— Хочу, но не до такой степени. Терон, мой ответ — «нет», и мне очень больно повторять его вновь и вновь. Иди домой.

Вулф вздохнул:

— Ты сам меня вынуждаешь. Мне совсем не доставляет удо­вольствия шантажировать людей.

— Что?

— Мне известно про тебя и Хельгу Далквист. Про вашу ночь прошлым летом.

— Что-что? Что ты сказал? Это ложь!

— Спокойно, сынок. Я нем как рыба... в большинстве случаев. Но я могу доказать свое утверждение. Естественно, мне совершен­но не хочется причинять боль твоей жене...

— Ты, паршивый жирный слизняк! Это было минутное наваж­дение! Мы оба напились, и... и ее муж тоже. Для него это будет еще больнее, чем для Джудит. Ты понимаешь? Он хороший парень. Мне больше было стыдно перед ним, чем перед собственной же­ной. Все вышло как-то нечаянно, мы просто поддались порыву... Хельга и я... Ты будешь держать свою поганую пасть на замке!

— Ну конечно. Если ты согласишься попробовать спасти Дэнни.

Коффин снова попытался встать, на сей раз более успешно. Ему

не следовало слушать этот разговор. Он подошел к окну и уставил­ся во мрак, чувствуя, как его переполняет ненависть к Рустаму, презрение к Свободе и осознание своей неизбывной вины.

Дверь за спиной отворилась. В гостиную вошел Свобода, говоря почти весело, чем окончательно поставил Коффина в тупик:

— ...и спасибо. Ты настоящий провокатор, но я об этом не очень жалею. — Он сделал паузу. — Я буду у вас за час до восхода солнца, мистер Коффин.

Глава 5

Восточный склон плато Верхняя Америка не спускался вниз полого, как все прочие склоны, а обрывался неприступной крутиз­ной. Километр за километром уходили вниз острые скалы, стомет­ровые осыпи сменялись бездонными пропастями, и так до самых облаков, скрывающих нижние склоны. Только там, где геологиче­ские сдвиги раскололи горы и миллионолетняя эрозия выгрызла в них узкие, как раны, ущелья, мог попытаться пройти человек. Не­которые и пытались, но никому еще не удавалось спуститься до самого низа.

На уровне плато Расщелина была шириной около пяти кило­метров. Книзу она расширялась. Хотя Свобода видел это уже не первый раз, он, раздвинув густой карминный кустарник, смотрел вниз с благоговейным трепетом.

Над головой выгнулось шатром предрассветное небо —⁸ пурпур­ное на западе, где последние звездочки мигали над горбом Центав­ра, голубое в зените, которого достиг уже побледневший Ракш, и почти белое на востоке. За спиной лежало плоскогорье — огром­ное, темное и тихое; верхушки деревьев вспыхивали изморозью в первых отсветах зари. Из-под ног вниз убегал скалистый обрыв, серо-голубой с красными и желтыми прожилками, с пятнами кус­тов, как-то умудрившихся вцепиться в него корнями, — убегал все дальше и дальше, до каменистой осыпи, более полого, но тоже уходившей вниз. Прямо впереди не было ничего, кроме морозного воздуха, и лишь приглядевшись, можно было различить на противо­положном краю Расщелины высокую скалу и причудливую, беско­нечно сложную игру светотени на ее челе. Меч-птица величиной с земного кондора парила вверху, посверкивая стальными перьями.

— Нам сюда, — сказал Коффин. Голос его ворвался громким диссонансом в утреннюю тишь. Камешки вприпрыжку разбежа­лись из-под башмаков, покатились к краю обрыва и сорвались в пропасть.

Свобода поплелся следом. Рюкзак на плечах и пистолет на боку пригибали его к земле. Как и его спутник, Ян оделся для вылазки в грубую домотканую куртку и штаны цвета хаки; однако его спаль­ное и кухонное походное снаряжение вызвало бы зависть у Дэниела Буна*. Опыт первой экспедиции, дополненный вылазками самих колонистов, позволил усовершенствовать технику передвижения по дикой местности.      ,

Жаль только, что этот опыт ограничивался в основном предела­ми плато. Люди, бросив быстрый взгляд на леса под облаками, тут же возвращались назад. Дел было по горло и на плоскогорье, так что соваться в низины, где ты едва мог дышать, никого без нужды не тянуло. В прошлом году Джон 0‘Малли спустился на аэрокаре до самого моря, отделавшись всего лишь жестокой головной болью; но мало кто из людей был способен выдерживать такое давление углекислого газа и азота. 0‘Малли сам сомневался, что смог бы протянуть там несколько дней.

А следовательно, Дэнни... Свобода поморщился. Ему не хотелось видеть труп мальчика. Он уже, должно быть, сильно разложился, если только до него не добрались дьяволы-падалееды или воронье.

— Вот, — сказал Коффин. — Здерь собаки потеряли след.

Свобода осмотрелся. Они достигли середины ущелья. Завален­ное беспорядочно разбросанными камнями, оно змеилось, уползая вниз; почти отвесные стены его вздымались в поднебесье. А внизу клубились облака.

Ян не приглядывался к ним, когда смотрел в Расщелину с плато. Тогда облака были всего лишь белым покрывалом где-то в глубине. Но теперь они виднелись прямо по курсу. Половинка эпсилона Эридана, показавшаяся над скалами на востоке, заливала зыбкую белоснежную равнину ослепительным светом. К ногам ложились тени километровой длины. Ущелье начало заполняться туманом, серым и плотным, словно стена, поверх которой курился золоти­стый дымок. Свобода затаил дыхание. Как давно он уже не встречал рассветов над Расщелиной! И следом пришла мысль о том, насколько все-таки прекрасна эта планета — ее летние леса, ступенчатые водо­пады, Королевское озеро, бирюзовое по утрам и аметистовое вече­рами, двойная лунная дорожка, дрожащая на водах Императорской речки... Вопреки всему он был рад, что попал на Рустам.

И не хотел окончить свою жизнь в Расщелине.

— Дэниел любил сидеть на этом валуне, поросшем ликоподи­ем, — показал Коффин. — Он выдумывал самые невероятные ис­тории о землях, лежащих под облаками. Во всяком случае, он предавался подобным фантазиям, когда был совсем маленьким. Я, разумеется, его не поощрял.

— Почему? — спросил Свобода.

— Что? — не понял Коффин. — Почему не поощрял?.. Но ведь это неправда! Вы, как конституционалист...

— Анкер никогда не говорил, что мечты и воображение — не­правда, — отрезал Свобода. И, взяв себя в руки, продолжил: — Лад­но, не будем углубляться в теории детского подсознания. Вы уже были здесь?

Коффин кивнул длинной костлявой головой:

— Первые два километра я обшарил очень тщательно и дважды вчера спускался сюда, даже немного ниже. А дальше... — Он пожал плечами. — Дальше увидим.

Он вытащил из кармана браслет-передатчик и положил его на валун, с которого Дэнни любил наблюдать за золотистым дымком. Несколько таких радиомаяков укажут им обратную дорогу.

— Пошли.

Коффин зашагал вниз по ущелью. Свобода последовал за ним. Туман, как река, поглотил их, скрыв лз виду солнце. Туманные пары могли часами висеть вровень с краями плато. Ждать, пока они рассеются, было некогда. И потом, не здесь, так ниже, все равно придется пробиваться сквозь туманы. Более горячий, чем Земля, и покрытый более обширными океанами, Рустам практически всегда был окутан слоем облаков. Плоскогорья, возвышавшиеся над этим слоем, представляли собой особую климатическую зону, чаще все­го засушливую и бесплодную. Верхней Америке повезло — ее снаб­жали осадками еще более высокие горы, Кентавровы и Геркулесо­вы, так что влажность на плато была вполне приличной. Судя по скудным и отрывочным сведениям, можно было предположить, что облачный слой служил также границей между двумя зонами жизни.

Свобода сосредоточился на процессе ходьбы. Камни ускользали из-под подошв и с дьявольской точностью материализовывались прямо перед носками ботинок. Приходилось перелезать через на­громождения валунов; обходить кругом скалистые глыбы; проби­раться через острые зубья обломков; съезжать по скользким крутым осыпям. Воздух сгущался, пока не превратился в сырую мглу. Коф­фин смутной тенью маячил впереди, а стены ущелья справа и слева спрятались за туманной кисеей.

Свобода прервал долгое молчание:

— Есть какие-нибудь следы на локаторе?

Коффин машинально оглянулся на черный ящик, пристегну­тый к рюкзаку. Настроенная на длину волны браслета Дэнни на­правленная антенна вращалась на шарнирах в разные стороны.