Сияющее видение стремительно ускользало, пустое небо отражалось в пустых глазах сержанта Мерфи. Ни Рая, ни Ада, ни ангелов, ни спасения. Только белесая земля, да черви, да гниющие кости, врастающие в траву. Долгая агония, мучительная смерть, булькающая в простреленном легком кровь. Никто не узнает, где и как он умер. Мама будет ждать, дни напролет просиживая на крыльце старого дома, и отца не утешит строчка в газете «Погиб в бою», и в школе, куда он так хотел вернуться учителем, не повесят портрет в траурной рамке. Даже в этом ему отказано.

Том уткнулся лицом в плечо сержанта и зарыдал. Он остался совсем один в этом чужом и враждебном мире. И бессмысленная, бесполезная смерть оборвет едва начавшуюся жизнь холодной равнодушной рукой, и двинется дальше, и не останется от него ни креста, ни могилы, ни даже имени. Только прах и тлен, да вросшие в чужую землю кости.

Голоса снова приблизились. Том прикусил губу, утер слезы грязным рукавом и медленно начал отползать в кусты. От усилий скопившаяся в легких кровь выплеснулась, горячее пятно на груди расползлось дальше, но дышать стало легче. Он успел укрыться в густом подлеске, когда на полянку вышли двое солдат, оживленно переговариваясь между собой. Немецкого Том не знал, но уверенность в том, что ищут именно его, неожиданно придала ему сил. Если уж умирать, то точно не в германском плену. Он задержал дыхание, и легкие снова обожгло огнем. Но из груди не вырывалось ни звука, ни стона, и немцы, побродив по опушке еще минут пять, снова скрылись в лесу.

Цепляясь за куст, Том поднялся на колени. Издалека, с запада, все еще доносился треск ружейных выстрелов, осветительный снаряд завис яркой звездой, медленно спускаясь над холмом. Стараясь не делать резких движений, Том освободился от рюкзака и подсумков, вытащил из чехла газовую маску и ножом вырезал из нее два кругляшка прорезиненной материи. Выковыряв полужидкий желатин из наглазников маски, намазал ткань и притиснул «заплатки» к груди и спине, крепко прижимая рукой до тех пор, пока они не присохли, и перемотал плечо перевязочным пакетом. Подтягиваясь за колючие ветки, поднялся на ноги и, шатаясь, побрел в сторону британских позиций. С трудом отдирая от земли ноги, он медленно тащился вперед. В глазах темнело, в голове образовалась странная легкость, веселая и жуткая. Том закашлялся, утирая кровавую пену с губ, и мысли его закружились мутным вихрем. «Левая, правая, левая… Только бы не свалиться…»

У восточного подножия холма Том споткнулся и упал на четвереньки. От резкого движения его снова придушил кровавый кашель, и он присел, прислонившись к обгоревшему пню. Голова кружилась, губы пересохли и потрескались, а воды во фляге оставалось уже на донышке. Допив остатки и отшвырнув флягу, Том пополз вверх по пологому склону, цепляясь за пучки пыльной травы. Ярдов через пятьдесят снова остановился передохнуть. Сверху ему был виден развороченный вчерашней канонадой участок немецких траншей, забитый телами британских и германских солдат, лежащими вперемешку. Спуск к траншее был отмечен, словно путевыми вехами, трупами, облаченными в хаки и в серое. Ему показалось, что в откинутой руке одного из них зажат пистолет, и Том, решив, что оружие может пригодиться, снова пополз вперед. Находка разочаровала его, шотландец в лейтенантском мундире сжимал в побелевшей руке ракетницу. Том почти решился оставить ее покойнику, но передумал. Подавать сигналы было некому, но хотя бы одного Джерри, случайно повстречавшегося на пути, он сумеет забрать с собой на Запад.

К рассвету Том почти дополз до германских позиций. Он выбрался на проселочную дорогу, ведущую вдоль холма, все еще более-менее целую, хотя и изрытую кое-где снарядными воронками. Передышки становились все длиннее, каждый булькающий вздох пронзал плечо острой иглой. Британская артиллерия возобновила свою работу, Джерри попрятались в бункеры, окопы опустели. Том снова поднялся на ноги и побрел, словно во сне сквозь густую, вязкую воду. За спиной, едва различимый среди пушечных раскатов, послышался шум. Скрип, топот, конское ржание. Том почти свалился в ближайшую воронку и, заглянув через край, увидел колонну артиллерийских передков, запряженных лошадьми, направлявшуюся от Фрикурта к Ла-Буассель. Ему показалось, что колонна приближается к воронке со скоростью курьерского поезда, и не было никакой надежды, что его, забившегося в пологую яму посреди дороги, не обнаружат.  Том попытался подняться, но опять упал на спину, глядя в темно-синее рассветное небо.

С запада, от британских позиций, показался одинокий Моран. Может быть, тот же самый, что вчера так отважно наблюдал за взрывом Лохнагарской мины. Зеленая ракета взвилась в воздух, и Том рассмеялся, пуская кровавые пузыри, когда аэроплан, наклонившись на левое крыло, заскользил вниз, навстречу артиллерийской колонне.

Моран промчался так низко, что Тома, выбравшегося из воронки, едва не опрокинуло порывом ветра. Застрочил пулемет, перекрывая шум мотора, испуганные лошади кинулись в стороны, возницы, соскочив с передков, пытались удержать рвущихся животных. Кто-то вскинул винтовку, целясь в летчика, но упал, прошитый пулеметной очередью. Аэроплан развернулся на высоте не больше пяти ярдов и снова вернулся к колонне, расстреливая разбегающихся Джерри. Том отсалютовал отважному пилоту, и снова побрел вперед, продолжая сжимать в руке бесполезную теперь ракетницу.

До гигантского кратера Лохнагара оставалось еще сотня ярдов, когда Том снова упал. В глазах замелькало, дышать было невыносимо больно, но он упрямо полз вперед, надеясь, если не выжить, то, хотя бы, подобраться достаточно близко к британским позициям, чтобы его тело нашли. Моран снова пронесся над ним, уже высоко, направляясь на запад, к Альберу. Том проводил его взглядом и провалился в безмолвную темноту.

— Воды, — почти беззвучно прошептал Том.

Прохладная влага коснулась пересохших губ, на лоб легла рука. Маленькая, мягкая, но уверенная женская ладонь. Прикрытые веки согревал теплый свет, ноздри щекотал запах мыла и карболки. Том осторожно открыл глаза. Женщина в белом чепце улыбнулась и снова поднесла маленький фаянсовый чайник к его губам.

— Не поворачивайтесь, мистер О’Рейли, — голос у нее был такой же мягкий, как и руки, — доктор велел держать вас на боку. Так рана быстрее затянется.

— Где я?  —  хрипло прошептал Том.

— В Альбере, — сестра поставила чайник на тумбочку и поправила сбившуюся подушку, — в полевом госпитале. В Булонь вас перевезут через неделю, не раньше. А когда отправлять в Англию, это уж там решат.

— Ничего не помню, — Том вздохнул и тут же пожалел об этом, в груди все еще хрипело и булькало, — меня подстрелили в лесу, а потом я шел… Нет, полз. Или все-таки шел? Вот, забыл.

— Вас подобрали солдаты Девятого Чеширского, — ответила сестра, поднимаясь со стула, — почти у самого кратера Лохнагара. Даже не представляю, как вам удалось добраться туда с такой раной.

— Умирать не хотелось, — Тому почти удалось улыбнуться, — вот и добрался.

— Не умрете, — самым серьезным тоном ответила сестра, — если, конечно, будете слушать доктора. Пойду, схожу за ним. Он будет рад видеть, что вы идете на поправку.

Она сложила полотняную ширму, отделявшую кровать Тома от остальной палаты, прислонила ее к стене и скрылась за дверью.

— А покойник-то воскрес, ребята!  —  раздался веселый голос с соседней кровати, — с возвращением, Падди.

— Я не Падди, — ухмыльнулся Том, — я Томми, заруби себе это на носу, приятель.

Осматривал Тома сам начальник госпиталя, майор медицинской службы, седой и статный, с лучистыми морщинками в уголках улыбающихся глаз. Осмотром доктор остался доволен, отечески потрепал Тома по руке, похвалил за находчивость, сообщив, что, если бы не наклейки из противогаза, легкое отказало бы через час, не позже, разрешил с утра продиктовать письмо домой, но разговаривать велел поменьше и ушел, напомнив раненым, что отбой наступил уже полчаса назад.