Недавно было принято решение переименовать остров Мас-а-Тьерра в остров Селькирка, а Мас-а-Фуэра в остров Робинзона Крузо. Пожалуй, это единственный случай, когда географию вдохновил герой литературного произведения.

Вот, пожалуй, и все. Хотя нет — в Эдинбурге, в музее, на почетном месте выставлены вещи, принадлежавшие моряку-шотландцу: нож, сундучок, пистолет. Над каждым — аккуратная табличка: «Личная вещь Александра Селькирка (Робинзона Крузо), уроженца Ларго, графство Файф…»

…Прекрасен аромат старинных книг, вобравших в себя запах кожи, пошедшей на переплет, и сгоревших свечей, при свете которых их читали: запах Времени. В старинных изданиях истории парусного флота находим мы упоминания об островах, ставших прибежищем других робинзонов. Вот свидетельство испанского матроса Педро Серрано, добравшегося после кораблекрушения до клочка суши у берегов Перу и сумевшего прожить на почти бесплодной скале семь лет — с 1540 по 1547 год. Само по себе это кажется невероятным, но хроника утверждает: да, это было. Чтобы спасти тело от ожогов полуденного солнца, Педро забирался по шею в воду и часами сидел там. Огонь он добывал, как пещерный человек, — трением.

В XVIII веке много говорили об эпопее португальца Ферна-на Лопеша. Он прожил на пустынном тогда острове Святой Елены тридцать четыре года. Правда, Лопеш не однажды мог сесть на подходивший к берегу корабль. Но дело в том, что капитан, высадивший Лопеша за какой-то проступок на остров, наказал его по жестоким законам того времени: приказал отрезать ему нос и оба уха. Так что Фернан предпочел уединение на Святой Елене насмешкам уличных бездельников в Лиссабоне. Постепенно Лопеш завел хозяйство, стал сажать овощи и собирать фрукты, которые он давал матросам пристававших к берегу кораблей, — мучившимся от скорбута, как тогда называли цингу.

Но с XIX века остров Святой Елены стали связывать с именем сосланного сюда другого, куда более знаменитого отшельника.

Робинзонады — мы имеем в виду реальные, а не книжные — с годами множились, расширяя свою географию, переносясь все в новые и новые моря. Однако почти во всех случаях приходились на острова в теплом или умеренном поясе.

Следующую историю, говоря словами Ле Руа, французского мореплавателя на русской службе, «трудно числить между вероятными». Впервые один из авторов услыхал ее в Шотландии. Записанная со слов рассказчика в Глазго, она оказалась очень лаконичной: человек не помнил многих подробностей и обстоятельств. Помнил лишь имя героя этой истории — Брюс Гордон. Через несколько лет в Ленинграде, в Центральной военно-морской библиотеке, нам попала в руки старинная английская книга под названием «Хроника морей, или Собрание невероятных происшествий в морских просторах», и там одна из глав была посвящена шотландскому моряку Брюсу Гордону.

Вот эта история.

В 1767 году из шотландского порта Абердин в море вышло небольшое парусное судно «Анна Фобс». Оно отправилось на промысел китов к берегам Гренландии.

Поначалу плавание шло благополучно: погода была отличной и море спокойным. У берегов Исландии «Анна Фобс» встретила ледяное поле шириной в 30 морских миль. Пришлось его огибать. При подходе к 70-й параллели наблюдатель заорал, что видит огромное стадо китов. Но загарпунить моряки смогли только одного — остальные ушли на север. Капитан парусника Эммей Хьюз, несмотря на уговоры старшего штурмана, решил преследовать китов. И действительно, вскоре расчет капитана оправдался: «Анна Фобс» догнала стадо. Закипела работа — охота велась и днем и ночью.

Редкие смельчаки отваживались в те годы заходить так далеко на север: если корабль окажется зажатым среди льда, морякам грозила мучительная смерть.

«Анна Фобс» уже почти наполнила свои трюмы ворванью, и экипаж думал возвращаться. Однако капитан китобойца, окрыленный успехом, решил идти за зверем дальше. Никакие уговоры не помогали. Молотя кулаком по столу, пьяный от радости и рома капитан Хьюз гремел:

— Я ничего не боюсь! Если мне понадобится, «Анна Фобс» пойдет на Северный полюс и оттуда возьмет курс на Испанию или Китай!

Подхваченное сильным течением, судно медленно двигалось на север. Когда капитан протрезвел и смог сам взять высоту солнца, его охватил ужас: он не слышал, чтобы кто-нибудь забирался до этой параллели. Хьюз отдал команду поднять все паруса и поворачивать на юг.

Но было уже поздно: льды густо окружали парусник со всех сторон, а на море опускался туман…

На следующий день, когда появилось солнце, капитан приказал матросу Брюсу Гордону подняться на мачту и посмотреть, с какой стороны видна чистая вода. Не успел матрос взобраться до верха стеньги, как «Анну Фобс» сдавили два ледяных поля. Мачты корабля дрогнули, корпус накренился, и парусник стал валиться на левый борт. Матрос Гордон очутился на льду. Он вскочил на ноги и с ужасом огляделся. «Анны Фобс» не было, она исчезла, как призрак. Моряк остался один на льдине. Без теплой одежды, без воды и пищи…

Однако случилось так, что раздавленный корабль из-за перемещения льдин на следующий день выдавило вверх килем на поверхность.

Гордон понял, что единственный шанс на спасение — это добраться до перевернутого парусника. Дорогу ему преграждали вспученные острые торосы. Надо было еще суметь перебраться через них.

На льдине моряк нашел кусок от шлюпочной мачты. С этим посохом он и добрался до корабля. Но, обойдя его вдоль корпуса, он увидел, что попасть внутрь невозможно. Обессиленный, он опустился на снег. Нестерпимая жажда мучила Гордона. Он стал сосать лед, но тот был соленым…

Вокруг судна валялось множество самых различных предметов: разбитые шлюпки, сломанные весла, крюки, обломки дерева. Невдалеке находился большой айсберг. Гордон принял его сначала за гору. Край айсберга нависал над льдиной и, казалось, был другого цвета. Так и есть: лед айсберга был пресным, моряк утолил жажду.

Снова вернувшись к кораблю, Гордон нашел среди обломков крюк и гарпун. С помощью этих нехитрых инструментов теперь он попал через окно кормовой каюты внутрь «Анны Фобс». Каюта была наполовину забита льдом; все в ней перевернуто вверх дном. Первое, что увидел Гордон в каюте, — это галеты, твердые как камень корабельные галеты. Никогда в жизни еще они не казались ему такими вкусными, как сейчас. Поев немного, он начал по одной перебирать вещи. Больше всего в капитанской каюте было бутылок со спиртным, но все оказались пустыми или разбитыми, так что найденный штопор моряку не пригодился. Кроме штопора, его достоянием стали ножи, вилки, ложки.

Холод постепенно пробирал его до костей. Чтобы согреться, он разломал переборку и влез в соседний отсек. Здесь, на его счастье, оказался большой бочонок, в котором содержалась смесь спирта с ромом. Просверлив отверстие в бочонке, он припал к нему и пил, пил, пока не заснул мертвецким сном. Когда моряк проснулся и попытался перевернуться на другой бок, он понял, что тело его окоченело. Еще несколько часов — и он наверняка бы замерз. С большим трудом Гордон снял с себя стоявшую колом одежду и растер тело спиртом.

В это время снаружи послышались какие-то странные звуки. Сначала он принял их за человеческие голоса. Ослабевший от голода, еще не придя в себя от принятой дозы содержимого бочонка, Гордон закричал что-то в ответ, с трудом открыл дверь кладовой, где он уснул, и… застыл от ужаса. У разбитого окна кормовой каюты стоял большой белый медведь.

Когда глаза моряка немного привыкли к слепящему свету, он увидел поблизости еще нескольких медведей. Чуя запах китовой ворвани, они лапами раскапывали снег под палубой, прижатой к льдине. В четырех метрах от лаза два зверя обгладывали труп капитана «Анны Фобс». В ужасе матрос закричал: «Прочь, твари!» Медведи все, как один, в удивлении встали на задние лапы. Это были страшные, огромные звери. Постояв примерно с минуту в такой позе, медведи как ни в чем не бывало вернулись к своим занятиям.