— Много десятков веков назад, — продолжал старик, — там, где теперь покачивает свои волны Рица, лежала прекрасная долина и по ней спокойно и широко текла медленная Лашипсе. Она была так мелка и незлобива, что даже олени и туры, медведи и лисы не боялись переходить ее по нескольку раз в день.

Мягкая и яркая трава росла в долине. И люди, придя сюда, увидели, что здесь превосходное пастбище.

Но все не могли пасти тут коров и коз. Не хватило бы места. И тогда старики и юноши, взрослые мужчины и матери решили: пусть пасет в долине Лашипсе свое стадо Рица.

О красоте горянок поют песни, но что́ была красота других женщин перед красой Рицы? Есть женщины, как праздник, и каждый, кто посмотрит в глаза им — обрадуется и загрустит. Мальчик, может быть, не поймет, отчего грусть, но мужчине ясно, о чем я говорю. Все-таки печально, когда у тебя только будни, а праздник проходит мимо.

Так вот, Рица пасла стадо в долине Лашипсе, и травы пышнее цвели в ее присутствии. Она была дочерью гор, и они подарили ей свои вечные краски: зелень самшита — глазам, яркость тюльпанов — губам, черноту беззвездных ночей — ко́сам.

Проезжали мимо пастухи и путники, и всякий оставлял здесь часть своего сердца, — ведь только камни не понимают красоты.

Однажды, преследуя подбитого тура, прискакали в долину три брата из горной деревни. Это были красивые и отважные юноши. Многие девушки любили братьев и были бы счастливы стать их женами. Но юноши еще никого не любили.

На полном скаку, догоняя тура, летели они вперед. Могучий Агепста только на мгновение бросил взгляд в сторону — и увидел Рицу. И не понимая, что делает, всадник рванул поводья на себя. Скакун взвился на дыбы. Еще передние ноги коня не опустились на землю, когда Агепста выпрыгнул из седла.

И средний брат Ацетук, и младший брат Пшегишха тоже увидели Рицу.

И все трое подошли к ней, и даже не сказали «здравствуй», потому что совсем онемели от удивления.

Рица тоже очень растерялась и опустила глаза. Но вскоре она нашла в себе силы и, покраснев, сказала:

— Будьте моими гостями. Как вас зовут?

Охотники поклонились пастушке и сказали свои имена.

Рица угостила братьев сыром; они вежливо поблагодарили ее и попросили разрешения удалиться.

Но не уехали далеко. Ускакав на отроги Рыхвы, соскочили с коней, и старший брат сказал Ацетуку и Пшегишхе:

— Я вижу: нас обожгло огнем. Жизнь без любви, как год без весны. Но я старше вас — и боюсь раздоров, Ацетук и Пшегишха. Решим так: пусть она будет нам всем сестрой, эта Рица.

Помолчав, Агепста повернулся к среднему брату:

— Теперь говори ты, Ацетук.

И Ацетук сказал: «Да».

— Теперь твой черед, Пшегишха.

И Пшегишха сказал: «Называться человеком легко, быть человеком труднее. Я согласен с тобой, Агепста».

И тогда они снова поскакали в долину и провели ночь у костра Рицы.

Днем братья уезжали на охоту, а вечером пастушка варила им дичь и чинила их платье.

Однажды, в конце весны, они сидели у костра и Рица пела. Шелест травы, и лепет ручьев, и звон ветерка — все было в этой песне.

Горы молчали, слушая Рицу, облака замерли в небе, и туры застыли на утесах.

Если бы они знали, к чему приведет песня!

Ползли и скрипели по горам, как осыпи, слухи о Геге и Юпшаре. Чернобородые братья жили разбоем, угоняли стада горцев к берегу моря.

В тот самый час, когда пела в долине Лашипсе красавица Рица, разбойники сидели у костра, ели баранину, и пили вино, и курили табак.

И вдруг трубка выпала из рук старшего брата Геги. И из рук Юпшары тоже выпала трубка. Они услышали голос Рицы.

Взвились на дыбы их кони и понесли седоков по горам и лесам к изумрудной долине Лашипсе.

Среди деревьев осадил коня Гега и посмотрел сквозь ветви. И он увидел у костра трех юношей и девушку.

— Я убью мальчишек, — прошептал Гега брату, — и мы возьмем красотку себе, чтоб коротать с ней горные ночи.

— Погоди, брат, — ответил Юпшара, — мужчины собираются в путь. Девушка достанется нам без боя.

И они стали ждать.

Уже звезды затеплились в небе и уже потускнели они, тая от рассвета, а Рица все пела. И три брата не садились в седла, — не могли уехать от песни.

Наконец замолчала пастушка, и вскоре заплясали под седоками кони. Вот уже звук копыт затих в горах и выпрямилась трава, которую смяли ноги коней.

И тогда скакуны вынесли разбойников к костру Рицы. Она думала, что вернулись друзья, и счастливая улыбка тронула ей губы.

Гега спрыгнул с коня, — и забилась в его железных объятиях Рица. Увидела она перед своим лицом черную бороду и глаза, налитые кровью, и над горами понесся крик тоски и отчаянья.

Но не услышали Рицу ни Агепста, ни Ацетук, ни Пшегишха. Далеко в горы унесли их кони, густой лес заслонял звуки, бурные реки кипели на камнях — и шум воды тоже заглушал крик Рицы.

Братья продолжали ехать дальше.

Снова закричала в руках разбойников девушка. И снова ничего не услышали братья.

Тогда сорвался с утеса старый ворон и полетел вслед братьям. Громко закаркал он над их головой.

Но не поняли его языка юноши.

Тогда травы и кусты стали цепляться за ноги коней и сдерживать их бег.

«Наши скакуны застоялись в долине», — подумали охотники.

Тогда закипели ручьи, запенились, и даже камни, дробясь под копытами коней, закричали о беде. И дикая серна металась перед мордами лошадей.

Заволновался наконец Агепста, нахмурился и сказал:

— Братья, случилась беда. Сестра наша в опасности.

Как горная буря — через шиповник, по каменным тропам, не разбирая дороги, неслись они к долине, где кричала в руках жестокого Геги девушка Рица.

И, услышав топот их коней, кинулся Юпшара на помощь брату, чтоб посадить Рицу в седло.

А горы уже тряслись от топота скакунов, и деревья клонились к земле от ветра, — юноши летели к своей сестре Рице.

Обернувшись, Гега увидел братьев. Бежать с девчонкой было поздно!

Заскрипев зубами, Гега высоко поднял Рицу и кинул ее в холодные воды Лашипсе. — «Пусть никому не достанется!».

Потом вскочил на коня и ударил его шпорами. Вслед за ним взлетел в седло Юпшара.

Но запели в воздухе три стрелы, выпущенные из трех луков, и на полном скаку вылетели разбойники из седел, ударились о землю и в тот же миг превратились в злые кипучие реки.

Пришпорили юноши коней и кинулись в долину. Увидели: нет долины и нет Лашипсе, а разлилось вместо них изумрудно-зеленое бездонное озеро. Это их Рица, не стерпев позора, стала озером.

И тогда окаменели они от горя, застыли горами, подняв к синему небу Кавказа гордые головы.

Так и стоят до сих пор Агепста, Ацетук и Пшегишха, охраняя Рицу, и несется из озера, догоняя Гегу, Юпшара...

Старик замолчал, отер со лба пот и, жадно затянувшись из трубки, стал задумчиво смотреть на костер.

Я тихонько взглянул на Витьку и заметил, что глаза у него стали красные и все тело напружено, как лук с натянутой тетивой.

— Тебе не холодно, Витя?

— Ну да — озяб, — сказал он, поеживаясь, хотя в другое время такой вопрос мог его обидеть.

Уже засыпая, я слышал, как Витька ворочался на зеленом ложе, чуть-чуть вздыхал, думая о чем-то своем. Но мне казалось, что я понимаю его.

Неожиданно он приподнялся на локтях и шепотом спросил старика:

— А почему, дедушка Аргун, не всегда замерзает Рица зимой?

— А?.. Что?.. Почему не замерзает Рица? Потому, внучек, что слезы и горе любви могут растопить даже лед.

...Я проснулся до восхода солнца. Дедушка Аргун спал спокойным тихим сном.

Витька лежал по-прежнему на спине, смотрел усталым взглядом в небо, и мне подумалось, что он совсем не спал в эту ночь.

— Пошли к Рице, — тихо сказал он мне. — Сейчас интересно поглядеть на нее.

От его голоса проснулся пастух и, поеживаясь от утреннего холода, украдкой взглянул на плетенку, вздохнул и закурил свою трубочку.

— Пойдем, — согласился я.

Дедушка Аргун идет с нами вверх, на самую макушку Рыхвы. Здесь он привязывает к старому грабу свою лошадку и догоняет меня.