В ответ на вопрос о возможности «диалога» православного христианства с различными нехристианскими религиями читателю были представлены свидетельства трех православных христиан, которые подтверждают, опираясь на православное учение и на то, чему всегда учила Православная Церковь: что у православных христиан отнюдь не один и тот же Бог с так называемыми «монотеистами», которые отрицают Святую Троицу; что боги язычников фактически — демоны, и что переживания и силы, которые могут дать языческие «боги», по природе своей — сатанизм. Все это ни в коей мере не противоречит словам ап. Петра, что Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему (Деян. X, 34–35); или словам ап. Павла, что Бог в прошедших родах попустил всем народам ходить своими путями, хотя и не переставал свидетельствовать о Себе благодеяниями, подавая нам с неба дожди и времена плодоносные и исполняя пищею и веселием сердца наши (Деян. XIV, 16–17).

Те, которые живут в рабстве у сатаны, князя мира сего (Ин. XII, 31), во тьме, не озаренной христианским заветом, будут судимы в свете того естественного свидетельства о Боге, которое может иметь любой человек, несмотря на это рабство.

Однако для христианина, которому дано Божие откровение, невозможен никакой «диалог» с теми, кто вне веры. Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным?.. И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь (2 Кор. VI, 14–17). Долг христианина скорее в том, чтобы принести им свет православного христианства, как св. ап. Петр принес его боящимся Бога домочадцам Корнилия сотника (Деян. X, 24–48), чтобы просветить их темноту и присоединить к избранному стаду Церкви Христовой.

Все это в достаточной мере очевидно для православных христиан, которые знают истину Божия откровения и Церкви Христовой и верны ей. Но многие, считающие себя христианами, совершенно не сознают коренной разницы между христианством и другими религиями; а некоторые, хотя и понимают это, очень плохо разбираются в области «духовного опыта» — а это умение разбираться практиковалось и передано нам в святоотеческих писаниях и в житиях святых уже почти 2 000 лет назад.

А при отсутствии такого понимания и умения различать все более растущее вторжение восточных религиозных движений в жизнь Запада, особенно в последние два десятилетия, произвело большую путаницу в умах многих, кто мнит себя христианином. Тут сразу же приходит на ум случай с Томасом Мэртоном: искренний новообращенный в католицизм и католическое монашество (около сорока лет назад, незадолго до радикальных реформ II Ватиканского собора), он кончил свои дни провозглашением тождества христианского духовного опыта и религиозного опыта дзен-буддизма и других языческих религий. Что-то такое «носится в воздухе» последних двух десятилетий, что разъело остатки здравого христианского мировоззрения в протестантизме и католицизме и теперь подбирается к самой Церкви, к святому Православию. И «диалог с нехристианскими религиями» — скорее результат, чем причина этого нового «духа».

В этой главе мы разберем некоторые из восточных религиозных течений, которые приобрели влияние в 1970-х годах, с особым вниманием к попыткам достичь синкретизма (слияния) христианства с восточными религиями, особенно в области «духовной практики». Такие попытки охотно и часто подкрепляются цитатами из «Добротолюбия» и восточной православной традиции постоянной молитвы, которая считается более родственной восточной духовной практике, чем чему-либо известному на Западе; настало время ясно показать глубочайшую пропасть, разделяющую христианский и нехристианский «духовный опыт», и объяснить, почему религиозная философия, скрытая за этим синкретизмом, ложна и опасна.

Индийская йога известна на Западе уже много десятилетий, а в Америке она дала начало особенно многим культам, а также популярной форме физической терапии, цели которой предположительно далеки от религии. Почти двадцать лет назад французский монах-бенедиктинец написал о своем опыте превращения йоги в «христианское» учение; следующие описания взяты из его книги^[6].

Индийская йога — учение, рекомендующее довольно аскетический, подчиненный дисциплине образ жизни, — состоит в управлении дыханием и в определенных физических позах, которые приводят к состоянию расслабления, способствующему медитации, при которой обычно применяется мантра, или священное изречение, которое помогает сосредоточиться. Сущность йоги не в самой дисциплине, а в медитации, которая является ее целью. Автор прав, говоря: «Цели индийской йоги — духовные. Можно приравнять к предательству забвение этого и сохранение только физической стороны этого духовного учения, когда люди видят в ней только средство достижения телесного здоровья и красоты» (стр. 54). К этому нужно добавить, что человек, занимающийся йогой только ради телесного здоровья, уже подготовляет себя к определенным духовным воззрениям и даже переживаниям, о которых он, несомненно, и не догадывается; об этом мы скажем подробнее впоследствии.

Тот же автор продолжает: «Искусство йоги заключается в том, чтобы погрузить себя в полное безмолвие, отбросить от себя все мысли и иллюзии, отвергнуть и позабыть все, кроме одной истины: истинная сущность человека — божественна; она есть бог, об остальном можно только молчать» (стр. 63).

Разумеется, эта идея не христианская, а языческая, но цель «христианской йоги» — использовать приемы йоги для совсем других духовных целей, для «христианской» медитации. Цель йоговских приемов, с этой точки зрения, сделать человека раскрепощенным (расслабленным), удовлетворенным, недумающим и пассивным, то есть восприимчивым к духовным идеям и впечатлениям. «Как только вы приняли позу, вы чувствуете, как ваше тело расслабляется, и вас наполняет чувство общего благосостояния» (стр. 158). Упражнения приводят к «необычайному ощущению покоя» (стр. 6). «Начнем с того, что человек ощущает общее раскрепощение, его охватывает прекрасное самочувствие, эйфория (блаженство), которая должна и которая вправду сохраняется на долгое время. Если наши нервы напряжены и натянуты до предела, упражнение даст им покой, и усталость как рукой снимет» (стр. 49). «Цель всех его (йога) усилий — заставить замолчать в себе думающее начало, закрывая глаза на всякого рода соблазны» (стр. 56). Эйфорию, которую приносит йога, «можно с полным правом назвать «состоянием полного здоровья», которое позволяет нам делать больше и лучше на человеческом уровне — для начала, а затем и на христианском, религиозном, духовном уровне. Наиболее подходящее слово для этого состояния — удовлетворенность, заполняющая тело и душу и предрасполагающая нас... к духовной жизни» (стр. 31). Это может изменить всю личность человека: «Хатха-йога благотворно влияет на характер. Один человек после нескольких недель упражнений признался, что сам себя не узнает и что все замечают перемену в его поведении и реакциях. Он стал более мягким и понимающим. Он спокойно относится к событиям и переживаниям. Он удовлетворен... Вся его личность претерпела изменение, и он сам чувствует, как она укрепляется и раскрывается, а из этого проистекает почти непрерывное состояние эйфории, или удовлетворенности» (стр. 50).

Но все это — только подготовка к «духовной» цели, которая не заставляет себя долго ждать: «Став созерцательной, моя молитва получила особую и новую форму» (стр. 7). Став необычайно спокойным, автор отмечает «легкость, которую» он «почувствовал при погружении в молитву, при сосредоточении на ее содержании» (стр. 6). Человек становится «более восприимчивым к импульсам и побуждениям с небес» (стр. 13). «Практика йоги приводит к повышенной податливости и восприимчивости, то есть к раскрытию тех личных отношений между Богом и душой, которыми отмечен путь мистической жизни» (стр. 31). Даже для «ученика-йога» молитва становится «сладостной» и «охватывает всего человека» (стр. 183). Человек расслаблен и «готов затрепетать при касании Святого Духа, принять и приветствовать то, что Господь в Cвоей милости сочтет нас достойными испытать» (стр. 71). «Мы подготовим все свое существо к тому, чтобы оно было взято, было восхищено — и это, несомненно, одна из форм, даже высшая форма, христианского созерцания» (стр. 72). «С каждым днем упражнения, да и вся аскетическая дисциплина моей йоги прибавляет легкости, с которой благодать Христа притекает ко мне. Я чувствую, как растет мой голод по отношению к Богу, и моя жажда праведности, и мое желание быть христианином в полном смысле этого слова» (стр. 11).