в углу, за холодильником ютиться.

Идите-ка чаёвничать с женой,

она Вам поутру овсянку сварит…

Зачем я Вам?

Вам холодно со мной,

а я, представьте, задыхаюсь с Вами.

Когда умирает любовь,

оживает тоска

по прошлому «вместе»;

Длиннее становятся ночи.

В ущербной луне –

одиночества хищный оскал,

и глупое сердце

смириться с потерей не хочет.

Когда умирает любовь,

прорастает печаль

по прошлому «рядом»

под сводами замков воздушных.

И кутаясь зябко

в прозрения чёрную шаль,

ты вдруг понимаешь –

назад возвращаться не нужно.

Когда умирает любовь,

продолжается жизнь!

Вот только фантомные боли порою тревожат:

То глупое сердце

вдогонку за прошлым бежит,

но ни сохранить,

ни догнать, к сожаленью, не может.

Когда умирает любовь –

замыкается круг!

И гаснет под пеплом забвения яркое «прежде».

И ты на краю просветленья почувствуешь вдруг:

когда умирает любовь – оживает надежда!

        Как живётся вам с стотысячной,

       Вам, познавшему Лилит…

                        М.Цветаева

С ней, наверное, проще и легче, Адам?

Не противится воле твоей никогда,

и кротка и покорна вторая,

видно помнит изгнанье из рая.

И собой хороша, и хитра, и мудра

плоть от плоти твоей (говорят – из ребра?)

Тяготит только грех первородный.

Ну, а я, как и прежде – свободна.

Говоришь, что ты выбрал покой и уют,

только боли сердечные спать не дают,

в дуновении ветра ночного

слышишь голос мой снова и снова.

То не сердце, несчастный, то память болит –

никогда ты не сможешь забыть о Лилит!

Это боль об утраченном рае

и её не излечит вторая.

Ты, познавший сакральную сущность огня,

на безмозглую плоть променявший меня,

утешаешься жалким подобием,

а ночами взываешь к свободе?

Со второй оставайся, живи без затей

и плоди вместе с нею бескрылых детей,

первородством торгующих робко,

чечевичной прельстившись похлёбкой.

Не шепчи бесполезных бессвязных молитв, –

никогда ты не сможешь забыть о Лилит,

что дыханию ночи подобна

и как ветер – легка и свободна.

Ты позвонишь под Старый Новый год,

(он настоящий, хоть звучит нелепо…)

похвастаешься: дочь – античный слепок,

посетуешь: заложник непогод,

пожалуешься: дождь на Рождество

лил двое суток, не переставая.

Напомнишь, что любовь не остывает,

и что приедешь, – только и всего.

Что эти годы только мной и жил, –

что нашим (?) чувствам время не помеха,

а мной овладевает приступ смеха,

и лишь рука предательски дрожит.

«Что ж ты молчишь? По-прежнему – одна?» –

змеится ревность в голосе далёком.

Дым сигаретный вьётся струйкой лёгкой,

скользя из приоткрытого окна.

Я обрываю глупый разговор, –

ненужную, бессмысленную муку,

дрожащую разглядываю руку:

шалят нервишки – только и всего.

Как просто: от звонка и до звонка

всю жизнь брести по призрачному следу,

чтоб раз в году услышать: «Я приеду…»

и вновь увидеть, как дрожит рука.

Может быть, распутица весенняя

растопит в душе моей обиду,

и когда придёшь просить прощения,

я к тебе навстречу тихо выйду.

И твоё «простименяпожалуйста…»

выслушаю, не перебивая,

и на миг, поддавшись глупой жалости,

я кивну: «Да ладно, всё бывает…»

Ничего не значащим, приятельским

по щеке скользну прикосновением,

только знай, тебе твоё предательство

не прикрыть Прощёным воскресеньем.

И надменно, неприступно-строгая

удалюсь.

О, Господи, дай силы…

Б-г простит, а я забыть попробую,

я тебя давным-давно простила.

Печаль-Вода тёмная,

моей болью полная...

Печаль-Вода быстрая,

кто здесь замок выстроил?

Печаль-Вода горькая,

верни наговор ко мне...

Не мною – да сказано,

не мною – да сделано,

судьба твоя связана

с озёрною девою.

Над белыми дюнами

плывёт луна юная.

А век земной короток –

Забыл меня скоро ты...

Не мною – да сказано,

не мною – да сделано,

душа твоя связана

с озёрною девою.

Над белыми дюнами

взойдёт луна юная,

А век земной короток –

придёшь ко мне скоро ты.

      ***

спишь…

время от времени

прикладываю ладонь к твоей груди

дышишь ли

тихо в палате

на улице жуткая холодина

врач

не поверил мне

когда вчера заходил

на вопрос

кто вы ему –

я улыбнулась – ундина

спишь…

и на имя Гульдбрандт

откликаешься только во сне

где озёрная дева в увядшем венке

бродит по сонному замку

ты задыхаясь шепчешь ей вслед

что не доживёшь до утра

но она не слышит

что бы ей ни сказал ты

просыпаешься…

я

брожу по городу допоздна

чтоб вернуться к тебе

и всю ночь

хранить

ускользающее дыханье

бедный рыцарь

когда бы ты знал

что причина всех твоих бед

таится в тебе самом

и зовётся… грехами

спи

за окном

капли дождя разбиваются о карниз…

лист назначений с диагнозом

синдром ундины

исписан стихами

отпускаю тебя

дыши

вдыхай в себя новую жизнь

лишь озёрных дев сторонись

и ещё... –

не клянись дыханием

========================

 * Старинная легенда гласит, что владелец замка Рингштеттен, славный рыцарь Гульдбрандт, однажды заблудился в лесу.

Спас его старый рыбак, который охотно согласился дать рыцарю приют. В доме рыбака Гульдбрандт познакомился с прекрасной юной девушкой по имени Ундина, приемной дочкой рыбака и родной дочерью морского владыки. Без памяти влюбился в нее рыцарь и предложил Ундине руку и сердце.

Зная о том, что, родив ребенка, она перестанет быть бессмертной, Ундина согласилась выйти замуж за любимого. На венчальном алтаре рыцарь поклялся ей в верности: "Дыханье каждого моего утреннего пробуждения будет залогом любви и верности тебе". Спустя девять месяцев Ундина родила сына. Шли годы. Она старела, и муж стал терять к жене интерес. В один прекрасный день Ундина застала Гульдбрандта в объятиях другой. Убитая горем, она прокляла неверного супруга: "Ты поклялся мне своим утренним дыханием! Так знай, пока ты бодрствуешь, оно будет при тебе, но как только ты уснешь, дыхание покинет твое тело, и ты умрешь".