Я подолгу бродил в сумрачной прохладе лесов мора, рассматривал очертания и особенности его необычайной флоры и интересовался, насколько сильно ощущает животный мир разницу между местом, где преобладает одна порода деревьев, и раз­нопородным, смешанным лесом. Несмотря на сходство этих лесов, условия жизни в них и добыча пропитания должны быть совсем разными. Жалко, что так мало сказа­но обо всем этом в журнальных статьях, но я надеюсь, что этот вопрос будет осве­щен раньше, чем леса мора подвергнутся полному уничтожению.

Я приехал в Сангре–Гранде и, потолковав на перекрестках с жителями, осведо­мился, где дорога под названием Истерн–Мейн–Роуд. Мне объяснили, и я сразу свернул на нее.

Проехав Сангре–Гранде, довольно долго ехал на юго- восток через деревни, в ко­торых проживало много индейцев, миновал Верхнюю Мансанилью и, проехав шесть миль, снова очутился на берегу, несколько южнее бухты Мансанилья, как раз напро­тив Разбойничьего холма, и вскоре подъехал к северной оконечности кокосника.

Кокосником здесь называется двенадцатимильная полоса кокосовых зарослей. Они начали произрастать полтораста лет назад, когда тут разбилось судно, гружен­ное кокосовыми орехами. Кокосник тянется вдоль прямого и низкого берега, от Ман­санильи до мыса Рейдикс, и занимает узкую полосу суши между большим болотом Нарива и океаном. Дорога проходит среди кокосовых пальм прямо над берегом. Вода здесь кажется темной, и это изменение окраски я приписываю притоку вод из реки Ориноко. Доказательством примеси этих вод служат проплывающие вдоль бе­рега обломки плавника и вороха желтых гиацинтов. Почти повсюду сквозь пальмо­вую поросль виднеются берег и океан, и, несмотря на темную окраску воды, вид здесь чудесный.

Таким же чудесным было и мое пребывание в этом месте. Проехав небольшое расстояние, я заметил группу в десять — двенадцать человек, стоявших на берегу и смотревших на песок чуть выше полосы прибоя. Люди находились в каком‑то стран­ном возбуждении; это заставило меня замедлить ход машины и поинтересоваться, что там происходит. Один из участников сборища вдруг размахнулся и что‑то швыр­нул в то место, куда все смотрели. Затем он подбежал к краю рощи, набрал ореховой скорлупы и палок и опрометью побежал обратно.

Я не пытаюсь уверить вас в том, что сочетание обстоятельств и увиденных мною поступков людей на берегу вызвали у меня представление о змее. Но что‑то в этом духе было, и даже наверняка. А может быть, я интуитивно ощутил присутствие змеи.

Если бы вам нужно было настраивать все ваши чувства на поиски змей, как это на протяжении длительного времени приходилось делать мне, вы приобрели бы такой навык, который неопытным людям кажется граничащим с чем‑то сверхъестествен­ным. Вы научились бы отличать на дороге змею от извилистого обрывка шины, раз­личать детали окраски, вида и формы, в долю секунды определять породу, в то вре­мя как неопытный человек продолжал бы твердить, что перед вами всего лишь, ска­жем, апельсиновая корка или дохлый кот.

Так создаются свойственные профессиональные тонкости понимания. И если бы вам пришлось искать на дорогах змей, живых или мертвых, днем или ночью, не спе­ша при хорошей погоде или на бегу в дождливую, да к тому же в течение многих и многих лет, — у вас выработались бы такие рефлексы, о которых вы и не мечтали.

Опытный охотник за змеями может в одно мгновение определить признаки, харак­терные для сборища людей, пытающихся убить змею. Быстро соображая, как прийти на помощь предмету моих постоянных исканий, я безошибочно узнаю поведение лю­дей, встретившихся со змеей. Я способен сразу понять значение направленного кни­зу взгляда, наполовину нападающее, наполовину отпрянувшее положение фигуры; поиски по сторонам палки или какого‑нибудь иного метательного снаряда; замахнув­шуюся руку; сдерживание детей и отшвыривание собак; глупое поведение даже наи­более разумных мужчин. А если подойти достаточно близко, можно увидеть лица, от­ражающие вековую обиду и возмущение тем, что лишенные ног, длинные и извиваю­щиеся существа почему‑то имеют право на жизнь на этой чудесной земле.

Впрочем, ничего особенного в моих познаниях нет. Умение распознавать марки и модели мелькающих мимо автомашин гораздо более загадочно.

Вызывающий вид стоявшей на берегу группы тринидадцев заставил меня медлен­но съехать на обочину, выйти и посмотреть, на что же эти люди смотрят. Я увидел молодого человека — он бежал за каким‑нибудь предметом, пригодным в качестве метательного снаряда, — и спросил у него, чем все так встревожены. «Там змея», — ответил он. Его ответ взволновал меня и в то же время удивил. Как могла появиться змея на берегу? «Что это за змея?» — спросил я. «Она из тех, которых вместе со всяким хламом заносит сюда течением с континента, — ответил он. — Чаше всего змеи попадают на южную оконечность острова, но ежегодно несколько штук заносит и сюда. Укус этих змей смертелен, и поэтому здесь купаться опасно».

Появление змеи делает всех людей братьями, и я, будучи уверенным, что мое уча­стие вполне уместно, поспешно спустился вниз. Растолкав зевак, я увидел малень­кую толстую змею, пытавшуюся укрыться в куче выброшенных волной гиацинтов. Ка­кой‑то мужчина гибким бамбуковым шестом удерживал змею на открытом месте, где ее бомбардировали кокосовыми орехами. У меня было достаточно времени, чтобы определить, что это гидропс — совершенно безвредная водяная змея, широко рас­пространенная в недалеких отсюда низменноcтях Южной Америки. Но прежде чем я успел схватить ее, какая‑то неистовая собачонка вырвалась из рук хозяйки, схватила змею и отбросила ее футов на пятнадцать в воду.

Быстро скинув обувь, я засучил брюки и стал ждать, когда прибой выбросит жертву на мелководье. Однако этого не случилось. Войдя в воду, я осмотрел дно в том ме­сте, куда, по моим расчетам, могла упасть змея, а собачонка шлепала за мной, пыта­ясь помочь. Змея так и не появилась, вероятно, собака убила ее сразу Сгнившие ли­стья джунглей окрашивали воду в цвет чая, и на дне ничего нельзя было увидеть.

Я и теперь уверен, что это был гидропс, хотя нигде не мог обнаружить упоминания о том, что Тринидад относится к району распространения этой породы змей.

Выйдя из воды, я сразу заметил, что люди смотрят на меня настороженно. Види­мо, отношение к змее и мои босые ноги заставили их отнестись ко мне с недо­верием.

Я начал объяснять, что такая змея совершенно безвредна, но они стали смотреть еще подозрительнее. Тогда я надел ботинки и вернулся к автомашине.

Я проехал еще около двух миль. Несколько раз останавливался, чтобы поймать перебегавших дорогу ящериц. Это были большие, быстрые и осторожные ящерицы, уползавшие слишком далеко от моей рогатки, которую я заряжал дробью десятого номера.

Я ехал дальше и дальше, пока наконец перестали встречаться автомашины, и то­гда начал подыскивать место для привала. Не встретив на протяжении целой мили ни души, подъехал к дороге, ведущей к берегу, свернул в кокосовую рощу и проехал до опушки, примыкавшей к морю. Это было чудесное место: бескрайний, уходящий вдаль, заросший пальмами берег, отделенный от моря полосой белого песка.

Выйдя из машины, достал ящик с припасами и занялся приготовлением завтрака. В моих запасах было несколько /шинных желтых плодов индийского манго, фляга с водой, лимонный сок, барбадосский ром и термос с кофе. Все вместе взятое сдела­ло завтрак отличным, по крайней мере на мой взгляд. Если к этому добавить легкий бриз и тень под кокосовыми пальмами да еще вид на простирающийся до горизонта разлив вод Ориноко, то можно считать мой завтрак просто великолепным.

Пока я завтракал, время придвинулось к полудню. Уложив все на место, я достал шляпу, спасавшую от лучей солнца, палку–щуп, футляр с фотоаппаратом, кронцир­куль, стальную рулетку и отправился бродить по берегу. Кругом не было ни души; ни звука не раздавалось над волнами. Было безразлично, в какую сторону направиться, но я пошел к югу, так как последние люди, которых видел в пути, находились север­нее.