С тех пор как ее выпустили из лазарета, Эвелит охватило что-то вроде оцепенения. Она никак не могла до конца понять, что Данли больше нет в живых. Казалось, в какой-то момент он, освещенный солнцем, вдруг возникнет вон там в дверном проеме. Смеясь, окликнет ее, утешит. И кончится весь этот кошмар. Она знала, что так действуют психотропные средства, и проклинала «доброту» медиков.

Сейчас Эвелит чувствовала, что гнев постепенно нарастает в ней. Значит, таблетки перестают действовать. Вечером она сможет заплакать, оплакать Данли.

— Капитан, — медленно проговорила она. — Я видела, как его убили. Я и раньше видела много разных смертей, часто страшных. У нас на Кракене не принято скрывать правду, как бы ужасна она ни была. Вы лишили меня законного и естественного человеческо­го права похоронить мужа, закрыть ему глаза. Но вы должны рас­сказать мне все, это несправедливо — я хочу точно знать, что про­изошло.

Джонафер грохнул кулаком по столу:

— Но я не могу... не могу сказать вам этого.

— Вы обязаны, капитан.

— Хорошо! Хорошо! — закричал Джонафер. — Мы видели все на экране. Он раздел Данли, подвесил за пятки к дереву, пустил ему кровь и слил ее в свой заплечный мешок. Затем отрезал гениталии и швырнул туда же в рюкзак. Вскрыл тело, вынул сердце, легкие, печень, почки, предстательную и поджелудочную железы, положил в мешок и скрылся в лесу. Вас удивляет, что мы не позволили вам увидеть то, что осталось от Данли?

— Локонезцы предупреждали, что местных жителей надо опа­саться, — мрачно проговорил Филл. — Но мы не прислушались. Они казались нам наивными восторженными гномами. К тому же проводники действительно спасли мне жизнь. Когда Данли спро­сил про птиц — описал их и стал узнавать, не видел ли кто-нибудь что-то похожее, — Мору ответил утвердительно. Сказал, что эти существа редко встречаются и прячутся от людей. И предложил кому-нибудь одному пойти с ним, чтобы посмотреть птицу и гнез­до. Мору назвал это домом, но Данли решил, что он имел в виду гнездо. Они о чем-то говорили с Мору, стоя в стороне от нас. Мы их видели, но ничего не слышали. Наверно, это должно было на­сторожить нас. Может, надо было поговорить с другими мужчина­ми из племени. Но мы не сочли это необходимым — какой дикарь осмелится напасть на высокого сильного вооруженного бластером Данли? Кроме того, они и вправду относились к нам дружелюбно, с явным расположением. И были так же заинтересованы в дальней­ших контактах с нами, как и жители Локона. Потом... — его голос предательски задрожал.

— Он украл что-нибудь — оружие, инструменты? — холодно спросила Эвелит.

— Нет, — Джонафер покачал головой. - Яв любой момент го­тов передать вам все, что было у Данли с собой.

— Не думаю, что Мору поступил так из ненависти. Скорее дело в каком-нибудь суеверии, — сказал Филл.

Джонафер кивнул:

— И мы не можем судить его по нашим меркам.

— А по чьим же? — Эвелит не сразу взяла себя в руки.

Сказывалось действие транквилизаторов или нет, но она сама

удивилась, каким ровным голосом смогла продолжить:

— Не забывайте, я с Кракена. И не позволю, чтобы ребенок Данли вырос, зная, что его отца убили и никто не попытался добиться справедливого возмездия.

— Вы не можете мстить всему племени.

— Об этом речь и не идет, капитан. Однако вы сами знаете, что члены экспедиции — люди с разных планет. А в каждом обществе свои законы. И то, что обычаи всех членов команды должны ува­жаться, специально оговорено в уставе. Поэтому я требую, чтобы меня освободили от выполнения должностных обязанностей, пока я не арестую убийцу мужа и не свершу над ним правосудие.

Джонафер медленно склонил голову:

— Я вынужден дать вам свое согласие.

Эвелит поднялась:

— Благодарю вас. Если вы не против, я немедленно приступлю к расследованию.

Пока не прекратилось влияние транквилизаторов, она все еще действовала почти машинально.

На плоскогорье климат был сухим и прохладным. И потому, несмотря на то что после катастрофы колония потеряла цивилизо­ванный облик, земледелие все же сохранилось. Поля и фруктовые сады, с усердием обрабатываемые орудиями времен неолита, под­держивали жизнь столичного города Локона и разбросанных во­круг деревень.

Здешние жители чем-то походили на обитателей леса, но были выше, стройнее, питались лучше, чем дикари. Их предками вполне могли быть немногие оставшиеся в живых первые поселенцы. Они носили сандалии и туники ярких расцветок, а наиболее обеспечен­ные — еще и украшения из золота и серебра. Волосы аккуратно укладывали, бороды брили. В отличие от жителей джунглей с их вечным страхом засады этот народ жил открыто и весело.

Но, строго говоря, и их свобода была весьма относительна. Когда антропологи с «Новой Зари» принялись в подробностях изу­чать местную культуру, то обнаружили на Локоне большой класс рабов. Одни служили прислугой в богатых домах и выглядели впол­не довольными. Другие в обнаженном виде смиренно трудились на полях, в шахтах, каменоломнях — под ударами бичей надсмотрщи­ков и в окружении солдат, чьи шлемы и мечи были выкованы из старинного металла времен империи. Все это не очень-то удивило космических исследователей. Они не раз встречались с подобными явлениями на других планетах. Да и на Земле — в Афинах, Индии, Америке — в былые времена тоже существовали рабы. Информа­ция об этом сохранилась в банках данных.

Эвелит продвигалась по извилистым пыльным улицам, мимо безвкусно раскрашенных глинобитных стен кубообразных зданий. Обыватели, спешащие по делам, почтительно приветствовали ее. Никто не боялся, что пришельцы причинят вред. Эвелит была намного выше любого из них, ее волосы отливали металлическим блеском, в глазах отражалось небо, а на талии висел бластер. И кто знал, какой властью она обладала. Они поклонялись ей как богине.

Сегодня даже солдаты и представители благородных сословий преклоняли перед ней колена. Суета и шум повседневной жизни стихали при ее появлении; на торговой площади прекратились все сделки; дети, едва завидев ее, разбежались. Тишине вокруг отвечала тишина в ее душе. Казалось, ужас сковал даже солнце и ледники скал Бурус. Ибо теперь в Локоне знали, что один из дикарей убил человека со звезд. И кто мог предугадать последствия?

Рогару уже сообщили о случившемся. Он ждал Эвелит в своем доме на берегу озера Зело, рядом со Святым Местом. Он не был ни королем, ни президентом Совета, ни верховным жрецом, но соче­тал права всех троих, и именно с ним в основном общались при­шельцы.

Его жилище, почти не отличаясь от остальных зданий, было боль­ше их, но казалось ниже за счет примыкавшей к нему высокой стены. За ней размещалось множество построек, куда никогда не пускали иноземцев. У ворот всегда стояли охранники в алом одеянии и вычур­ных украшенных резьбою деревянных шлемах. Сегодня их число удвоилось. Двери Рогара также охраняла стража. Озеро блестело как полированное. На берегу, словно часовые, замерли деревья.

При появлении Эвелит в дверях возник мажордом Рогара, пол­ный стареющий раб:

— Если Рожденная на Небесах согласится последовать за недо­стойным слугой, он проводит ее...

Стражники склонили перед Эвелит копья. В их глазах застыл ужас.

Клев Рогар сидел на помосте. Окна комнаты выходили во внут­ренний двор. По контрасту с жарой снаружи здесь чувствовалась прохлада. Эвелит с трудом могла различить фрески на стенах и узоры на коврах, впрочем, довольно грубой работы. Все ее внима­ние сконцентрировалось на Рогаре. Тбт не поднялся навстречу ей. Вместо этого он, как здесь было принято, в знак приветствия скло­нил седеющую голову и сложил перед грудью руки. Мажордом принес Эвелит скамью, а главная жена Рогара, прежде чем уйти, поставила перед гостьей чашку заваренного на травах чая.

— Приветствую тебя, Клев, — вежливо проговорила Эвелит.

— Приветствую тебя, Рожденная на Небесах.

Они выдержали положенную паузу. Первым заговорил Рогар:

— То, что случилось, ужасно, Рожденная на Небесах. Быть мо­жет, ты не знаешь, но моя белая одежда и босые ноги — знак траура, как по человеку моего рода.