– Почему?

– Видишь ли… Наслаждение… Здесь тоже есть свои пределы… Выносливость человеческого организма. Меня уже мало что способно взволновать. Такой своеобразный иммунитет. Физический и эмоциональный… Ко всему. А вот ты ещё многое можешь для себя открыть. Ты не знаешь, когда тебя настигнет смерть. Не можешь этого запланировать. Всё, что намечено заранее, ужасно скучно. Главное в этой жизни – неожиданности.

Скотт чуть заметно покачал головой.

– Смерть – это тоже пустяк. Она – просто исчезновение того, что когда-то имело для тебя смысл. Или… – Он умолк, подыскивая слова. – Пока жив, к чему-то стремишься, что-то предполагаешь сделать, ибо система ценностей имеет свои законы. Допустим, что она основана на четырёх арифметических действиях. Смерть – это переход в иную плоскость аксиологии, совершенно нам неизвестную. Но арифметические правила, как таковые, абсолютно неприменимы к геометрии.

– Ты полагаешь, что у смерти свои закономерности?

– Это может быть вообще отсутствие всяких закономерностей, Эйлин. Любой человек живёт, зная, что жизнь неизбежно сменится смертью, на том основана любая цивилизация. И потому главная единица цивилизации – раса, а не отдельный индивидуум. Инстинкт толпы…

Девушка внимательно смотрела на собеседника.

– Вот уж не думала, что Вольный Легионер способен на такие философские рассуждения!

Скотт закрыл глаза и расслабился.

– Горожане ничего не знают о Вольных Легионерах. Точнее – не хотят знать. А мы тоже люди. Интеллигентные люди. Наши учёные ни в чём не уступят тем, что обосновались под куполами.

– Но они работают на войну!

– Война – это печальная необходимость. По крайней мере, сейчас, – парировал Скотт.

– Расскажи, как ты во всё это ввязался!

Брайен улыбнулся.

– Как ни странно, но похвалиться не могу. Я вовсе не беглый убийца. Просто странник. Родился в Цитадели Австралия. Мой отец был учёным, а дед – солдатом. Думаю, это у меня в крови. Я перепробовал много профессий и занятий, но всё впустую. Искал чего-то постоянно… Чёрт знает, чего мне хотелось! Быть может, выложиться до предела, как в бою. Это почти то же самое, что и религия. К примеру, члены секты Людей Нового Суда фанатики конечно, однако вера для них самое главное в жизни.

– Да эти бородатые грязные придурки просто свихнутые!

– Нет, просто они во многом заблуждаются, вот и всё. Есть много других конфессий, обращённых к людям, но меня лично ни одна религия никогда не привлекала. Они слишком ограничивают самореализацию.

Эйлин снова взглянула на суровое лицо солдата.

– Ты предпочёл бы действовать мечом, как рыцари Мальтийского ордена в войнах с сарацинами.

– Возможно. У меня не сложилось никакой системы ценностей. И потому я легионер.

– Что для тебя вообще значат Вольные Легионы?

Скотт открыл глаза и улыбнулся девушке. Он вдруг стал похож на зелёного мальчишку.

– В сущности, не так уж много. Просто дают хорошую эмоциональную встряску. Трезво рассуждая, я понимаю, что всё это – жуткая показуха. И так было всегда. Они – такая же чушь, как Люди Нового Суда. Войны как таковые – сплошной анахронизм. Ведь настоящей-то цели у нас никакой и нет. Наверняка большинство из нас ясно видит, что Вольные Легионы лишены будущего. Им осталось этак лет двести… Не больше.

– Но ты ведь службу не бросаешь… Почему? Явно не из-за денег.

– Ты права. Но это… Как наркотик… В старину жили такие племена… Викинги, которые славились своей безумной отвагой. Мне кажется, что мы чем-то похожи на них. Для обитателей форта их отряд – это и мать, и отец, и дети, и сам всемогущий Господь Бог. Легионер сражается с солдатами из других групп, если ему за это платят, но ненависти в его душе при этом нет. Они поклоняются Колоссу на глиняных ногах. Каждая битва, независимо от того, закончилась она победой или поражением, приближает наш конец. Мы сражаемся, чтобы защитить общество, которое в конечном счёте нас же и отвергнет. Когда все цитадели наконец придут к согласию и объединятся, мы им больше не понадобимся. Я вижу здесь определённую закономерность. Когда войны были неизбежной частью цивилизации, каждая крепость содержала свою армию. Но теперь они всё больше отделяются от нас. Мы являемся неизбежным злом. Вот если бы они наконец кончили враждовать… – Скотт невольно сжал кулаки. – Сколько мужчин сразу обрели бы свой счастливый уголок на Венере, в подводных метрополиях! Но пока есть нужда в Вольных Легионах, желающих служить в них всегда хватит!

Эйлин потягивала коктейль, вглядываясь в хаос серых туч, напоминавших морские волны. В тусклом мерцающем свете лицо Скотта походило на каменную тёмную маску, где выделялись лишь блестящие глаза. Девушка осторожно коснулась его руки.

– Ты воин, Брайен. И вряд ли сможешь измениться.

Скотт горько усмехнулся.

– Скорее всего вы правы, мисс Эйлин Кейн! Наверно вы полагаете, что война заключается в том, чтобы жать на курок? Отнюдь. Вот я – воененый стратег. Чтобы им стать, мне пришлось вкалывать целых десять лет потяжелее, чем в техническом институте любой из крепостей. Для ведения войны я должен знать всё от расчёта траектории снаряда до психологии толпы. В этом заключается самая обширная область науки, известная Системе. И самая бесполезная. Потому что война умрёт всего через несколько столетий. Ты никогда не видела форта Вольных Легионеров, Эйлин. Там тоже обучают знаниям. И вся эта великолепная наука служит исключительно военным целям. У нас есть собственные психологи. У нас есть свои инженеры, которые проектируют абсолютно всё, начиная от артиллерийских орудий и кончая днищем звездолёта с минимальным коэффициентом трения. У нас есть свои литейни и мельницы. Каждый форт – это город, где всё ориентировано на войну, точно так же как в цитадели – на развитие науки и искусства.

– Неужели там всё настолько сложно?

– Просто фантастически сложно и до невероятия бесполезно. И многие из нас понимают это. Но мы дерёмся, потому что война – как дурман. Мы обожаем свои отряды. Для нас они – эйфориак. Но по настоящему мы живём лишь когда воюем. Только жизнь эта – ненастоящая. По-настоящему живёте вы в своих цитаделях. У вас есть работа и развлечения, если вы устаёте. А мы для вас – нечто чуждое.

– Отнюдь не для всех из нас, – возразила Эйлин. – Среди нас тоже есть такие, которые не вписываются в шаблон. Ты для себя по крайней мере нашёл какой-то смысл существования. Ты солдат. А вот я не могу вести такую жизнь, которая состоит исключительно из удовольствий. Но, увы, мне не остаётся ничего другого.

Скотт сжал её ладонь.

– Зато ты по крайней мере принадлежишь цивилизации, тогда как я стою за её пределами.

– С тобой, Брайен, всё могло бы быть гораздо лучше. Хотя бы на миг. Не думаю, что так может продолжаться достаточно долго.

– Могло бы.

– Это ты теперь так думаешь. Поверь мне, ужасно чувствовать себя тенью.

– Знаю.

– Я хочу быть с тобой, Брайен, – продолжала Эйлин, глядя прямо ему в лицо. – Я хочу, чтобы ты приехал в Цитадель Монтана и остался там. Пока не кончится наш эксперимент. А кончится он наверняка скоро. А может и не очень. Мне нужна твоя сила. Я могу тебя научить, как лучше приспособиться к такой жизни и что можно от неё получить. Ты увидишь, что такое настоящий гедонизм. По крайней мере, ты мог бы осчастливить меня своим присутствием. Ибо общество человека, подобного мне, который только и умеет, что гоняться за удовольствиями, я терпеть не стану…

Скотт молчал. Некоторое время Эйлин пристально глядела на него.

– Неужели война так много для тебя значит? – спросила она наконец.

– Нет, – ответил он. – Вовсе нет. Это воздушный шар. И я знаю, что внутри пусто. Честь полка! – рассмеялся Скотт. – Терять мне действительно нечего. Просто я достаточно долго был изгоем. Существо общественное не может жить бесплодными мечтами, даже если они очень красивы. Я думаю, что в этом мире важны лишь взаимоотношения двух начал – мужчины и женщины. И ничего более.