Особенно любил Михайло выезжать с отцом на рыбную ловлю в открытое море. Перед его глазами расстилалась тогда безграничная водная равнина, и огромный небесный шатер со всех сторон замыкал ее края. Что там, за этими голубыми пределами?.. Михайло сидел у руля и думал о величии природы и о могуществе человеческого ума, который побеждает эту природу.
Вот сейчас — сколько верст под лодкой внизу? А они с отцом без опаски плывут над этой страшной пропастью и, поймав ветер в тугие паруса, заставляют везти их, куда надобно…
А что там, на самом дне? Поди, тоже идет какая-нибудь своя жизнь, и нет ей до нас никакого дела, как нет дела зверью в лесах или самоедам, что на берегах реки Мезени. Все живет по-своему, а нам кажется, что иначе, как мы, и жить нельзя…
Вот чайка взвилась вверх, блеснув на солнце острым белым крылом. Как она залетела сюда? Где-то присядет теперь в этой пустыне, чтобы закусить мелькнувшей у нее в клюве рыбкой?..
Медленно падает солнце в воду у самого края моря. И льется кровь из него, словно ранил его кто в небе. Это — закат. Вот окунулось оно, и сомкнулась вода над ним. А завтра оно встанет на другом конце моря, как ни в чем не бывало. Отчего все это?..
А ведь как хочется знать! Как хочется высунуть голову из потемок, оглянуться на весь белый свет и крикнуть:
— Кто же объяснит мне, что к чему и что от чего? Тогда буду знать, как взяться за человеческую жизнь, как сделать ее не в тягость, а в радость!..
Наступала суровая в тех краях зима, когда птицы нередко падают сверху мерзлыми комочками. Там, за полярным кругом солнце почти не показывается. Шесть долгих месяцев была бы здесь тьма, если бы на смену солнцу не появлялось величественное и прекрасное северное сияние. Тогда в той стороне, где море, полнеба вспыхивало диковинным пожаром. Дрожали и переливались разноцветные яркие лучи, холодным блеском своим разрывая и рассеивая ночь.
— Отчего? Почему?..
В одной деревне случайно познакомился Михайло с зажиточным мужиком Дудиным. У него в доме он нашел довольно значительную библиотеку. С жадностью набросился на книги, но тотчас же разочаровался. Все сплошь были старые знакомцы-церковники. Большинство было перечитано, а другие, Михайло знал по опыту, ничего нового ему не дадут.
— Нет, Христофор Евстигнеич, — с какой-то даже обидой сказал он, — не то мне нужно.
И опечаленный рассеянно перевернул крышку какой-то серенькой книжонки. Но в тот же момент в глазах его мелькнули удивление и радость, и они впились в строчки… Исчезло для Михайлы все окружающее. Он бормотал, сжимал себе голову руками и не оторвался от книги, пока не прочел ее до конца.
Ни одного слова о боге, о церкви, о чудесах, об ангелах и архангелах! Совсем что-то новое, непохожее на все, что до сих пор читал Михайло.
Этой книгой, захватившей Михайлу, словно какой-нибудь увлекательный рассказ, была… арифметика. Ее составил, еще по приказу Петра Великого, Магницкий для мореплавателей, и она содержала начальные сведения по геометрии, физике, астрономии и вождению кораблей. Это был новый, неведомый до сих пор Михайле, мир науки и знания.
— Ишь ты, как забрало парня, — с изумлением сказал хозяин и ушел по своим делам, увидев, что Михайле сейчас не до него.
А когда юноша кончил читать и, откинувшись к стене, затуманенными глазами повел по избе, Дудин с лукавой улыбкой преподнес ему другую старинную книжку — грамматику Смотрицкого.
— А эта как? — подмигнул он.
С дрожью в голосе, страшась отказа, Михайло стал просить дать ему эти книги на дом.
— Нету, малец, — решительно сказал Дудин, — у меня читай, сколь влезет, а на руки не дам. Потому — берегу, как зеницу ока.
Однако через Дудиных сыновей, с которыми Михайло специально на этот случай подружился, он достал драгоценные книги и уже с ними не расставался.
Эти книги Ломоносов потом сам называл «воротами своей учености».