— К вечеру будем в базе,- произнес Антонов, и Стрельцов закивал головой: он был рад возвращению.
В эту минуту корабль как будто что-то толкнуло, плавные обороты винта нарушились, заскрежетало под корпусом, и ход сразу замедлился. Машины застопорили.
Капитан 3 ранга Васильев, сухощавый офицер небольшого роста, обычным тоном отдавал команду… Корабль шел еще по инерции, волна с шипением раздавалась перед ним. На мостик взбежал командир БЧ-V — высокий офицер в рабочей кожаной куртке. Он что-то торопливо доложил командиру, и тот кивнул ему. Васильев был спокоен, точно все шло по намеченному им плану.
Командир БЧ-V уже бежал вниз к себе. Старшина машинной группы Насечкин появился на палубе. Эго был рослый, плечистый человек, голубоглазый, русый — помор из-под Архангельска. После войны он не хотел покидать корабль и остался на сверхсрочную службу, Насечкин был одним из тех русских людей, про которых говорят: золотые руки. У него был изумительный глаз — точный в расчете, не допускавший ни малейшей ошибки. Он первый почувствовал толчок в машинах, и его чуткое ухо сразу определило: что-то постороннее попало в винт…
Насечкин так и доложил инженер-капитан-лейтенанту Жернову, когда тот прибежал в машинное отделение.
— Разрешите под корму спуститься,- обратился к Жернову старшина.- На месте все п выясним.
День был холодный. Когда забортная вода хлестала на палубу, Антонов вздрагивал,-ледяная! Он смотрел, как снаряжается Насечкин. Старшина надел толстые ватные штаны, шерстяную фуфайку. Взял в руки легководолазную маску, неторопливо проверил, стал надевать. Когда все было готово, он подвязал к поясу конец и уверенно пошел к борту. Лишенный хода корабль покачивался на волне, вода темнела, ударяясь в борта,
Васильев подошел к Насечкину, рукой провел по его плечу. Насечкнн кивнул головой, перелез через леер, начал спускаться. Антонов смотрел и не мог оторваться. Кто-то тихо толкнул его. Стрельцов взволнованно шепнул:
— Как домой полез к себе. Не боится…
И Антонов, который и сам боялся за старшину (при четырех баллах да в такую стынь лезть в воду!), вдруг решил: надо показать Стрельцову, что ничего особенного тут не происходит, просто идут обычные морские будни и каждый на эскадренном миноносце делает свое дело.
Взгляд его упал на зачехленные орудия главного калибра. Он увидел на их длинных стволах белые звездочки — итоги грозной боевой работы за сорок с лишним месяцев войны.
Сколько снарядов послали эти орудия врагу, сколько грудных испытаний вынесли люди на корабле!
Капитан 3 ранга стоял совсем близко, и Антонов с особым чувством, в котором были и гордость, и любовь, и уважение, поглядел на лицо командира. Оно было худощавым, бронзового оттенка, морщины тесно лежали под глазами и по уголкам рта, и все же Антонов с удивлением подумал, что командир корабля молод,
— Простое дело,- понизив голос, сказал Антонов Стрельцову,- каждый из нас, если нужно, это сделает.
Васильев нахмурился, он зорко оглядел широкую полосу фарватера, поднял к глазам бинокль.
— Вперед смотрящие проглядели,- отрывисто сказал он, обращаясь к вахтенному офицеру.
— На поверхности ничего не было видно, товарищ капитан 3 ранга,- в липе лейтенанта Корнеева было выражение виновности, хотя он и сам не знал, в чем состоит его вина, — я не сводил глаз — ничего не было подозрительного.
Васильев не ответил. На воде, там, где исчез Насечкин, вскипали белые пузырьки. Командир БЧ-V, мичман и двое матросов напряженно следили за сигналом, лица у них были суровы. Всем казалось, что время тянется нестерпимо долго. Не случилось ли с ним чего? — - мучительно подумал Антонов. В эту минуту мичман повернулся к командиру и. почему-то топотом, произнес:
— Возвращается…
Пузырьки закипел!! сильнее, и на поверхности показалась голова Насечкина. Он, поднимаясь по трапу, снял маску и, тяжело дыша, доложил, что на винт намотался трос.
— Откуда взялся трос? — жестко спросил Васильев.
— Не иначе, как от вешки,- старшина показал рукой на вешки, обозначавшие фарватер.- Штормом, видно, сорвало шест, а топляк с тросом принесло на фарватер. На винт и намотало.
Насечкин чуть поежился — ледяная вода ручейками стекала с его фуфайки и брюк — и сказал:
— Разрешите, товарищ капитан 3 ранга, нужные инструменты захватить… Его, собаку, так намотало, что придется рубить.
Тон его был прост, точно он говорил о пустячке, какие по нескольку раз в день случаются на работе. Васильев внимательно оглядел его. В синих глазах командира блеснула теплая искорка.
— А не замерз, Насечкнн? — спросил он.- Другого, может быть, послать?
— Да что вы, товарищ капитан 3 ранга,- весело и чуть обидчиво ответил Насечкнн.- Не впервые…
Глаза их встретились. Васильев смотрел пристально. Старшина принял этот взгляд. Как это бывает между людьми, тесно связанными между собой одним делом, которому служат,- самое главное они сказали один другому не словами, а взглядами.
«Мало ли мы с вами, товарищ капитан 3 ранга, видели? — говорили глаза Насечкина. — А помните, в сорок третьем, когда осколками у нас руль заклинило, как мы его под огнем исправили? А как пластырь подводили? На нас два миноносца наседали, а мы чинили. И все сделали. Я тогда еще старшим матросом был, а вы — капитан-лейтенантом… А еще в сорок четвертом было прямое попадание в котельную. Пар живьем человека варит, не выдержишь,- и вот все же живы, пар перекрыли, машину выходили, и плаваем мы с вами на нашем «Бурном», и не один еще год проплаваем…»
«Я тебя знаю, друг,- отвечал взгляд Васильева.- Вот потому так хорошо и воевали мы, что есть у нас на корабле такие, как ты. Ты пар, когда магистраль раздробило, голыми руками перекрыл, а потом целый месяц ходил забинтованный, а из строя все же не вышел — так с перевязанными руками и работал. Иди, друг, выполняй…»
И к этим невысказанным словам командир корабля крат, о добавил:
— Делайте, Насечкин, и помните — времени у нас мало.
Насечкину принесли маленькую кувалду, зубило. Он торопливо приладил свое снаряжение, и его стали спускать за борт. Темная бурлящая вода быстро сомкнулась над его головой, и Антонов невольно вздрогнул, ощутив на своем лице се злые ледяные брызги.
Он тревожно поглядел на офицеров, на бывалых матросов и старший — здесь были и те, кто воевал вместе с Насечкиным,- и заметил: все они были спокойны и деловиты — видно, ни одному из них не приходила в голову мысль, что Насечкин делает нечто нз ряда вон выходящее. Нет, идет обычная работа, во время которой может случиться всякая неожиданность, и устранение этой неожиданности, как бы ни было это трудно или даже опасно, входит в обязанности каждого из них.
Антонов глядел на сильные фигуры в бушлатах, с развернутыми плечами, с уверенными движениями, неторопливых, крепких людей, непоколебимых в своей силе и верности родине — и вдруг простая мысль возникла у молодого матроса. Он понял, что ему еще многого не хватает для того, чтобы считать себя бывалым моряком. Когда привыкнешь каждодневно выполнять сложные боевые задания, испытания настоящего боя не покажутся трудными. Надо стать таким же. как они, — они, которые так сжились со своим кораблем, так берегут его, так изучили, что выведут на любой опасности. Это та суровая школа, откуда выходят такие люди, как Насечкин, как мичман Красных…
…Машинисты, в числе которых был и Антонов, кончали свою вахту. Насечкин по обыкновению медленно и методично прошел по всему отделению, останавливаясь возле каждого матроса. Он остановился и около Антонова, внимательно оглядел его и привычной рукой, на которой блестящая, точно лакированная полоска кожи указывала следы старых ожогов, поправил бескозырку. Насечкин улыбнулся молодому матросу, который был приятен ему исполнительностью и любознательностью.
— Шабаш,- сказал он,- сдаем вахту,
…Перед тем как лечь, Антонов поднялся на бак. Ночь была ясная. Полярная звезда переливалась голубоватыми лучами, волны с тихим шелестом бились о борта.