Удачные начинания в М.И.8 и большой успех в 1921–1922 годах превратили эту мечту в навязчивую идею. Но Ярдли не получил того признания и не достиг того положения, к которому так стремился. Его власть и влияние были ограничены, а поле деятельности не так широко, как ему хотелось бы. «Компания дилетантов — так он называл своих коллег из других криптографических бюро — упрочилась на важных постах».
Считая, что правительство отнеслось к нему неблагодарно и даже вероломно, Ярдли решил, что это освобождает его от всяких моральных обязательств. Кроме того, он испытывал и финансовые затруднения. Его привычка жить на широкую ногу в дни процветания требовала все больше и больше денег. Он искал пути, чтобы «расквитаться со всеми» за причиненную обиду и вместе с тем удовлетворить настоятельную потребность в деньгах.
Через несколько недель после беседы с Косиро Такадой Ярдли позвонил ему по телефону и договорился о новой встрече. Заявив Такаде, что располагает ценной для японского правительства информацией, Ярдли просил свести его с послом Тцунео Мацудайрой. Такая встреча состоялась в ближайшие же дни. Договорившись с Ярдли обо всем, японский посол предложил ему во время очередного приезда в Вашингтон позвонить в особняк на Крисчент Плейс, где он найдет надежного человека, которому сможет передать информацию.
На Крисчент Плейс, 1661, около Коннектикут-авеню, в маленьком каменном доме Ярдли принял советник японского посольства Сетцузо Савада. Ярдли сразу же приступил к делу. Представившись как старший криптограф американского правительства, он довольно подробно рассказал о своих возможностях и изъявил готовность продать наиважнейшие государственные секреты США за десять тысяч долларов наличными.
Предложение было сделано настолько неожиданно и в лоб, что поначалу вызвало подозрения. Если верить его первому сообщению в Токио, где советник описывал странное обращение старшего криптографа, Савада сказал Ярдли: «Но ведь у вас, судя по характеру работы, куча денег! Почему же вам понадобилось продать свою страну?»
«Очень просто, сэр, — ответил Ярдли. — Случилось так, что мне нужно еще больше».
Разумеется, Савада понимал, какая беспримерная возможность откроется перед ним, если информация Ярдли окажется правдивой. После того как его рапорт достиг Токио, в Вашингтон с дипломатическими паспортами на вымышленные имена срочно направили двух лучших японских криптографов. Они должны были определить, насколько серьезно и перспективно предложение Ярдли, и соответственно проконсультировать Саваду. Одним из них был капитан Кинго Инсус из военно-морского флота, прикомандированный к министерству иностранных дел для организации «исследовательской дешифровальной группы» в отделе связи, другим — Наоси Озеки, руководивший криптографами министерства иностранных дел.
Савада и Ярдли, поторговавшись, сошлись на том, что японцы выплатят майору семь тысяч долларов, в дальнейшем же, если сотрудничество продолжится, он сможет получить больше.
Сделка оказалась на редкость выгодной для японцев. Они получили исчерпывающую информацию о всех тайнах американского «черного кабинета», познакомились с методологией Ярдли, в частности, той, которая применялась при раскрытии японских кодов. Кроме того, Ярдли передал им копии рабочих документов, а также материалы, связанные с дешифровкой других иностранных кодов, в том числе и кода министерства иностранных дел Великобритании, в котором японцы были крайне заинтересованы.
Советник Савада на какое-то время остался в Вашингтоне, чтобы поддерживать связь с Ярдли, а в 1929 году был отозван в Токио и поставлен во главе отдела связи министерства иностранных дел. Считалось, что Савада хорошо разбирается в действиях противника по раскрытию японских шифров и более, чем кто-либо другой, подходит для этой роли. Перед ним была поставлена задача улучшить работу криптографического бюро. Информация, полученная им от Ярдли, сыграла в этом важную роль — она способствовала ускорению автоматизации японской криптографии путем создания шифровальных машин.
Машин, работа с которыми была бы абсолютно надежной, японским специалистам в общем-то не удалось создать. О том, каким образом была в конце концов налажена расшифровка материалов, прошедших через эти автоматизированные кодирующие устройства, существует довольно много различных версий.
Но какая бы из них ни была ближе всего к реальным фактам, детали здесь не так уж важны. Гораздо существеннее другое. Американцы сумели наладить регулярное чтение дипломатической переписки японцев, имели неопровержимые доказательства того, что Страна Восходящего Солнца вот-вот развернет военные действия, и даже знали, где они начнутся.
Почему же оказался возможен Пирл-Харбор? За что заплатили своей жизнью тысячи американских моряков, погибших в первые часы войны на взорвавшихся, опрокинувшихся, сгоревших, затонувших крейсерах и линкорах?
Ладислас Фараго в предисловии к фундаментальному исследованию «Операция «Чудо» и трагедия Пирл-Харбора» возлагает ответственность за гибель американского флота на тех сотрудников госдепартамента, военных и военно-морских ведомств, которые знали и видели, что острие японской агрессии будет направлено на советский Дальний Восток.
Вот как описывает Л. Фараго последний мирный вечер Вашингтона 6 декабря 1941 года. Шифровка, недвусмысленно говорящая о том, что военные действия начнутся в течение ближайших 24 часов, уже прочитана высшими военными чинами армии и флота. Чем они заняты?
«Государственный секретарь Кор дел Хэлл, Генри Стимсон и Фронн Накс — пожилые люди, не обремененные обязанностями светской жизни, были дома, так же как и начальник генерального штаба генерал Маршалл… Адмирал Гарольд Р. Старк — начальник штаба ВМС США, вместе со своим старым другом капитаном Гарольдом Крином ожидали в национальном театре начала оперетты Зигмунда Ромберга «Принц-студент».
Начальник оперативного управления штаба ВМС контрадмирал Лиф Нойес вместе с мисс Нойес находился в кино.
Капитан 1-го ранга Теодор С. Уилкинсон — начальник военно-морской разведки — тоже ушел домой в четыре тридцать. Он пошел пешком вдоль парка Потомак, беседуя с группой молодых офицеров. Им повстречался Турнер, который накануне высказывал кое-какие опасения, и Уилкинсон поспешил его успокоить.
— Вы ошиблись, Келлиг — окликнул Уилкинсон Турнера.
Тот сначала не понял.
— В чем я ошибся?
— Ошиблись в своих предположениях. Японцы нападут, но, — Уилкинсон хитро улыбнулся, — но не на Соединенные Штаты».
В этот час авианосцы адмирала Ямамото уже приближались к Пирл-Харбору.
Из-за предательства Ярдли японское правительство было полностью в курсе настроений, царивших в Вашингтоне в декабре 1941 года. Ему понадобилась лишь малая толика дезинформации, чтобы заставить американцев поверить в то, о чем они мечтали, — в повторение японской агрессии против Советского Союза. Пробуждение от сладких снов всегда несколько разочаровывает.
А Ярдли? Что же, собственная судьба майора сложилась вполне благополучно. В 1929 году он оставил «черный кабинет» и занялся литературной деятельностью. Некоторое время он читал лекции в Чикагском университете для сотрудников научной лаборатории по предотвращению преступности, а затем в течение шести лет работал в учебных заведениях других американских городов.
В 1938 году он получил предложение генералиссимуса Чан-Кай-ши поступить к нему на службу. Перед Ярдли снова были поставлены криптографические задачи — перехватывать японские военные телеграфные сообщения и дешифровать их. Под именем Герберта Осборна он поехал в Китай через Европу. Боясь, что японцы могут совершить на него нападение, Ярдли тщательно, до деталей продумывал свою поездку, занявшую два месяца. С помощью более чем семисот китайцев, в числе которых были переводчики и радисты, Ярдли успешно дешифровывал японские сообщения и докладывал об их содержании Чан-Кай-ши.
Весной 1940 года некий генерал X уведомил Ярдли о том, что его знания опять необходимы Вашингтону. Когда майор прибыл в США, ему вручили специальную пишущую машинку с японским шрифтом. С ее помощью криптограф подготовил для американских войск связи несколько брошюр с описанием японских военных кодов, шифров и методами их дешифровки, которыми он овладел за двухлетнее пребывание в Китае. Этим Ярдли был занят около шести месяцев. Затем канадское правительство пригласило его в Оттаву.