говорила, что рассталась с ним оттого, что они очень мучили друг друга физически, какое-то у них было несоответствие. А вообще-то, по ее словам, этот армянин очень ее любил и был хороший человек.

Ну вот, переехали с Николаем Николаевичем в Москву, началась война, Николай уехал на фронт. Агния Львовна с Ингой – так дочку звали – и матерью-старушкой из бывших (их какие-то родственники были в Пятигорске крупные богачи, после революции бежали за границу) – жили в Москве в военном Городке. Знаете это где? На Хорошевском шоссе, как в Серебряный бор ехать. Нет, не в тех домах, которые после войны немцы строили, – а в тех, которые еще до войны стояли. Где военная школа, знаете? Ну вот, там рядом были дома для военных. И сейчас есть. А тогда кругом пустыри были, поля, жизнь совсем одинокая – как не в Москве...

На войне Николай Николаевич стал генералом, вернулся, стал служить в Москве. Был он старше Агнии Львовны лет на пятнадцать. Я с ним познакомилась – когда же это? – ну да, году в сорок девятом, – ему было лет шестьдесят. Но еще крепкий, высокий, статный, волосы черные-черные – может, он их красил, не знаю. Очень, как говорят, «мужчинистый» мужчина. И все так похохатывал: «Ха-ха... Ха-ха...» Войдет в комнату и спрашивает: «Что, дамы, скоро ли обед? Xa-xa...Xa-ха...» Зубы у него были исключительно белые и все свои.

Агния Львовна отвечала ему всегда спокойно, но как-то сухо, без мягкости. У любящей жены бывает тепло в голосе, его сразу услышишь, хоть она скажет просто: «Коля, разогрей котлеты». А у Агнии Львовны с Николаем Николаевичем был тон какой-то сдержанный, как у людей не очень близко знакомых. Ни раздражения, ни вражды, а вот именно – как хорошо воспитанные, но чужие люди. Как соседи в коммунальной квартире, находящиеся в идеальных отношениях. Между тем Агния Львовна однажды обмолвилась, сказала, что когда-то любила мужа необыкновенно сильно. Потом уж, когда мы ближе познакомились, и она стала со мной откровенней, она, конечно, рассказала. Всякая баба, в конце концов, выбалтывает все, что у нее за душой. Иначе это уже будет не баба, а какой-то монстр. А со мной люди очень размякают, не знаю уж почему: все мне выбалтывают и сразу. Вообще, это свойство русских людей, особенно русских баб. Господи, чего я только не наслушалась, когда ездила из Савелова в Москву! Бесконечные истории, смерти, свадьбы, измены... И вот пришел час, и Агния Львовна все мне выложила. Это я у нее уже недели три жила. Историю она мне рассказала страшную. Какие все-таки мужчины – ой! Гады, скоты...

Года, примерно, полтора назад она выяснила, что Николай Николаевич живет с ее дочкой, с Ингой. Инге было тогда шестнадцать лет, а началось у них еще раньше, года три уже длилось. И такая глупая эта Агния – ничего не замечала! Ее мать, старушка, надоумила: «Что-то, говорит, у Николая с Ингочкой отношения какие-то странные». Я Ингу только раз видела, и то спустя года четыре: она восточного типа, в отца, волосы курчавые, брови черные, мохнатые, некрасивая. Ей было лет тринадцать или четырнадцать, когда он повез ее однажды летом в пионерлагерь, но лагерь им очень не понравился, не знали, что делать, телеграфировали в Москву Агнии Львовне, и та посоветовала снять деревенскую избу и пожить хоть недели две – а у него был отпуск. Сняли дом в лесу у лесника и прожили месяц. Агния Львовна была очень довольна.

Мать ее надоумила, она не верила, на мать накричала. Решила все-таки проверить. Как-то так подстроила, что сидела в соседней комнате, караулила, а они пришли за стенку, и она все слышала. Слышала, как Инга сказала: «Сейчас эта змея придет...» – это про нее-то, про мать. И в голосе у девчонки была ненависть, какая может быть только у женщины, ревнующей мужика... Ну, скандал, истерика, она грохнулась без сознания, температура ночью поднялась до сорока, думали, что умрет. Отвезли в больницу. Поправилась. Дочку выгнала из дома. Нашли ей комнату где-то. Она пошла работать, скоро вышла замуж и родила ребенка. Не знаю уж, чей это был ребенок.

А Николай Николаевич вскоре умер от инфаркта.

Агния Львовна с дочкой помирилась – еще раньше, до его смерти. И Николай Николаевич, говорит, очень любил эту Ингину девочку. Когда я все это узнала, я почему-то не могла больше в этом доме жить. Николая Николаевича видеть не могла. Инга с мужем разошлась. А когда Николай Николаевич умер, они трое – Агния Львовна и Инга с ребенком – переехали в Ригу. Там у них прекрасная квартира. Живут хорошо, дружно. Агния Львовна получает большую пенсию, генеральскую. Возится с внучкой.

Я к ней заезжала года два назад. Была в Риге у своей сестры в гостях. Сидели с Агнией Львовной на кухне, разговаривали на политические темы: Агния Львовна по-прежнему читает газеты, выписывает журналы и теперь еще слушает передачи по «Спидоле». Но, по-моему, она, как и раньше, ничего в этом не понимает. Только, чтоб пофорсить перед знакомыми дамами: я, мол, не то, что вы, интересуюсь политикой. Пили кофе, вспоминали. Все уговаривала еще посидеть, еще чашечку кофе: «Посидите, я вас прошу! Скоро Ингочка придет...» А я как-то думаю: «Нужна мне твоя Ингочка. Вот и хорошо, что ее нет». Видеть ее вовсе не желала. Так и ушла, не повидав. Агния Львовна говорила, что она стала очень худая и очки носит. Ну и на здоровье. А мне совершенно не хотелось ни видеть ее, ни разговаривать с ней. Агнию Львовну мне было жалко: жила бы в Пятигорске со своим армянином и горя не знала. Подумаешь, что-то там не сошлось! Это ведь не на всю жизнь. Это проходит, а любовь и человеческое отношение остаются. Правильно я говорю? Хотя кто его знает...