Лида сидела недвижно, завороженно слушая музыку торжественных и печальных слов, а Варька победно глядела то на сестру, то на учителя, и взгляд ее говорил: «Это все ради меня, понятно?».

Потом Лида сбегала к соседке за гитарой. Петр Михайлович быстро щипал струны, а Варька пела низким грудным голосом частушки. Голос у нее был такой силищи, что стаканы позванивали и по клеенке стола ползали легкие алюминиевые ложки.

И хотя в частушках не было ничего особенного, Лида слушала их с неудовольствием. Ей казалось: Варька специально придумала эти частушки, чтобы уязвить сестру и о чем-то намекнуть Петру Михайловичу.

Варька сверкала нахальными зелеными глазами, притопывала ногой:

«Боже мой! — думала Лида. — О чем она поет!».

А Варька, стоя за спиной учителя, раздувала ноздри, склонялась к Петру Михайловичу и, почти задевая его волосы высокой грудью, частила:

Учитель неловко отставлял стул, пытался повернуться к Варьке лицом, но она, пританцовывая, снова оказывалась за его спиной.

Варька узила глаза, пронзительно смотрела на сестру. «У меня же не черные брови, — вдруг подумала Лида и вздрогнула: — А при чем тут я?»

Варька резко оборвала песню и, посмеиваясь, села на свое место.

Петр Михайлович, растерянно улыбаясь, снял очки и, протирая их платком, мягко глядел на Лиду с таким выражением, будто хотел сказать: «Вы уж не сердитесь, пожалуйста, на сестру — она же еще молоденькая, глупенькая».

— Налейте мне еще, Петр Михайлович, — попросила Варька, — или не заслужила?

— Варя, довольно, — нахмурилась Лида, — у тебя и так уже язык размок.

— Налей, — обняла Варька сестру, — или жалко?

Отхлебнув из стакана, она внезапно вскочила, кивнула Петру Михайловичу:

— Сыграйте, я последнюю спою.

Учитель потрогал струны, а Варька закружилась по комнате, озорно помаргивая глазами:

— Все, — выдохнула она, устало опустившись на стул, — хорошо?

— Неплохо, — согласился учитель. — У вас сильный голос. А отчего бы не пойти в самодеятельность?

— Куда? — засмеялась Варька. — Там же не платят.

— Конечно, — удивился учитель. — А зачем деньги?

— Мы с ней сироты — и приданое сами себе зарабатываем. Нас мужья не голыми возьмут.

«Стыд какой! — думала Лида, торопливо выходя на кухню. Но сейчас же вернулась. — Как бы она без меня совсем с рельс не сошла».

Петру Михайловичу тоже было, видно, не по себе, и он поспешно спросил:

— А есть у вас любимая книжка, Варя?

Но Варьку не так-то легко было сбить с ее дорожки. И она, посмеиваясь, кинула учителю:

— А то как же! Есть любимая книжка. Сберегательная!

— Что это вы все о деньгах? — окончательно сконфузился учитель.

Варька сощурила глаза, даже немного побледнела и произнесла совершенно трезво:

— Денег нет — век дура.

Лида вмешалась в разговор.

— Вы знаете, Петр Михайлович, — вздохнула она, — мы намедни новую марку варили. Высоколегированная сталь. И не вышло.

— Я слышал об этом, — кивнул учитель. — Очень сложный состав. Жаль, если не получится.

— Расчет неточный был. И потому — большой угар углерода.

Лида упрямо тряхнула головой:

— Все равно получится Мы сейчас за коммунистическое звание деремся. Нельзя, чтоб не получилось.

— А что такое коммунизьм? — вяло поинтересовалась Варька. — Это когда всем хорошо?

— Примерно.

— Ну, я сама себе это устрою.

— Одной себе — скучно, Варя, — не согласился учитель.

— Погодите... — запоздало спохватилась Лида. — А откуда знаете, что мы сейчас варим?

Учитель торопливо взял папиросу из коробки, сломал несколько спичек, прикуривая:

— В цеху давеча случайно был. И вас видел. Вы очень храбрая, Лида.

— Это почему же? — краснея от похвалы, спросила девушка.

— Ну как же? На такой высотище работаете. Небось, метров десять?

— Ну уж и десять! Еле-еле девять наберется...

— Все равно.

— И ничего сложного нет: катаюсь по шихтовому пролету и загружаю мульды. Только и всего.

— «Только и всего»! — засмеялся учитель. — Мы бы с Варей, чай, струсили!

Ходики на стене показывали полночь, и Петр Михайлович стал прощаться.

— Спасибо. Не откажете — еще приду.

Варька пошла проводить гостя.

Вернувшись, обняла сестру и потащила ее к зеркалу.

В большом волнистом стекле они видели себя до пояса. Варька шептала на ухо сестре какие-то нетрезвые пустяки, а сама все поглядывала в зеркало, и Лиде казалось, сравнивает.

— Ладно, пойдем спать — нам завтра географию учить.

— Черт с ней, с географией — выходной ведь.

— Все одно — учить надо.

— А зачем мужней бабе география? — раздеваясь, спросила Варька. — Пироги с нею печь лучше?

— Это не ты первая спрашиваешь.

— А кто еще?

— Митрофанушка. Недоросль.

— Завистливая ты, Лидка. Обидно, что ли, что Петр Михайлович ко мне ходит?

— А почему к тебе? Может, к обеим?

— К обеим! Ты же старше его на три года, и в зеркало погляди — сохлая, как осенний лист!

— Это уже слышала и в зеркало глядела. А откуда взяла, что я старше?

— В кадры бегала. Знакомая у меня там.

— Ну, спи. К тебе, так к тебе.

Петр Михайлович зачастил к сестрам. Каждую субботу он приносил . с собой шоколадные конфеты или фруктовый торт, стесняясь, отдавал их Варьке. Та хозяйственно складывала конфеты в тарелку, ставила на стол, предлагала Петру Михайловичу:

— Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь. И нам тоже хватит.

— Я, если позволите, лучше покурю, — лез за портсигаром учитель.

Однажды Лида задержалась на комсомольском бюро и пришла домой уже затемно. Войдя в комнату, увидела: Варька гладит учителя подлинным льняным волосам, а тот что-то говорит прерывающимся голосом.

С этого раза Лида старалась проводить субботние вечера у подруг. Под глазами у нее появились синие тени, и она старалась уверить себя, что это от усталости. Чтобы Варька не заметила перемены, Лида припудривала лицо и норовила сидеть в тени.

— Ну как у вас — все хорошо? — иногда спрашивала она сестру.

— Все, — небрежно роняла Варька. — Только робкий он, будто немой. Молчит и руки за спину прячет.

— Что ты говоришь! — вспыхивала Лида. — Отчего же это?

— А кто его знает! Недотепа какой-то. Самой все приходится.

— А что «все»? — холодела Лида.