Но, конечно, и марианцы готовились в свою очередь к войне с Суллой. Цинна и его новый коллега по консульству Карбон объезжали Италию, вербовали войско, всячески возбуждали против Суллы новых граждан. Однако эти действия далеко не всегда были успешны, а на одной из бурных сходок солдаты, не желавшие отправляться на войну с Суллой, возмутились, и Цинна был убит. Тем не менее ряд италийских городов поддерживал марианцев, да и в Риме слишком многие имели основание бояться возвращения Суллы, и потому набор войск продолжался.

Сулла со своей армией высадился в Брундизии весной 83 г. Вскоре на его сторону с крупным отрядом войск перешел проконсул Цецилий Метелл Пий, а затем во главе лично им навербованного легиона явился молодой Гней Помпей, в будущем прославленный полководец, соперник Цезаря.

Гражданская война, развернувшаяся на территории Италии, длилась полтора года и отличалась крайней ожесточенностью. Аппиан, рассказывая о ходе этой войны, предваряет, в соответствии с излюбленным приемом античных историков, свое описание перечислением самых мрачных предзнаменований. Он говорит, что произошло много чудес: так, например, разрешился от бремени мул, какая–то женщина родила вместо ребенка змею, в Риме случилось землетрясение и рухнуло несколько святилищ, а старинный, выстроенный четыреста лет назад храм на Капитолии сгорел, и никто не мог узнать причины пожара.

Из Брундизия, жители которого впустили войско Суллы без боя (за что они в дальнейшем освобождались от каких бы то ни было поборов), Сулла направился к Риму. Произошло несколько упорных и кровопролитных сражений, и, наконец, 1 ноября 82 г. у Коллинских ворот, которые вели в Рим с севера, марианцы были окончательно, наголову разгромлены, а Рим вторично взят с бою римскими войсками под командованием Суллы.

Победа Суллы ознаменовалась на сей раз еще неслыханным террором. Даже привыкшие за эти годы ко многому жители Рима пришли в ужас. Буквально в первый же день после взятия города Сулла созвал заседание сената в храме богини Беллоны. В то же самое время в близлежащий цирк было согнано до 6 тыс. пленников, захваченных в ходе боев. И вот, когда Сулла, обращаясь к сенаторам, начал говорить, специально отряженные им солдаты стали избивать этих людей. Жертвы, которых было так много и которых резали в страшной сутолоке и тесноте, подняли отчаянный крик. Сенаторы были потрясены, пришли в ужас, но державший речь Сулла, ничуть не меняясь в лице, сказал, что требует больше внимания к своим словам, а то, что происходит за стенами храма, его слушателей не касается: там по его приказанию вразумляют кое–кого из негодяев.

Впервые террору придавался организованный и даже планомерный характер. Были объявлены проскрипции, т.е. списки лиц, которые по тем или иным причинам казались Сулле подозрительными. Такие люди объявлялись вне закона: каждый мог их безнаказанно убить или выдать. Имущество их конфисковывалось, и из части его выплачивалась награда доносчику (или убийце). Если доносил раб, он получал свободу. Головы убитых выставлялись на форуме для всеобщего обозрения. За время проскрипций было казнено 90 сенаторов и 2600 всадников. Друзья и сторонники Суллы, пользуясь проскрипциями, сводили личные счеты со своими недругами, и так как имущество погибших продавалось с аукциона, то многие сулланцы — например, Марк Лициний Красс — составили себе на этом огромные состояния.

Сулла щедро наградил солдат. Не говоря уже о военной добыче и о раздачах при триумфе, он вывел в колонии на территорию Этрурии, Лациума и Кампании около 100 тыс. ветеранов, наделив их землей. Для наделов земля конфисковалась в тех городах, которые во время гражданской войны находились на стороне марианцев и оказывали противодействие Сулле. Эти земельные конфискации разорили и привели к пауперизации не один десяток тысяч крестьян в Италии.

Сажая своих ветеранов на землю, Сулла стремился, очевидно, создать всем ему обязанный слой населения, создать определенную опору в масштабе всей Италии. В самом Риме опорой для него стали 10 тыс. так называемых корнелиев — отпущенные им на волю и получившие права римских граждан рабы тех, кто погиб при проскрипциях. Умело используя всех этих людей, Сулла мог оказывать достаточно ощутимое влияние на ход и деятельность комиций.

Сулла был провозглашен диктатором на неограниченный срок и наделен самыми широкими полномочиями по устройству государства и изданию законов. Диктаторы не назначались в Риме со времен второй Пунической войны, т.е. более 120 лет. Кроме того, диктатура, объявлявшаяся в случае крайней военной опасности, всегда ограничивалась полугодичным сроком. Сулла был первым «бессрочным» диктатором. Кроме того, провозглашалось, что он не несет никакой ответственности за все происшедшее, а на будущее получает полную власть карать смертью, лишать имущества, выводить колонии, основывать и разрушать города, отбирать царства и жаловать их, кому пожелает.

Суллой были восстановлены все те новшества и изменения, которые он внес в римское государственное устройство, после того как захватил Рим в первый раз. Еще более увеличивалось значение сената, в частности расширялись его судебные функции. Увеличивалось и общее число магистратов: вместо шести преторов теперь избиралось восемь, вместо восьми квесторов — двадцать. Консулы и преторы по истечении срока (годичного) пребывания в своей должности назначались наместниками провинций. Наряду с этим еще больше ущемлялись права комиций и народных трибунов. Помимо того, что все свои законопроекты трибуны должны были согласовывать с сенатом, теперь объявлялось, что те, кто занимал должность народного трибуна, уже не имеют права домогаться какой–либо другой государственной должности. Таким образом, для людей, стремящихся занять руководящее положение в республике, трибунат обесценивался и даже мог служить препятствием, если иметь в виду дальнейшую карьеру. Такова была неписаная конституция, установившаяся в результате диктатуры Суллы.

Все вышеизложенное дает, на наш взгляд, определенные основания для некоторых выводов о деятельности Суллы, для его оценки как исторической личности. Нам представляется, что основной пружиной всей его деятельности было неуемное, ненасытное стремление к власти, непомерное честолюбие.

Надо сказать, что эти оба понятия — стремление к власти и честолюбие — отождествлялись самими древними авторами. Для римских историков, размышлявших о судьбах своего отечества, о его прошлом и настоящем, о причинах его расцвета и упадка, конечно, были недоступны такие понятия, как классовая борьба, роль народных масс, социально–экономические условия развития общества. Но тем не менее они пытались выяснить причины и суть явлений. Они пытались их найти в своих, кажущихся нам ныне наивными, представлениях о борьбе между «добром» и «злом», между добродетелями (virtutes) и пороками (vitia, flagitia), врожденными как у отдельных людей, так и целых поколений.

Еще Катон Старший провозгласил борьбу против иноземных «гнусностей и пороков» (nova flagitia), за восстановление старых римских добродетелей. Зловреднейшими из всех пороков он считал корыстолюбие и любовь к роскоши (avaritia, luxuria), а также честолюбие, тщеславие (ambitus). Те же пороки фигурируют у Полибия, когда он говорит о нарушении гражданского согласия в обществе. Насколько можно судить по сохранившимся фрагментам исторического труда Посидония, названные пороки играли не последнюю роль и в его теории упадка нравов. Наконец, мы встречаемся с развернутым обоснованием их роли и значения для судеб Римского государства, когда знакомимся с исторической концепцией Саллюстия.

Саллюстий, давая в одном из своих исторических экскурсов краткий обзор истории Рима, говорит сначала о счастливом периоде этой истории, «золотом веке». Однако, когда Римское государство окрепло, соседние племена и народы были подчинены и, наконец, сокрушен наиболее опасный соперник — Карфаген, тогда вдруг «судьба безудержно стала изливать свой гнев и все перемешалось». Именно с этого времени в обществе начали развиваться такие пороки, которые оказались первопричиной всех зол, — страсть к обогащению и жажда власти.