– Однако, несмотря на всё, ничто человеческое вам не чуждо, капитан, – заметила она. – Я слышала, как вы говорили с Норманом.

Скотт пожал плечами.

– Я сделал это для его собственного блага и в интересах подразделения. Один глупец может доставить уйму хлопот, мисс Кейн.

– Завидую Норману, – продолжала девушка. Должно быть, у вас ужасно интересная жизнь, капитан. Я бы тоже хотела немножко пожить так. Но недолго. Я – один из тех осколков цивилизации, которые не годятся совершенно ни на что, и потому хотя бы в одном стремлюсь достичь полного совершенства.

– А именно?

– В искусстве получать максимальное удовольствие от жизни. Думаю, что вы назвали бы это именно так, капитан. Я стараюсь брать от жизни всё. Скучать почти не приходится, но порой на меня всё-таки находит хандра. Я хочу с вами побеседовать, капитан.

– Слушаю вас, – отозвался Скотт.

Эйлин Кейн состроила лёгкую гримаску и продолжала.

– Это всего лишь неудачная словесная оболочка, а я хочу, чтобы вы поняли внутреннюю суть явления. И чтобы это прошло для вас безболезненно. Ужин и танцы. Полагаю, вполне реально?

– К сожалению, сейчас времени нет, – возразил Скотт.- В любой момент может поступить приказ. – Брайен не был до конца уверен, по душе ли ему приглашение этой девушки из крепости, и хотя Эйлин безусловно нравилась Скотту, затрагивая в нём какие-то самые тонкие потаённые струны, необычно волновала его, но решить он не мог. Она была изысканной представительницей чуждого ему мира. Другие аспекты этого мира не интересовали его абсолютно. Геополитика или наука, не связанные с армией, были чужды Скотту и ничего не говорили ему. Но все миры сходятся в одной точке – в удовольствии. Скотт мог понять развлечения обитателей морских городов, тогда как их повседневные занятия или политические страсти не вызывали у него особых симпатий.

В приёмную вошёл Риз и, прищурившись, взглянул на обоих.

– Я должен кое-что сообщить, капитан, – наконец произнёс он.

Скотт понял скрытый смысл его слов. Они означали, что предварительное соглашение с Мендесом заключено. Брайен кивнул.

– Мне прибыть в штаб?

Суровое лицо Риза внезапно смягчилось. Он молча и бегло взглянул на Эйлин и Скотта.

– Я отпускаю вас до утра. Пока вы мне не понадобитесь, но должны явиться ровно к шести, капитан. Похоже вам нужно уладить парочку небольших дел.

– Понял, командир, – Скотт проводил Риза взглядом. Кажется, тот имел в виду Джину. Но Эйлин об этом, конечно, ничего не знала.

– Итак, – продолжала она, – неужели вы меня отвергнете? Хотя правильней с вашей стороны будет пригласить меня выпить чего-нибудь покрепче.

Времени оставалось ещё множество.

– Охотно, – ответил Скотт и они лифтом спустились на улицу.

А когда выбрались на одну из магистралей, девушка обернулась к Скотту и перехватила его взгляд.

– Извините, капитан. Возможно, у вас уже назначена встреча. Я об этом не подумала…

– Что вы, у меня нет никаких плавнов, – заверил он. – Во всяком случае, ничего существенного.

И это была сущая правда. Когда Скотт наконец осознал её, он неожиданно почувствовал благодарность к Джине. Его связь с нею была совершенно особого свойства и как нельзя более подходила для человека его профессии. Именовалась она свободным браком. Джина не была для него ни женой, ни любовницей, а чем-то средним между тем и другим. У Вольных Легионеров не было условий для устройства личной жизни. В Цитаделях они считались гостями, а в фортах – военными. Взять женщину в форт это всё равно, что поставить корабль на линию огня. Поэтому подруги Вольных Легионеров жили в крепостях, перебираясь из одной в другую вслед за своими мужчинами, а поскольку солдатам приходилось постоянно рисковать жизнью, они предпочитали свободную любовь. Скотт и Джина состояли в подобном союзе уже пять лет. Они никогда не ставили друг другу никаких условий. Никто не ждал верности от Вольного Легионера. Они были настолько скованы железной дисциплиной, что когда наступали короткие передышки между боями, то пускались во все тяжкие.

Эйлин была для Скотта ключом к дверям Цитадели, вратам в мир, к которому он не принадлежал и которого никогда не мог понять до конца.

Скотт открыл для себя такие тонкости, о которых даже не подозревал. Эйлин стремилась получить от любого проявления жизни максимум наслаждения и старалась достичь этого даже в мелочах. К примеру, оказалось, что крепкий и приторный коктейль "Лунный Цветок" можно сделать гораздо приятнее, если цедить его через подслащённый ломтик лимона, зажатый в зубах. Обычно Скотт предпочитал двойное виски и, как любому обычному солдату, ему нравились горячительные напитки, которые он называл гидропоническими. Однако коктейли, предлагаемые ему Эйлин, ни в чём не уступали терпкому, жгучему двойному виски цвета янтаря. В ту ночь Эйлин научила его разным фокусам. Спиртное чередовалось с веселящим газом, бешеные скорости аттракционов Луна-парка, от которых захватывало дух, обостряли чувственное восприятие и щекотали нервы. Эйлин была неистощима на тонкие, изысканные причуды. Она не походила на обычных девушек из подводных городов, называя себя побегом, случайным, бесполезным цветком на мощной лозе, которая давала обществу учёных, изобретателей, социополитиков. Эйлин, так же как и Скотт, была обречена на гибель. Обитатели подводных метрополий служили Минерве, Скотт – Марсу, а Эйлин – Афродите, но не только как богине любви, но и как покровительнице радости и искусств. Между Скоттом и Эйлин существовала такая же разница, как между Вагнером с его мощными аккордами и мелодичными арпеджио Штрауса. В глубине души у обоих затаилась горечь и щемящая печаль, но они редко это осознавали. Их роднило чувство подсознательной безысходности.

Во время карнавала ни Эйлин, ни Скотт не надевали масок. Их лица сами по себе напоминали маски. Оба научились не выдавать своих чувств, хотя каждый достиг этого собственным путём.

Скотт улыбался редко и с трудом, тогда как с лица Эйлин улыбка почти не сходила.

Благодаря ей Скотт мог лучше понять горожан. Эта девушка послужила ему как бы катализатором. Между ними установилось безмолвное согласие и слова здесь были не нужны. Они понимали, что по мере развития цивилизации люди, подобные им, неизбежно исчезнут. Сейчас человечество относилось к ним снисходительно, поскольку проблема их выживания или вырождения должна была рано или поздно решиться естественным путём. Каждый из них в данной ситуации выбрал свой путь. Скотт служил Марсу, служил верой и правдой, а пассивную Эйлин манила прямая противоположность.

Скотт почувствовал, что хмелеет, но внешне это было пока незаметно. Его причёска по-прежнему была безукоризненной, а загорелое мужественное лицо оставалось бесстрастным, как всегда. Но когда карие глаза Брайена встретились со взглядом Эйлин, между ними проскочила невидимая, но ощутимая искра.

Краски, свет и звуки… Теперь они начали обретать какую-то форму, раскрывая Скотту свою суть.

Далеко за полночь они сидели на Олимпе, где обнаружили свой маленький космос. Стены комнаты, где они очутились, как бы исчезли. Быстро бегущие клубы опаловых туч роились в беспорядке. Приглушённо шумел искусственный ветер. Скотт и Эйлин, подобно богам, пребывали в полном уединении от всего остального мира.

"Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…"

Таков был этот уголок Олимпа. Кроме него не существовало уже ни других людей, ни других миров. Сама собой изменилась система ценностей, а любые психологические барьеры казались нелепыми.

Скотт удобно расположился в полупрозрачном кресле, похожем на облако, Эйлин поднесла к лицу Брайена баллончик с веселящим газом, но Скотт отрицательно покачал головой.

– Не сейчас, Эйлин.

Девушка выпустила баллончик из рук и тот покатился на пол.

– Мне тоже пока не надо. От избытка возникает пресыщение, Брайен. А в наслаждении всегда должно оставаться нечто неизведанное, то, что ещё может удивить. У тебя это получится, а у меня уже нет.