Скифу.

И ты не противься судьбе.

6.

…эту подвеску с собой забираю,

(в лодку Харона войду только с ней).

Видишь, как тело царя обвивают

Эллинки руки? Водой не разлей.

Пусть же такую подарит любимый,

Тот, кто увидит в глазах твоих Понт.

Будьте огнём и любовью хранимы,

Звёзды и звери – мой Нечет и Чёт.

2010 г.

1.

Рыжий тавр с серебром за щекой постучался в ворота Ардабды.

Назову его Кен, он такой синеглазый, как Понт, но отрады

Не принёс, как и все до него… Перекормлена таврская Дева

Видом эллинских глав. У богов олимпийских не вызвали гнева

Мореходов погибель и крах их походов во славу Эллады.

Не ропщу, только вижу как с плах красным паром восходят, усладой

Для Таврической девки, мои фтиотидские братья. Да, жрицей

Я была, и осталась. В Аид не посмею сама попроситься…

Часто снится мне узкий залив, стук сандалий наверх, по ступеням,

Бело-мраморный портик, олив приглашение в тень, и олени

На лужайке у храма – кормлю я любимцев самой Артемиды,

Посылая свой взгляд кораблю, что навечно уходит в Тавриду.

2.

Это после, когда ни один не вернулся, пред нами предстала

В лунном свете богиня. «Иди!», повелев, на меня указала…

И галера летела вперёд, и храбрились бывалые греки,

Я зачем-то серебряный лёд двух монет положила на веки…

И закрылись глаза! Почернел синий Понт, когда в тесном заливе

Я увидела лодки и стрел табуны нам навстречу завыли.

Всё. Потом только запах мясной...

Я ослепла. Твой храм, Артемида, в этой варварской, дикой, лесной

Стороне – той, Кровавой, обидой несмываемой станет. Прости,

Не смогла даже камень в основу положить… Храмы любят расти

Там, где есть поклонение слову, созидательной силе души,

Ну, а эти, пока что, стадами бродят в дикой, беззвучной глуши

И к чудовищу ходят с дарами.

3.

Кто из них пожалел меня? Вздор лепетали их дети, что Дева

Отказалась от жертвы – топор разлетелся в куски, даже тела

Моего не коснувшись. Тогда отвезли меня к стенам Ардабды…

Я стара или я молода? Безразлично. Не надобно правды

Никакой. Всё, что нужно слепой, всем известной заморской колдунье

(Да! Да! Да, Артемида! Тобой поклянусь, ворожу в полнолунье,

На растущей луне я шепчу заклинанья, на тающей – хвори

Исцеляю. Я даже учу говорить их по-эллински! ) – море.

Слуги к берегу водят меня, я стою, насыщаясь ветрами,

И стараюсь, стараюсь понять, где найти главный, храмовый камень.

Рыжий тавр с серебром за щекой постучался в ворота Ардабды.

Назову его Кен, он такой синеглазый, как Понт. А награды

Не возьму. Тех монет с кораблей, чёрным морем проглоченных, слишком

Много в доме... Кен – тавр, не робей, Деву славь! Народится мальчишка...

…эти море и белый песок, это их неутешным напевом

Ударяют в горячий висок имена Артемида и Дева.

А в Ардабду, под солнце её, не входила ослепшая жрица.

В Феодосии время поёт о своём и плетёт небылицы...

2010 г.

О ЧЁМ МОЛЧУ

          Маше Н. с признательностью.

         Читая твоё "Ло.Ли.Та"...

...вот серп, вот сноп, а в нём ничьи колосья...

Зачем Вы так верны любви-подростку?

И есть ли толк, что в кукольной повозке

Она сидит безропотно, а ослик

Который круг без устали свершает?

Копытцев звук и спиц колесных постук

Не значит, что куда-то поспешает.

Всё так непросто, если перекрёстков

Ни одного, а только возвращенье

К речной воде – наклон, паденье: «Мама!»

И в этом всхлипе тонком нет ни грамма

Надежды на… И вновь круговращенье:

Вот серп, вот сноп, а вот река и ослик…

Для Вас есть место в этом шарабане,

Но не сейчас, а после. Много после

Того, как кукла правду скажет маме…

– Вы всё ещё верны любви-подростку?

– В любом из смыслов. Даже в переносном..

2010 г.

Во времена алюминиевой посуды

Было это.

В эру первых моих кроссовок "Reebok "

Это было.

Давай, назовём то, что было – Ретро.

Сколько тебя комсомолок тогда любило?

Ой, сколько их, забегавших за счастьем,

Словно за солью или за спичками!

Не было спичек. Огонь, мой Мастер,

Ты добывал сквозь увеличительное

Стеклышко камеры.

А оно, преувеличивало

наши трагедии.

Помнишь, ходили "балетные",

кинонищие,

фотографASSы (шутка!)

за помощью?

А потом эти крепконогие ослики,

стуча каблуками, счастливые,

с щепотками соли

от твоих щедрых любовей,

шли восвояси, записав на руке телефон. И

убеждал меня Мастер так: "Маленька,

Я с ними сплю беспробудно, а ты...

Ты для меня – золотая бессонница.

Хочешь клубнику? Хочешь цветы?"

Тогда я писала на ватмане белом

Черенком алюминиевой ложки:

«Ну и е....сь с ними.»

Надевала кроссовки,

Брала парабеллум,

И шла стреляться

В твоей массовке.

...Ты был Мастер делать кино из всего...

2008 г.

Как же я раньше не умерла

От мандариново – хвойных желаний

Снега, дорог и печного тепла?

Здравствуй, мой, впервуюочередьзванный!

Вылечи словом... Нет, доброй рукой!

Только сначала – немного прохладной,

Позже такой же горячей, как мой

Пламенный лоб. Воспаление? Ладно,

Брось волноваться. Хочу на вокзал.

Знаю, состав неподвижных суставов

Главный Начальник собьёт из начал,

Мне только хвостик – вагончик оставив.

Сяду в вагончик и чувства вразбег –

Ты, и тайга, и нестрашные волки.

И подерутся во мне Чук и Гек

За вожделенную верхнюю полку...

2009 г.

По утрам достаёшь из постели немую себя (всё сама!),

Как письмо из конверта – писала, писала, устала,

Да и бросила, чувствуя, что тяжело провисаю

На крючках вопросительных знаков весьма и весьма.

Перечеркнуто, сложено вчетверо, загнут вовнутрь

Уголок. Будний день по щеке потрепал и отчалил.

Вам печали? Ну, нате, вам, многие письма – печали

И стакан нефильтрованной жижи сентябрьских утр.

Завтрак мима – глухая молчанка под кап с проводов,