Есть во Франции, между городами Шартром и Орлеаном, обширная область Бос (Beauce) — плодороднейший край, житница страны. История Бос всегда была полна неясностей.

Вот, например, местные легенды рисовали древнюю Бос покрытой дремучими лесами. Историки и археологи страстно протестовали: не было там никаких лесов! Но ботаники колебались: может быть, не было, может быть, были...

И тогда Альбер Доза (это имя я уже упоминал) предложил проверить дело данными топонимики.

Доза рассматривает само слово «Beauce». Оно оказывается связанным с кельтскими словами, означавшими «лесная прогалина», «лужайка в лесу». Оно так же происходит от кельтского слова, означавшего «светлый», как современное французское «поляна» — «клэрьер» от «клэр» — «свет»... Там, где есть лесные поляны, не может не быть леса. Это — раз.

А кроме того, на территории Бос встречается великое множество названий, селений и урочищ, за которыми стоят — теперь уже не кельтские, а латинские — слова, значащие: «лес». Брийé — это в прошлом Бргиа Сильва — Бригийский лес. Грюйе — Крóдиа Сильва — Кродийский лес... Если бы нынешний Брянск лежал на совсем пустом месте, среди чистого поля, одно его имя — Дьбрянск — было бы доказательством {119} того, что в былые дни он тонул в лесных дебрях. Так же и тут.

Вывод оказался ясным: безусловно, область Бос была некогда лесистой, и ее леса изобиловали веселыми светлыми полянами, лужайками, опушками... Споры прекратились: топонимика разрешила их.

Вторая сторона дела. Некоторые историки Франции настойчиво утверждали: в дни великого переселения народов вся Бос подверглась полному опустошению, была начисто разорена варварами. Прямых свидетельств этому привести нельзя, но предполагать-то можно.

А что говорит топонимика?

И опять же Доза указал на интересную подробность. В то время как там, во Франции, где разорение установлено по летописям, по документам, встречается всюду много названий, произведенных от слов «руины», «развалины» (на севере страны постоянно попадаются Мезьéр’ы; это имя произведено от латинского «масэриа» — «развалина», «стена». На западе — свои топонимы с тем же значением, на юге — свои). А вот в области Бос таких имен нет совершенно. «Топонимика, — справедливо говорит Доза,— неминуемо отметила бы разорение, катастрофу, если бы они действительно опустошили и обезлюдили страну». Раз этого нет, не было тут и такого разгрома...

Как видите, наша наука показывает удивительную способность узнавать не только о том, что было когда-то, но и о том, чего не было. Это куда более трудная задача.

Может она иногда как бы рентгеном просветить древнюю землю, открыть то, от чего на поверхности не осталось и воспоминания.

Урочище Сюссак возле города Руана (в той же Франции) расположено среди песчаных дюн. Тут есть сравнительно молодой, искусственно насажденный сосновый лес. Раньше — по общему мнению — это был вековечный пустырь, на бесплодных песках которого никогда никто не селился.

Но вот именем Сюссак заинтересовались топонимисты. Подозрительно: такого типа имена характерны для римско-галльской эпохи, для ее земельных владений, обычно населенных поместий. Археологи долго отказы-{120}вались начать тут раскопки: безнадежно! Наконец — попробовали. И сразу наткнулись на фундаменты и остатки стен самой настоящей галло-римской виллы... Торжество топонимики оказалось полным: она предсказала заглазно то, чего никто не знал и не видел. Так в свое время математик Леверье кончиком вычислительного карандаша отыскал в небе неведомую планету, не видимый простым глазом Нептун.

Топонимисты справедливо гордятся такими возможностями. Доза уверенно пишет: «Опираясь на данные топонимики, археологи сумели отыскать истинную прародину кельтов в Южной Германии, вопреки тому, что предполагали до того историки, искавшие ее в совсем других местах...»

Вы спросите, почему я доказываю пользу топонимики одними только зарубежными примерами? Разве нет таких же ярких достижений у нас?

По ряду причин русская топонимика долго была задержана в своем развитии. Только в наши дни для нее наметилась полоса расцвета. Надо надеяться, скоро русские топонимические исследования начнут оказывать все большее и большее воздействие на смежные с ней науки.

Первое, что нужно для этого,— собрать и углубленно изучить как можно больше названий тысяч, десятков тысяч наших рек и речек, больших городов и самых маленьких деревушек, имена ручьев, источников, болотец, ничтожных холмиков и лужаек, и, прежде всего не тех, которые рождаются сегодня, а самых старых, проживших долгие века, видевших очень многое.

Для такой работы нужны умелые, грамотные люди — топонимисты-собиратели, топонимисты-исследователи. Они не рождаются готовыми: их надо обучать уже начиная со средней школы.

Появятся кафедры топонимики в вузах. Возникнут ученые общества и школьные кружки. Все это скоро будет, и — кто знает? — может быть, именно вы, мои сегодняшние читатели, заинтересовавшись впервые топонимикой по этой книжке, потом, много позже, отдадите ей лучшие годы своей жизни...

Вы не раскаетесь в этом: топонимика вознаградит вас. {121}

Тысяча Новгородов

Я мог бы поставить тут сколько угодно других заголовков: «Десять тысяч ворот» или «Броды и базары»... Они точно так же соответствовали бы моей мысли.

Вот о чем мне хочется вам рассказать. На свете живут народы разных рас, различного цвета кожи. Они говорят на множестве различных языков. На первый взгляд — все у них непохожее: нравы, обычаи, внешность. Но думают и чувствуют они все, в общем, одинаково. Черные, белые, желтокожие — люди есть люди.

Это очень важное наблюдение, и его великолепно подтверждают географические имена всего земного шара.

В Западной Германии есть город Штутгарт. Имя довольно неожиданное, оно значит «Конный завод», «Конюшня»: «штýтэ» по-немецки — «кобылица».

Казалось бы, можно идти на спор, что другого такого названия не может найтись в мире; видимо, оно — результат какой-то случайности. Но вот перед вами кусок карты Ирана. Вот город, возле которого стоит надпись: Исфагань. И если вы спросите у персоведов, иранистов, что значит это слово, вам ответят: «Оно значит «конюшня», «конный двор».

Откуда такое совпадение? И в Древней Германии и в Иране были времена, когда войско состояло в основном из конницы: вспомните средневековых рыцарей, тяжеловооруженную кавалерию, игравшую роль наших современных танковых войск. Коннозаводство было в великом почете. Места, где разводили или содержали лошадей, обрастали целыми поселениями рабочих, скупщиков и перекупщиков, по-разному связанных с этим делом лиц. Могло случиться так, что вокруг образовывался город, и он получал имя «Конный двор». В Германии, как в Иране, потому что все народы мира, развиваясь, проходили одинаковые ступени истории. Всюду жизнь шла сходно, действовали одни законы, возникали примерно одинаковые явления.

Житель каждого городка обычно склонен думать: «Имя моего города — одно во всем мире». А постоянно, если поискать, оказывается: в другой части земли есть второй такой же городишко, называемый так же, {122} а там — третий, четвертый... Часто мы лишь потому не замечаем этого, что названия-то эти звучат на разных не знакомых нам языках.

Великий американец Марк Твен — большой мастер «вкручивать очки» читателю. С самым серьезным видом он любит преподносить ему за глубокую научную истину разные смешные выдумки. Поэтому я не поручусь вам, вычитал ли он откуда-нибудь или сам — на смех — сочинил такое «древненемецкое предание» [50]1.

«Карл Великий, король франков, искал для своего войска брод через реку Майн. Внезапно он увидел: к реке направляется лань... Лань перешла реку вброд, а за нею переправились и франки. Так им удалось одержать большую победу (или — избежать крупного поражения), в память о которой Карл приказал заложить на том месте город и назвать его Франкфурт, что значит «Франкский брод» и раз ни один из остальных городов так назван не был, то можно смело утверждать, что во Франкфурте подобный случай произошел впервые...».