Быстро обретя темп шага, которым обычно хожу по берегу, я принялся искать че­репашьи следы в полосе сухого песка. Не успел пройти и сотню ярдов, как услышал позади себя треск сухой пальмы. Повернувшись, увидел молодого негра–велосипе­диста, выехавшего на берег из пальмовой рощи. Он приблизился ко мне, остановил­ся и вежливо сказал:

― Это стоит два шиллинга, сэр!

― Чего два? — спросил я.

― Шиллинга… Два шиллинга. Плата за стоянку автомобиля, сэр.

― Плата за стоянку! — вскричал я. — Какая здесь может быть плата? Моя автома­шина стоит вон там, в кокосовой заросли, которая тянется, быть может, на десятки миль. Кто здесь вправе брать плату за стоянку?

― Вы поставили машину на купальном пляже, сэр. Весь этот участок, начиная от Мансанильи, считается купальным пляжем. Я — здешний сторож. Плата за стоянку — два шиллинга.

Достав из кармана полкроны, я подал ему; а он дал шесть пенсов сдачи и мятый билет в придачу, на котором значилось: «Стоянка — два шиллинга».

Не успел я отойти, как парень спросил, что я ищу. Выслушав мой ответ, он сказал, что черепахи редко устраивают гнезда вдоль кокосовой заросли — весенние разли­вы затопляют край рощи, а корни деревьев, удерживая песок, образуют крутой об­рыв берега.

Продолжая чувствовать себя обиженным, я не намеревался удостаивать этого че­ловека своим расположением, однако высказанное им соображение о том, что по­росший кокосовыми пальмами берег — плохое место для размножения черепах, было своеобразным возмещением понесенного мною убытка. Да, он прав: черепахи и кокосовые пальмы несовместимы. Но в этом суждении есть любопытная сторона — ведь на протяжении многих веков и те и другие являлись обитателями тропическо­го побережья. И вот теперь распространение кокосовой пальмы на берегах Кариб­ского моря, принявшее огромные размеры за минувшие триста и в особенно­сти за последние сто лет, способствовало резкому сокращению территории, пригод­ной для гнездования черепах. На геологически стабильном или плавно поднимаю­щемся со стороны моря береге кокосовые рощи не могут быть помехой для черепах. Но на сильно размываемом побережье массы сплетенных между собой корней и плавающие обломки кокосовых пальм создают для них отпугивающую преграду. Хо­рошо известно, что черепахи боятся плавникового леса, водорослей и скорлупы ко­косовых орехов и, конечно, не в состоянии карабкаться на крутые, размываемые прибоем и оплетенные корнями кокосовых пальм берега, а тем более устраивать на них гнезда.

Молодой неф не оставлял меня и продолжал говорить. Он сослался на закон, вос­прещающий трогать черепашьи гнезда. Я ответил, что отлично знаю закон и яиц тро­гать не собираюсь, а только хочу их измерить. Кроме того, у меня есть соответствую­щее разрешение.

Я направился дальше, а страж уселся на берегу, вынул бумажный сверток и при­нялся завтракать. Пройдя всего лишь двадцать — тридцать шагов, я увидел след че­репахи, по–видимому биссы. Отпечатки вели от моря круто вверх по берегу, сворачи­вали к югу и затем шли вдоль сплетения корней. Создавалось впечатление, что чере­паха искала в отвесной преграде самое низкое место. Я прошел по этому следу при­мерно шестьдесят — семьдесят ярдов и вдруг увидел, что он поворачивает в сторо­ну моря. Я подумал: либо черепаха, не сумев вскарабкаться на обрывистый берег, с отчаяния устроила гнездо у его подножия, либо я прозевал место гнездования.

Я вторично проверил след и у основания небольшого обрыва на гладком песке об­наружил несколько следов, которые свидетельствовали о том, что черепаха пыта­лась вскарабкаться на не заливаемую водой местность. Но на высокой части обры­вистого берега не было ни единого следа, ведущего в глубь зарослей. Я уже был го­тов сделать вывод, что бедная черепаха, переполненная яйцами и убитая горем, ушла вновь в море, но тут обнаружил большой беспорядок в том месте, где крутой берег нависает над отмелью. Я принялся прощупывать это место палкой: она легко вошла в грунт, гораздо легче, чем в обычный, намытый волной песок. Я вытащил палку, на ее конце виднелся яичный желток. Отчаявшаяся черепаха снесла яйца в песок, заливаемый прибоем, где они должны были неминуемо погибнуть.

Мне приходилось видеть всякие черепашьи гнезда; я встречал их сотни раз и в са­мых различных местах, но до описываемого случая только однажды обнаружил гнез­до в полосе прибоя. В тот раз, по–видимому, рассвет повлиял на инстинкт тихо­океанской ридлеи и заставил ее отложить яйца на заливаемой приливом отмели в заливе Фонсека. На этот раз стена переплетенных корней кокосовых пальм застави­ла дикое животное, вся жизнь и продолжение рода которого зависят только от без­ошибочности действий, поступить так неправильно.

Я выкопал яйца, измерил и сфотографировал их рядом с гнездом. Всего было 174 яйца, каждое имело около полутора дюймов в диаметре. Среди них не нашлось бо­лее мелких яичек, которые встречаются обычно в кладках кожистой черепахи. К мое­му удивлению, у нескольких была овальная форма. Принято утверждать, что яйца морских черепах имеют форму шара и большинство из них на ничтожную долю от­клоняется от идеального сферического очертания. В этой кладке я нашел семь про­долговатых яиц, напоминавших утиные. С тех пор я внимательно ищу продолговатые яйца и обнаруживаю по нескольку штук в каждом разрытом мною гнезде биссы, а од­нажды увидел такие же среди яиц зеленой черепахи.

Закончив измерения, я перевел дух и почувствовал удовлетворение от сознания того, что теперь наконец появится хорошее описание гнезда биссы на берегах Трини­дада.

Пока я гадал, произойдет ли что‑нибудь необычное, если переложу яйца в новое гнездо, которое сам вырою на высоком и незатопляемом берегу, позади меня послы­шался шорох. Повернувшись, я снова увидел рядом с собой берегового сторожа.

― Господи Боже мой, откуда вы их достали, сэр? — изумленно спросил он.

― Вот из этой ямы, рядом с которой они лежат, — ответил я.

― Как вы сумели узнать, что они зарыты именно здесь?

― У меня есть волшебная палочка, — сказал я, все еще продолжая негодовать из‑за взысканных с меня двух шиллингов. — И сам я вроде волшебника по части че­репашьих яиц.

Мои слова произвели впечатление, и парень некоторое время стоял молча. Затем он опасливо осведомился, что я намерен с ними делать. Я ответил, что собираюсь их вновь закопать.

― Мне они очень пришлись бы по вкусу… — сказал он.

Я напомнил о законе, на который он раньше ссылался.

Теперь пришла его очередь уныло посмотреть на меня, и он не нашелся, что отве­тить. Но после моего замечания о том, что яйца снесены не в надлежащем месте, а потому их можно конфисковать, настроение моего собеседника заметно улучшилось. Однако, добавил я, закон не делает разницы между правильно и неправильно сне­сенными яйцами. И он усмотрел в моих словах печальную логику.

Решив, что сторож достаточно наказан за взыскание с меня двух шиллингов, я ска­зал, что с момента, как яйца вновь закопаны в землю, не несу ответственности за их целость перед рыболовными властями. Уложив кладку на место, я заровнял песок, поднял палку–щуп и направился дальше.

Пройдя небольшое расстояние, я оглянулся: парень тщательно разравнивал песок вокруг черепашьего гнезда.

Сначала я решил, что в местном страже проснулось сознательное отношение к охране природы, но, продолжая наблюдать за ним, увидел, как он спустился на бе­рег, вырвал пук травы, воткнул его у основания черенка пальмового листа, где его с трудом мог обнаружить не посвященный в тайну человек. Место, где были закопаны яйца, теперь отмечено, и оставалось только прийти сюда после работы, захватив с собой мешок.

Пройдя еще милю, если не более, и не заметив каких- либо свежих и заслуживаю­щих внимания следов черепах, я решил повернуть в сторону и возвратиться через пальмовую рощу, а по пути наловить ящериц.

В пальмовой роще ящерицы водились в изобилии. Все мое оружие состояло из ро­гатки и дроби номер десять, но, отличаясь терпением и умением незаметно подойти, я убил все же несколько штук. Ящериц, за которыми я охотился, можно увидеть на любом участке берега Карибского моря: от Мексики до Колумбии и от Багамских островов до Тринидада. В США эти ящерицы не водятся, но им сродни обычные с шелковистой кожей шестиполосные ящерицы южных штатов. Здешние ящерицы — красивые, юркие существа, и я люблю смотреть, как они охотятся на берегу за пи­щей. У них сердитый вид, не соответствующий характеру: их легко приручить, но трудно изловить. Двух подстреленных ящериц я отнес к автомашине и положил брю­хом кверху на черенок листа кокосовой пальмы. Достал из машины алюминиевую ко­робку для хлеба, освободил ее, разыскал шприц и иглы, налил воды из пластмассо­вой бутыли, добавил такое количество формальдегида, чтобы получился десятипро­центный раствор формалина. Наполнив им шприц, я сделал инъекции каждой яще­рице в брюхо, голову, лапы и хвост. На двух лоскутах пергаментной бумаги написал дату, место и характер местности, где поймал каждый экземпляр, свернул эти лоску­ты в трубки и засунул в пасть каждой ящерице.