К утру сделалось невыносмо холодно, а кроме того приехали менты и на своём «козёльчике» встали над душой: включили фары и высматривают, кого бы забрать. Я растолкал товарища и предложил проследовать в сам вокзал, потому что заберут как пить взять нас — как новичков.

Мы брели по пустым утренним улицам и Максимка наш, встречая редких прохожих, начал мало-помалу от довольно замысловатых, чуть не поэтичных вопросов о точном времени и сигаретах переходить на неприкрытую прозу: «Девушка (женщина), у вас не будет двух рублей?.. Ну хотя бы руболь… Ну хоть пятьдесят копеек!» И подаяния, к моему удивлению, сопутствовали нам — как вы поняли, он жёстко локализовал группу и, наглядно выставив себя и меня, — «вроде бы нормальных чуваков в приличной одежде» — нагловато принимал подаяния в два, три, а то и пять рублей с неизменным напутствием от «женщин чуть после 30» (верхний предел): «Больше не пейте, ребята» и весёлым сочувствием или молчаливым равнодушием от их более младых соплеменниц.

Так, набрав уже что называется на пузырь, мы подошли к университету — как раз к началу занятий. Тут студент 4-го курса («Рыжкин, вы пропахли сортиром!» — отзыв преподавателей) с новым энтузиазмом принялся набрасываться на прохожих, особенно на своих знакомых. Мне уже становилось не по себе — тут слишком людно, все на нас так и таращатся, а я ведь выгляжу как… аспирант?..

Вскоре поток студентов иссяк, Максим погнался наперерез к опоздавшим, а я, сидя на лавочке, подсчитывал доходы — 58 руб. 30 коп. плюс 16 сигарет! — о други, так и вовсе можно не работать! Пока не было Максима, я сунулся в ближайший ларёк и сказал: «Один хатдог и банку «Ярпива ор…» Каково же было моё удивление, когда меня грубо послали — как не стыдно! вы, говорят, заставляете его работать! уйдите отсюда! Со стороны всё-это выглядит так, как будто это я его засылаю — увидев жертву, он кивает мне, я киваю, и он отрывается от меня, выступает наперёд со своим незамысловатым номером, семенит за ней — или перед ней — до самого входа в «крольчатник», где обычно и получает подачку… Сам он тоже не смог доказать, что я его не эксплуатирую, но когда осознал что я хочу приобрести, взял да и прям публично как, блять, взвыл о своей горьчайшей судьбине!.. Народ начал толпиться — все поддакивают и ещё дают «бедненькому» денежку!.. Короче, еле-еле ноги успели унести от милиции!

Когда мы добежали до ГУМа, Максимуса осенила гениальная, по его мнению, идея посетить отдел интимных товаров, который, согласно телерекламе, недавно открылся в этом магазине. Меня он схватил за руку и потащил. Я второй схватил его за кадык. Осознав, что мы уже у входа и опасаясь, что в таком хитросцеплении нас точно примут за пидоров, я согласился следовать добровольно, взяв с бредящего зоо-порнушкой обет вести себя «хоть мало-мальски пристойно»… Понятие сие как вы, дорогие мои, догадываетесь, немного, так сказать, расплывчато — и я уж приготовился расстаться со своим добрым именем…

Слава Господу! — отдел был закрыт! Но Максимка с необычайной прытью устремился в другие — с ужасом я понял, что фетишизм его не совсем товарный — оказывается, его привлекли манекены… Ничуть не стыдясь своего небольшенького роста, герой наш как-то обвил своими колченожками длинные пластиковые уть-утивые ножищи, и мгновенно вскарабкавшись по ним, впился своим перегарным ртом в широчайший ярко-блядский рот мод’ели — все аж охуели! Он также теребил оное за лиф и совсем уж непристойно извивался…

Когда его отняли, герой наш с крайне независимым видом подошёл к соседнему отделу и с ещё более независимым видом принялся рассматривать товары — всякую экзотическую побардень. Его внимание привлекла самая большая и самая дорогая безделушка с подписью на ценнике: «МЕЧ — 900-00». «Девушка, это у вас меч готический?!» — с претензией на претензию спросил фетишист. Естественно, ответом ему было нечто невразумительное. Но он начал интересоваться более настойчиво — вцепившись в занавеску, чтоб я его не оттащил. «А почему у вас на всех написано — «меч славянский», «кинжал восточный», «меч самурайский», а это просто «МЕЧ»?! Я не понял: это готический, или как?!» Продавщица пыталась игнорировать, отвернувшись к какой-то дохлой черепахе. Но он знал магические словеса: «Шепелёв, деньги давай!» — громко провозгласил он, и она сразу ожила: «Будете брать?» — «Если готический, то будем — да, пап? А если просто — то елдак вам в рот — да, пап? Потрудитесь, пожалуйста, посмотреть» Чтобы не смотреть в этот момент на продавщицу, я присел и сделал вид, что завязываю шнурок, а сам, загнувшись, беззвучно удыхал. Продавщица с невозмутимым видом рылась-рылась в каких-то бумажках и наконец с ещё более невозмутимым видом объявила: «МЕЧ» — так и написано — «МЕЧ — 900 рублей» Я чуть не рыдал. «А ведь явно готический!» — не отставал Макс-сынишка, явно аппелируя ко мне. Я посмотрел: и действительно — явно. «НЕТ, — отрезал я однозначно-родительским тоном (только что разогнувшись и боясь загнуться опять), — это не готический — пойди сюда щас же!» И взяв вундернедоумка за руку, увёл.

14.

Я вынужден был рассудить логически: всего кнопок десять, два ряда по пять штук, две были, кажется, в верхнем ряду, одна в нижнем, промежутки в две-три кнопки — не столь уж много комбинаций. Кроме того, первая и последняя цифры отпадают — это я точно помню. 1 2 3 4 5/ 6 7 8 9 0. Это 3 5 8, или 2 6 9, или 2 5 8, или 4 7 9, или 3 6 9… — что-то точно и не помню, в каком ряду были две цифры… Действовать приходилось на ощупь… Внятно зажав всего лишь седьмую комбинацию, я открыл дверь. Зельцер сильно возликовала, бросилась мне на шею.

Зашли, занесли сову, мышей и Долгова — он был тоже доволен и выказал серьёзное намерение выкушать чего-нибудь спиртосодержащего — очень оригинально! Ещё он припомнил, как его оторвали от тёплой батареи и зачал ныть, что зря это сделали — там было очень хорошо, тепло и уютно, не то что здесь. Он кажется даже засобирался туда… Шрек дала Феде денег, наказав что именно на них купить (в её потребительскую алкокорзинку, какие бы напитки кто бы ни пил, всегда входила баклажка пива лично для неё, за что Зельцер обзывала её бездонной пивной бочкой). Долгов был для моциону присовокуплен к нему же, Шрек зашла в сортир, а мы с Элькой, сидя на кухне, сразу сплелись и стали целоваться.

Они вернулись, мы разъединились, г-жа Шрек устроила скандал, обвинив их в растрате её каких-то рупей и копеек. Долгову это очень не понравилось, он засобирался даже домой. Феде это радикально не понравилось, он стал радикально выступать экспрессивно, переходя даже на личности и потрясая своими деньгами, которых было 80 рублей. Надо ли говорить, что мы с Эльмирой, сидящие хоть и на разных стульях, но рядом, пользуясь моментом, целовались как дети малые — как будто мы всегда только и хотели этого, мы и хотели этого — обоюдно, в равной степени, сильно и постоянно! Вот оно, очевидное — невероятное! Мы сидели, приобнявшись сзади руками, сами с собой выпивая водочку, ухаживая друг за другом, мило болтая и прикалываясь, и как только они на минуту отвлекались или выходили, спешили целоваться. Шрек застала нас, когда нетерпеливая пьяная Элька влезла мне на колени, раскорячившись совсем неприлично, мы сосались даже с причмоком и постанываниями, а ладони мои явно были полностью засунуты в ее штаны в области жопы. «Ну вы даёте! — рассмеялась она, — тоже мне молодожёны! А я и не знала, что у вас такая любовь!..»

Зельцер нехотя слезла, оправляясь — лицо её было абсолютно дебильно-счастливым — без тени хоть чего-нибудь! Вот и вся её суть, подумал я, но как это возможно?! А прошлое?! А Толя?! а я, все мои страдания?! а все наши конфликты?! а наркота?! — ни хуя!! — будто и не было этого целого года, будто мы воссоединились после обычной двухдневной размолвочки! Мы хлопнули водки и, привстав, засосались как на свадьбе — я мягко высвободился, чтоб посмотреть на свою физию в зеркале — такая же хуйня! — пьяная рожица, которая так и светится нечаянно привалившим счастьем! Самый примитив, школьные прописи Омара Хайяма — вино и плоть, и всё! Я вновь кинулся к ней, она — ко мне, на шею, даже запрыгнула с ногами, я, держа ее под коленями и за попу, легко раскачивал и кружил, дюже потешая Шрека.