Когда ехали вдоль моря, высоко, и я видел внизу виллы, яхты, кипарисы, я понял, что видел Вася, когда писал «Остров Крым».

Вика Некрасов.

Совершенно ни в чем не изменился. Окликнула Лиля Лунгина с террасы кафе. На следующий день мы с Викой, конечно, в пабе.[271] Хочет написать роман о защитниках Сталинграда, воюющих в Афганистане. Думаю – не напишет, потому что идея головная.

У посла Червоненко.[272] На вид добродушный украинский дядька. Дает подработать и пожить в Париже молодым художникам. Пели украинские песни с Олей. Видно, не зря я по дороге в посольство предупреждал: «Только не спивать!». Запели, конечно. Оказалось, что Александра Касьяновна чуть ли не из одного села с господином послом. Угощал вином из виноградников посольства. Вино «Гагарин». Говорили о Буживале, в котором он принимает живое участие, и возможности организовать такой же центр русской культуры в Грассе на вилле, где жил Бунин. Врач посольства, с которым консультировалась Оля по поводу своей странно протекающей аллергии. Оля вышла обескураженная. Он сказал: «Надо же, с моим сыном здесь происходит то же самое. Такая же жуткая аллергия. Что будем делать?»

Я сказал Оле: «Не огорчайся. Зато он умеет другое: приемы рукопашного боя, стрелять на бегу, метать нож...»

Оля сговорилась с Викой повести меня в какую-то клинику к знаменитому профессору. Надо замотать. Не хватает еще в Париже таскаться с бутылочками, сдавать кровь, делать клизмы. Чушь!

Кажется, никогда не испытывал такого волнения, как перед звонками Гошке, разве что еще – перед встречей с Марком Шагалом. Если они живы и я вижу их, значит, моя прошлая жизнь существовала. Шагала очень заинтересовала Оля. Он решил, что она из местных русских красавиц и я взял ее напрокат. Даже огорчился, узнав, что жена. И все переспрашивал, проверяя, местечковая недоверчивость. Амшея[273] помнит плохо. «Он был такой» – и покрутил пальцем у виска. Но вообще мы были ему малоинтересны. Он рвался наверх в мастерскую, где оставил работу. Тут я его понимаю. Представляю, сколько у него всяких посетителей. Он расписывает клавесин для какой-то королевской особы и, кажется... ночной горшок (впрочем, я, возможно, чего-то недопонял). Для него все его современники умерли, ведь ему скоро исполнится 92?

Оля услышала, как он почти шепотом сказал себе: «Каким надо было быть несчастным, чтобы написать такое» (о своей старой картине). Великая фраза и великий художник.

Оле он надписал репродукцию этой картины.

Гошка: «Никому не дано сделать бывшее небывшим».

Утром пошли смотреть «Кто-то пролетел над гнездом кукушки». Сначала поразила очередь: под дождем стояли люди со всего мира. Белые, желтые, черные. Переговаривались, шутили, жаловались на плохую погоду. Выходили молча. У многих на глазах слезы.

«Галлимар» купил все на корню. Здесь и Лилли постаралась, конечно.

Вечером пошли с Ингрид[274] и ее другом в «Парадиз Латин» – шикарное варьете. Ингрид приехала повидать нас и поговорить о делах.

Пел, кажется, сам Морис Шевалье, или кто-то похожий на него. Голые девушки спускались с потолка на канатах прямо на столы. Они изображали бомбы во время налета авиации. Дурацкая затея. Кончилось плохо: у Ингрид случилась истерика. Она пережила налет на Гамбург, а по динамикам звучал очень натуральный рев самолетов, по залу метались лучи прожекторов. Память о войне неизлечима, как лучевая болезнь.

Где-то сейчас Гошка?

«К сожалению, не могу пригласить к себе. В моем ателье идет ремонт».

Нет у него никакого ателье!

Я все же толстокожий – не понял, что Гошка влип с рестораном. Хорошо, Оля сообразила и устроила так, что заплатили мы.

Ужин у Максимова. У хозяина дрожали руки. С похмелья, от волнения?

Хозяйка в бриллиантах. Посуда и убранство – княжеские. Откуда? У Генриха Бёлля все было много-много скромнее, даже беднее. И на Гошке старенький костюм. Самое интересное для него – новости из ЦДЛ. Пуппи[275] его обобрала. Он ее бил – не помогло. Разбежались, но деньги остались у нее.

Ужин с Николь Занд – элегантной, умной, деловой представительницей издательства «Сток». Кормила нас в дорогом и снобистском ресторане на рю де Бак. Опять не дозвонился Гошке, хотел его пригласить для полезного знакомства.

В Москве во время лютых морозов зимы 78–79 Николь осталась у нас ночевать, не хотела по холоду возвращаться в «Метрополь».

Оля всю ночь не спала, тревожилась, что в постель к Николь залезут греться наши тоже продрогшие тараканы.

– Вот услышишь, как она завизжит, – повторяла с ужасом.

Но утром Николь была спокойна и безмятежна. Правда, таракан все-таки появился: медленно и торжественно он прошествовал по стене во время завтрака. Оля покрылась красными пятнами. Она их ненавидит и боится, без конца устраивает им погромы, а я не в претензии. Они не кусаются и не объедают – питаются крошками.

Наш договор с Николь закончился тем, что я от руки написал согласие на издание следующей вещи, а Николь проставила сумму. Вот и все. Даже названия не уточнила.

В витрине нашего отеля выставлены фотографии знаменитых писателей, которые здесь останавливались. Из знакомых – Зонтаг и Ромен Гари. Оба – настоящие.

Человек в одиночке. Поговорить с Ральфом. С Давыдовым – о том, как Сталин готовил процесс против стариков-народовольцев. Помешала война.

День Бастилии. Дождь, всю ночь фейерверки. Пора ехать домой, махать ручкой.

В Секретариат Союза писателей СССР

от Трифонова Ю. В.

Дорогие товарищи!

Во время поездки во Францию в июне-июле с. г. я трижды побывал в городе Грассе, отыскивая следы пребывания там нашего знаменитого писателя, который прожил в Грассе много лет и написал там немало. Розыски эти оказались печальны. Ни один человек в этом небольшом городе (40 тысяч жителей) не только не знал, где находятся две виллы И. А. Бунина, но даже не слышал имени этого писателя. Не слышал о Бунине и хозяин крупнейшего книжного магазина в Грассе, который владеет этим магазином 23 года. Ничего не знал о Бунине и директор местного музея.

Наконец, нам удалось обнаружить человека, который кое-что знал: им оказался бывший городской библиотекарь, ныне пенсионер и хозяин антикварной лавки господин Поль Форестье. Он привел нас на виллу «Бельведер», где жил Бунин несколько лет.

Вилла принадлежит частному лицу и, видимо, небогатому человеку; она очень запущена, полуразрушена. Владелица виллы не хотела нас пускать в сад, стесняясь хлама и запущенности, но все-таки пустила. Владелица другой виллы, где тоже жил Иван Алексеевич, заявила, что ее надо просить о посещении за неделю...

Поль Форестье оказался в своем роде замечательным человеком: он влюблен в Бунина, в Россию, хотя не знает по-русски почти ни слова. В детстве, до первой мировой войны, он жил года четыре в России, так как его отец был придворным парикмахером в Петербурге.

Поль Форестье участвовал в организации юбилейного вечера в Грассе в 1972 году, посвященного 100-летию со дня рождения Бунина. (Юбилейное торжество вышло с опозданием.)

Идея Поля Форестье – создать во Франции «Общество друзей Бунина». С писателем он был знаком лично.

Несколько лет назад он обратился с письмами во все крупнейшие издательства Франции с просьбой и предложением переиздать Бунина по-французски, ибо он почти напрочь забыт во Франции. Ни одно издательство даже НЕ ОТВЕТИЛО Форестье!

В Париже во время встречи с послом С. В. Червоненко и советником по культуре О. С. Саркисяном я подробно рассказал о своих впечатлениях от Грасса, и сам собою встал естественный вопрос: нельзя ли что-либо предпринять для того, чтобы увековечить память о великом писателе на земле Франции? Например, приобрести запущенную виллу «Бельведер» и создать там музей Бунина по примеру только что созданного музея Тургенева в Буживале.

С. В. Червоненко сразу поинтересовался: в каком состоянии вилла? Она как раз в таком состоянии, что не может стоить дорого, а ремонт и переоборудование все равно были бы необходимы.

Степан Васильевич поддержал эту идею и попросил меня, чтобы посольство было сразу извещено о точке зрения Союза писателей по этому вопросу, тогда и посольство начнет действовать. Трудности, с которыми мы столкнулись при организации музея в Буживале, кажется, не отпугнули С. В. от идеи о создании музея Бунина.

Существование в Грассе таких энтузиастов, как Поль Форестье, может облегчить организацию музея, да и «Общество Бунина» – по-моему, интересная задача для осуществления.

Надо прямо сказать, что в нынешнее время такими людьми, как Форестье, следует дорожить.

В Париже я тоже обратился в знакомые мне издательства с предложением издать избранную прозу Бунина – может быть, в новых переводах, – «Галлимар» откликнулся без энтузиазма, но «Сток» заинтересовался. Руководитель отдела иностранных авторов издательства «Сток» будет в сентябре в Москве, и можно будет продолжить переговоры.

Мое письмо сводится к следующему: мне кажется, следует начать кропотливую и трудную, но в высшей степени важную работу по созданию музея И. А. Бунина во Франции.

С уважением Юрий Трифонов

11 августа 1980