– Уверяю, ты выглядишь нормально. Это небольшой ресторанчик в Сохо, который оккупировали художники.

Генри поставил машину на крошечную стоянку, и они вошли в маленький уютный ресторанчик с гордым названием «Napoli».

Шумный толстый итальянец, по-видимому хозяин, сразу узнал Генри и поспешил навстречу.

– Энрико! – воскликнул он, радушно пожимая руку. – Хорошо, что ты пришел, у меня есть чем тебя удивить. – Затем его взгляд скользнул по Мэг. – Bellissima! – с восхищением произнес он, прижав руки к сердцу.

– Привет, Марио, это моя кузина, Маргарет Уолленстоун, – сказал Генри.

– Столик на двоих? – Марио гостеприимным жестом предложил им пройти.

– Именно! Но сначала мы выпьем. – Генри повел Мэг к бару. – А ужинать будем через полчаса, ты согласна, Мэг? Мы ведь не торопимся?

– Да… нет, – ответила Мэг, присаживаясь у стойки.

– Не понял. Еще раз, пожалуйста.

– Да – согласна, а нет – не торопимся, – рассмеялась Мэг.

– Что ты будешь пить? Мартини? Херес? Шерри? Советую фирменный коктейль «Везувий».

– Хорошо, рискну, – согласилась Мэг, оглядываясь по сторонам.

– Два «Везувия», Марио, – сделал заказ Генри.

В зале находилось совсем немного посетителей. Зеленые шторы были плотно задернуты. Причудливые бра заливали помещение мягким, словно подводным светом. На обшитых деревом стенах висели картины с видами милого сердцу хозяина Неаполя. В углу зала стоял рояль, за которым сидел юноша – копия Марио – и наигрывал итальянские мелодии, а девушка с распущенными черными волосами, тоже похожая на хозяина, тихо подпевала ему. Наверное, это дети Марио, подумала Мэг, глотая обжигающую жидкость. Коктейль вполне оправдывал свое название.

– Ну и чем же ты меня порадуешь? – спросил Генри хозяина.

Марио сделал паузу, чтобы усилить эффект:

– Мне завтра принесут… акварель Тернера.

– Тернер? – Генри побледнел и даже привстал.

– Да, – ликующе подтвердил Марио. – И хотят за него… – Он нагнулся к Генри и что-то прошептал на ухо. Затем уже вслух: – Думаю, можно уговорить отдать дешевле.

– Тернер? За такую сумму? Интересно, где он его украл. Или, может быть, сам нарисовал? – Генри уже полностью владел собой.

– Это просто лопоухий старичок, который ориентируется на цены десятилетней давности. Но если тебе дешево, можешь заплатить больше.

– А что сам не купить? – Генри пристально посмотрел на Марио.

– Oh, mamma mia, Энрико. Ты очень подозрителен. Ты же знаешь, что я всегда готов оказать тебе услугу и никогда не обманывал, – заискивающе сказал Марио.

– Ладно. Завтра посмотрим, что это за Тернер, – оборвал Генри собеседника, а затем поднялся и пригласил Мэг пройти к приготовленному для них столику.

Мэг была поражена. Казалось, что это был не Генри, а какой-то незнакомый ей человек. Жесткие складки губ, бледное лицо, лихорадочный блеск глаз. Ей даже стало на мгновение страшно. Но когда они сели за столик и сделали заказ, перед ней уже был прежний Генри. За едой он развлекал ее смешными историями из жизни художников, его рассказы отличались остроумием и легкостью, над некоторыми Мэг хохотала до слез. Постепенно зал наполнился посетителями. Большинство из них явно относились к людям искусства.

– Видишь мужчину в темном свитере?

Генри указал Мэг на мужчину у стойки бара. – Однажды его упрекнули, что способ, которым он пользуется при накладывании красок на полотно, делает его картины «шероховатыми».

– А он что? Изменил способ?

– Сказал, что он художник, а не чистильщик сапог.

Мэг откинулась на спинку стула и засмеялась.

– Правда? Мне кажется, ты меня обманываешь, Генри.

– Обманываю.

– Зачем? – Мэг с удивлением посмотрела на кузена.

– Просто мне нравится, как ты смеешься, – ласково ответил Генри.

Один мрачноватого вида субъект долго и пристально смотрел на Мэг, а затем подошел к их столику.

– Я хочу написать ее, Генри, – торжественно провозгласил он. – И этот портрет украсит твою галерею. Тициан, настоящий Тициан! – Он бесцеремонно приподнял прядь волос Мэг.

– Хорошо, Кит, – спокойно сказал Генри, – если мисс Уолленстоун согласится, можешь написать ее портрет для меня.

Кит важно кивнул и величественно удалился.

– Кит Беннет – один из самых модных сегодня. Несколько странноват, как и все эти ребята, но в общем славный малый.

Мэг понимающе кивнула. Ей все больше и больше нравилась царящая в зале непринужденная атмосфера.

– Ты совсем не похож на Феннелов, – смеясь, сказала она.

– А я не настоящий Феннел, я – приемный сын Дианы. Она заменила мне мать, и Кэролайн всегда была добра ко мне. Вот остальные часто давали понять, что я не истинный Феннел.

– Прости, Генри, я не хотела тебя обидеть.

– Ну что ты, Мэг! Впрочем, может, я и преуспел благодаря тому, что мне все время приходилось доказывать: я не хуже. Теперь они не могут простить мне этого. – Генри усмехнулся. – Подожди, Мэг, самое интересное впереди – наследство Кэролайн. Все затаились и ждут, когда она отдаст концы. Ах, как нежно мы любим нашу тетю Кэролайн! – Генри неожиданно помрачнел. – Ладно, Мэг, не хочу впутывать тебя в эти дрязги. Расскажи мне лучше о своих родителях. Я так много слышал об их беззаветной любви, которую истинные Феннелы не могут себе позволить. Это что, чистая правда?

– Да, – просто ответила Мэг. – Они любили друг друга и были счастливы. Мама никогда не жалела о своем выборе. Ну, может, только скучала по родным. А папа… он был изумительный человек, веселый и добрый. – Мэг вспомнила, как им было хорошо всем вместе, какой счастливой и защищенной чувствовала она себя тогда, и нежная, чуть печальная улыбка тронула ее губы. Мэг даже не представляла, как хороша она была в эту минуту.

– Ты настоящее дитя любви, Мэг, – медленно проговорил Генри. – Таких красавиц нельзя приводить в места, где собираются художники, ребята впечатлительные и эмоциональные.

Время, проводимое с Генри, пролетало легко и незаметно, и Мэг с удовольствием приняла его приглашение пойти вместе на концерт классической музыки.

В течение двух недель они встречались почти ежедневно. Генри водил ее по музеям и выставкам, и Мэг, к стыду своему, обнаружила, как мало понимает в искусстве. А Генри… Он, казалось, знал все и щедро делился своими знаниями с Мэг. Его страстное увлечение живописью иногда даже пугало девушку. Когда он останавливался перед картиной любимого художника, серые глаза его вспыхивали, а лицо приобретало странное, отрешенное выражение. Казалось, он забывал обо всем на свете, в том числе и о Мэг, к которой был обычно внимателен, а последнее время даже нежен.

Бренда неистовствовала. Каждую перемену она прибегала в библиотеку.

– Мэг, я просто не могу, он влюблен в тебя по уши!

– Только не надо про уши! Ты уже опозорила меня тогда у окна. Я даже была вынуждена соврать, что ты преподаешь у нас рисование.

– Почему рисование?

– Художник может быть слегка… странноватым.

– Чокнутым, что ли?

– Называй это так. А потом, если бы он был влюблен, то видел бы только меня. Вчера мы были на аукционе, он не смог купить какую-то картину, и все… Меня как будто больше не существовало. Отвез домой, едва попрощался.

– Ты очень переживаешь? – Бренда сочувственно посмотрела на подругу.

– Переживаю? – Мэг сама не знала. Пока ее сердце было спокойно. – Просто не чувствую себя теперь одинокой.

Мэг стояла перед зеркалом, примеряя платье, в котором собиралась пойти с Генри на «Волшебную флейту» в Ковент-Гарден. Она уже привыкла проводить с ним почти все вечера. Внезапно зазвонил телефон.

– Вчера Кэролайн умерла от сердечного приступа, – сдержанно сообщил Генри. – Похороны состоятся в пятницу. Я думаю, что никто из наших милых родственников не удосужился сообщить тебе об этом?

– Нет, – тихо ответила Мэг.

Ей не за что было любить властную Кэролайн, но даже за короткое время их знакомства она успела поддаться обаянию этой яркой, незаурядной личности. Мысль, что тетки больше нет на свете, опечалила ее.