— Нет, конечно, — ответил он. — Мы не дошли даже до грани­цы моего вчерашнего спуска. Если будет сигнал, я вам сообщу, не бойтесь.

— Потрудитесь изменить свой тон! — вспылил Свобода. — Вы позвали меня на помощь.

— Дэнни нас обоих позвал на помощь.

— Сейчас не время для сантиментов. Тем более таких дешевых.

Коффин остановился и резко повернулся. На секунду лицо его

ясно проглянуло в тумане — лицо и сжатый кулак. У Свободы за­мерло сердце. Пожалуй, мне лучше извиниться...

— Укрепи дух мой, Господи, — проговорил Коффин и продол­жил путь.

Только не перед этим узколобым пуританином, решил Свобода.

И они пошли дальше. Шквальные порывы ветра шумели в ушах и гнали в лицо туман, не в силах разогнать его совсем. Почва становилась все влажнее, пока не заблестела в полумраке. Капли сочились с каждого камня, между валунами побежали ручейки, ключи забили на каждом шагу. Громкий рокот водопадов доносил­ся со склонов гор, невидимых в клубящемся пару. И здесь не росло ни одной травинки. Двое человек, казалось, были единственными живыми существами.

— Погодите-ка минутку, — сказал наконец Свобода.

— В чем дело? — голос Коффина заглушала всепроникающая сырость.

— Мы вошли в слой постоянных облаков. Вы когда-нибудь спускались так низко?

— Нет. И что с того?

— Ну, моя шахта, например, находится немного выше. Но ино­гда, по той или иной причине, я спускался примерно на такую глубину или даже чуть ниже. Кроме того, существуют отчеты не­скольких исследовательских экспедиций. Мы вступаем в опасную зону.

— Что в ней такого опасного? Это мертвая зона.

— Не совсем. Спуск будет все более крутым и скользким, ве­тер — просто чудовищным, а видимость нулевой. Нужно заранее подготовиться к дальнейшему пути. И вообще, пора сделать привал и подкрепиться.

— В то время, как Дэнни умирает, быть может?

— Не сходите с ума. Мы не поможем ему, если загоним себя до смерти.

Свобода присел и снял рюкзак. Через минуту к нему присоеди­нился Коффин, недовольно бурча себе под нос. Они расстелили непромокаемую пленку, уселись на нее, разломили плитку шокола­да и зажгли термокапсулу под чайником.

С точки зрения медицины кипятить воду не было необходимо­сти — даже воду из самых зловонных болот нижних земель. Немного­численные здешние болезни, которым были подвержены люди, все до единой передавались воздушным путем. Это было приятной стороной биохимической монеты; ее оборотной стороной была не­пригодность в пищу большинства местных растений. С животными дело обстояло немного лучше, поскольку желудок в состоянии рас­щепить самые экзотические белки, но даже съедобные животные не обеспечивали полноценного питания, к тому же среди них по­падались разновидности не менее ядовитые, чем растения. Оборот­ной стороной мясной монеты был тот факт, что некоторым рустам- ским хищникам пришлась по вкусу человеческая плоть.

Свобода хотел горячего чаю, потому что он промок, продрог и устал.

— В поясе облаков сильная водная эрозия, — сказал он. — Кам­ни будут крошиться. Нам надо пристегнуть подошвы с шипами и связаться веревкой. — Он вздохнул. — Не обижайтесь, но я пред­почел бы в попутчики более опытного альпиниста.

— Вы могли взять с собой Хираяму, разве нет?

— Нет, не мог. Он пошел бы, если бы я попросил. Но я не просил. Я вообще ничего ему не сказал.

Коффин сжал челюсти. Воцарилось молчание; только ветер сви­стел и подвывал, да лопотали веселые ручейки. Наконец бывшему космолетчику удалось совладать с собой, и он спросил ровным тоном:

— Почему? Ведь чем больше в экспедиции людей, в особенно­сти искусных скалолазов, тем больше надежда на успех.

— Да. Но Сабуро также отец семейства. И если я погибну, он продолжит работу в шахте и таким образом обеспечит доход и моим близким.

— Ваши близкие могли бы сами устроиться куда-нибудь. Рабо­чие руки у нас нарасхват.

— Я не хочу, чтобы Джудит работала. И дети тоже, пока не подрастут.

— Иначе говоря, вы предпочитаете сделать из них тунеядцев?

— Какого черта! — Свобода привстал. — Вы берете свои слова обратно, или я тут же ухожу домой!

— Никуда вы не уйдете! — прорычал Коффин.

— Еще как уйду!

— Вы с мэром Вулфом... Радуйтесь, что Господь не покарал вас за грехи еще суровее!

— Ты, пуританин хренов, так ты еще и подслушивал! А ну, вставай! Вставай, пока я не вышиб из тебя мозги!

Коффин помотал головой:

— Нет. Сейчас не время для драки.

Туман кружился и свивал водовороты. Чайник закипел. Коф­фин залил чай кипятком. Свобода стоял над ним, тяжело дыша.

Коффин медленно склонил голову. Краска стыда залила его щеки.

— Извините меня, — пробормотал он. — Я не хотел подслуши­вать, я случайно услышал. Это не мое дело. И мне ни в коем случае не следовало так говорить. Обещаю: впредь это не повторится.

Свобода закурил сигарету, присел и молчал до тех пор, пока не заварился чай и в руках у него не оказалась полная чашка. В конце концов, избегая смотреть на своего спутника, он сказал:

— 0‘кей, я согласен, сейчас не время ссориться. Но называть мою семью тунеядцами я все равно не позволю. Разве это тунеяд­ство, если женщина — вдова, например, — ведет домашнее хозяй­ство и воспитывает детей? Разве школьник или студент — туне­ядец?

— Нет, наверное, — ответил Коффин без особой убежденности.

— У нас с вами нечто вроде социального конфликта. — Свобода попытался улыбнуться, чтобы разрядить атмосферу. — Вы, ферме­ры, не любите нас, предпринимателей, потому что мы конкурируем с вами за обладание техникой, которой все еще не хватает. Но под внешним конфликтом подспудно зреет другой, более глубокий. Думаю, это неизбежно. Люди научного склада в основном тяготеют к деятельности, не связанной с сельским хозяйством. Они несколь­ко прагматичнее фермеров и, я бы сказал, гедонистичнее. Мне частенько приходилось слышать ворчание фермеров по поводу то­го, что Верхняя Америка превращается в новую механизированную и пролетаризованную Землю.

— Это одна из причин, почему я выбрал фермерство, несмотря на свою прежнюю профессию, — признал Коффин.

Свобода уставился в клубящуюся мглу.

— Нам не о чем беспокоиться, по крайней мере в ближайшие столетия, — сказал он. — В нашем распоряжении целая необжитая планета.

— В том-то и дело, что не целая, — возразил Коффин, — а всего лишь несколько плоскогорий, к тому же в основном бесплодных. Мы заселим их за несколько поколений. А дальше что? Нужно заранее думать о будущем. Надо целенаправленно создавать свою культуру, чтобы она не угодила в ту западню, в какую попала Земля.

— Да, я слыхал подобные рассуждения. Хотя я лично не пред­ставляю себе, как вы сможете направлять развитие культуры по строго определенным рельсам, не потеряв при этом свободы, ради которой мы сюда заявились.

— Может быть, вы и правы. Хотя, на мой взгляд, вы сильно переоцениваете значение свободы... Впрочем, я ведь никогда не был конституционалистом. Но я твердо убежден, что никакая сво­бода немыслима без свободного пространства. Как может человек стать личностью, если ему негде пообщаться с Господом наедине? А в Верхней Америке через столетие-другое яблоку некуда будет упасть.

— Когда-нибудь появятся люди, способные жить на уровне мо­ря. Природа позаботится о том, чтобы вывести такую породу.

— Лет через тысячу? И что это даст? От вашего либертарианиз- ма и моего индивидуализма (а они не тождественны) к тому време­ни давно и следа не останется. — Коффин тоже вперил взгляд в зыбкую белую пелену. — И все-таки интересно: что там, под обла­ками, скрывается?

— Это всем интересно.

— Э-э... Мне кажется, вы как-то упомянули о том, что в облач­ном слое есть свои формы жизни. — Коффин явно стремился уве­сти беседу в отвлеченное русло.

Свобода ничего не имел против.

— Вы слыхали о туманопланктоне? Хотя вам-то вряд ли прихо­дилось с ним сталкиваться, он редко поднимается так высоко. О нем вообще мало что известно, кроме того, что он состоит из крохотных организмов — растительных, животных и промежуточ­ных — и все они плавают в постоянном облачном поясе. У меня есть своя теория по этому поводу. Я думаю, все начинается с того, что ветер выдувает частички горных пород и приносит их сюда, где капли воды растворяют содержащиеся в них минералы. На Земле такое вряд ли возможно, но здесь, где есть плотный облачный слой и атмосфера, способная удерживать в себе довольно большие кап­ли, в облаках может скопиться значительная концентрация ионов минералов. Углекислого газа тут в избытке, солнечного света тоже достаточно, хотя на первый взгляд и не скажешь. Так что, я пола­гаю, микроскопические формы жизни наловчились питаться этим жиденьким минеральным супчиком, а их самих стали поглощать чуть более крупные формы и так далее. Естественно, это живое покрывало очень разреженное — в лучшем случае десяток крошеч­ных, с булавочную головку, живых существ на кубический метр. Но все-таки это жизнь. И одна из разновидностей местной фауны, превосходящая человека размерами, если не весом, питается тумано­планктоном.