– Похоже, миссис Стайнер, мы поедем в город вдвоем.

– Я вам доверяю, – сказала Терри.

– Значит, вы сошли с ума, – заметил Дэн.

За окнами «мазерати» быстро темнело. Темная земля переходила на горизонте в черное небо, из раскинувшегося вокруг вельда подмигивали одинокие огоньки.

Род включил фары, панель приборов засветилась, превратив салон машины в изолированное от внешнего мира теплое, уютное гнездышко. Что-то тихо напевал ветер за окном, ему вторили шуршащие по шоссе шины и басовито гудящий двигатель.

Терри сидела на мягком сиденье из красной кожи, поджав под себя ноги. Ее глаза были устремлены вперед, на скользящие по шоссе световые круги от фар, и она казалась одновременно близкой и далекой. Каждые несколько минут Род смотрел на ее профиль. Один раз она повернулась к нему и взглянула прямо в глаза.

– Вы понимаете, что происходит?

– Да, – честно ответил он.

– Понимаете, как это опасно для вас?

– И для вас.

– Нет, не для меня. Я – Хершфилд, потому неуязвима. Вас же это может уничтожить.

Род лишь пожал плечами:

– Если бы мы задумывались над последствиями прежде, чем сделать что-либо, никто ничего бы не делал.

– Вы не задумывались над тем, что я могу оказаться испорченной богатой девушкой, жаждущей приключений? Что я могу постоянно заниматься этим?

– Можете.

Они помолчали, затем Терри впервые назвала его по имени:

– Род?

– Да.

– Я не такая, ты знаешь, совсем не такая.

– Догадываюсь.

– Спасибо.

Она открыла сумку.

– Хочу закурить. Я будто стою на краю обрыва и чувствую непреодолимое желание прыгнуть вниз.

– Прикури и мне, Терри.

– Хочешь курить?

– Очень.

Они курили в тишине, глядя прямо на дорогу, потом Терри опустила стекло и выбросила окурок.

– Знаешь, ты получил эту работу. – Весь день ей хотелось сообщить ему об этом, и наконец она не удержалась. Она увидела, как сжались его губы, глаза превратились в узкие щелочки.

– Ты понял? – переспросила она.

Род резко затормозил и остановил «мазерати» на обочине. Дернув на себя рычаг ручного тормоза, он резко повернулся к ней:

– Терри, что ты сказала?

– Сказала, что ты получил эту работу.

– Какую работу? – хрипло спросил он.

– Попс подписал приказ сегодня утром. Ты получишь его в понедельник. Ты назначен генеральным директором шахты «Сондер дитч».

Ей так хотелось добавить: «Я сделала это для тебя. Я заставила Попса дать тебе эту работу». «Я никогда так не поступлю, – поклялась она сама себе. – Он должен верить, что получил эту должность честно, а не как подарок от меня».

Субботняя ночь всегда была особой для Мусор-сити.

Шахта «Блаауберг» являлась старейшей в районе Китченервилля. Некоторые секции были полностью выработаны, на их месте остались гигантские холмы пустой породы. Между этими рукотворными горами среди кустарников и сорняков, достигавших в высоту человеческого роста, вырос поселок. Жители назвали его Мусор-сити. Дома, если их так можно было назвать, строились здесь из старых оцинкованных листов и расплющенных бочек. И, естественно, ни водопровода, ни канализации.

Расположенный вдали от основных дорог, других поселков, шахт да и самого Китченервилля, спрятанный среди гор мусора, город, до которого можно было добраться только пешком и который никогда не посещали полицейские, идеально служил своему предназначению, выбранному тремястами жителями.

Каждая из хижин являлась притоном, обдираловкой, где по завышенным ценам продавалось разбавленное спиртное, где легко можно было купить марихуану, где собирались для пьяного разгула мужчины.

Они приходили сюда не ради выпивки. В каждом общежитии был бар с прекрасным выбором напитков по клубным ценам. Очень немногие приходили сюда за марихуаной. Среди этих сытых, работящих и уверенных в себе людей было мало наркоманов. Они шли сюда из-за женщин.

На каждой из пяти шахт в районе работали по десять – двенадцать тысяч человек. Здесь, в Мусор-сити, жили двести женщин, единственных доступных в радиусе двадцати миль. Молодым леди Мусор-сити не нужно было приставать к клиентам – даже самые жирные или, наоборот, иссохшие, беззубые могли вести себя словно королевы.

Большой Король спустился к Мусор-сити по дороге, ведущей от одного из отвалов. Он был не один, с ним шли пара дюжин приятелей, огромных шангаанов в боевых костюмах, с боевыми палками, еще не успокоившихся после танцев. Они почти бежали, и вел их вперед Большой Король. Они пели, но это были не мягкие мелодичные песни о любви, урожае или работе и не приветственный гимн.

Они пели боевые песни, как их предки, отправлявшиеся с копьями на поиски скота и рабов. Неистовый, зажигательный ритм, горячие патриотические слова так влияли на поведение простых шангаанов, что компания была вынуждена запретить эти песни.

Как шотландец при звуке волынки, шангаан, услышав эти песни, был готов к насилию.

Они замолчали, когда Большой Король подвел их к ближайшему бараку и откинул в сторону служащий дверью кусок брезента. Он наклонился, вглядываясь внутрь, а товарищи столпились за его спиной.

В бараке воцарилась хрупкая наэлектризованная тишина. Дым был настолько густым, а свет керосиновых ламп настолько слабым, что невозможно было разглядеть противоположную стену. В бараке развлекались сорок – пятьдесят мужчин. Запах пота и дешевого спиртного был почти осязаемым. Кое-где мелькали яркие пятна женских платьев, но постепенно и другие женщины, привлеченные пением, начали выходить из задних комнат, натягивая на себя одежду и прижимаясь к недавним партнерам. Увидев Большого Короля и его воинов, все замерли в ожидании.

Один из шангаанов прошептал на ухо Большому Королю:

– Басуто! Они все – басуто!

Он был прав, Большой Король и сам понял, что здесь собрались представители этого маленького независимого горного племени.

Большой Король вошел, покачиваясь, чтобы качались хвосты леопардов на юбке и шелестели перья цапли на голове, и подошел к примитивной стойке.

– Летящую птицу, – бросил он старой карге – владелице заведения, и та поставила на стойку бутылку бренди «Игл».[1]

Большой Король налил стопку и, чувствуя на себе взгляды всех клиентов притона, выпил.

Он медленно повернулся и внимательно оглядел комнату.

– Кто сидит на вершине горы, – произнес он голосом, слышным даже в дальних помещениях притона, – и вычесывает блох? Бабуин или басуто?

Шангааны взревели от восторга и бросились к стойке под недовольное ворчание других клиентов.

– У кого, – вскочил из-за стола один басуто, – перья на голове, и он каркает с навозной кучи? У петуха или шангаана?

Молниеносным движением Большой Король схватил со стойки бутылку и бросил ее. Она попала говорившему прямо в лоб, разбилась на сотни осколков, а басуто упал, увлекая за собой двоих товарищей.

Старуха схватила кассовый аппарат и куда-то убежала. Барак просто взорвался.

Теснота не позволяла использовать боевые палки, и Большой Король, поняв это, оторвал часть стойки и побежал по бараку, сметая всех и все на своем пути как ножом бульдозера.

От треска мебели, криков и воплей людей Большой Король обезумел совсем, им овладела атавистическая жажда крови.

Басуто, как и шангааны, были племенем воинов. Эти жилистые горцы бросались в драку с таким же диким восторгом, что и шангааны. А межплеменной конфликт вышел за пределы одного барака и охватил население всего Мусор-сити.

Девушка в одних разорванных трусиках – платье с нее уже сорвали в драке – залезла на остатки стойки и, покачивая огромными грудями, принялась пронзительно завывать. Таким криком женщины банту могли вызвать у воинов безумную жажду крови. К ней присоединились другие девушки, и Большой Король уже не мог вынести этого звука.

Держа перед собой стойку, он бросился прямо на стену, легко прорвал ее как бумажный мешок и побежал по узкой грязной улице, сбивая с ног всех на своем пути, разгоняя куриц и лающих собак.