Сон никак не шел, и Том долго лежал, глядя на мерцающий огонек ночника у дальней стены. Ему казалось, что он выплывает из темной глубокой пропасти, к воздуху, к свету, к жизни. Он сделал это. Он сделал это сам. Выбрался из цепких холодных объятий, дошел и дополз, не сдался отчаянию, не смирился, не поддался призрачной надежде на грядущую жизнь, отказавшись от той, единственной, которая у него была. Не ангел, не бог. Только он сам. И от этой мысли ему стало легко и свободно, и он заснул, и до утра тихо улыбался во сне.

Через неделю боль почти отпустила, хотя дыхание все еще вырывалось свистящими и хрипящими всхлипами. Доктор разрешил повернуться на  спину и объявил, что наутро Тома отправят в Булонь с ближайшим эшелоном. Товарищи по палате поздравили счастливчика с предстоящей поездкой в Блайти, и вечером, уже почти перед самым отбоем, сестра Кэтти сообщила ему, что его хочет видеть посетитель.

Том ожидал, что это будет кто-то из своих, хотя и слышал, что Тайнсайндскую Бригаду отправили на переформирование, но в палату вошел незнакомый мальчишка в форме второго лейтенанта Королевского Летного Корпуса.

— Привет!  —  паренек застенчиво улыбнулся.  —  Меня зовут Сесил Льюис, я пилот третьего эскадрона. Я пришел сказать вам спасибо, мистер О’Рейли. Меня представляют к Военному Кресту, а все благодаря вам.

— Это вы расстреляли ту колонну?  —  догадался Том.  —  Здорово у вас получилось.

— Я бы их не заметил, если бы не ваша ракета, — ответил лейтенант, — так  что, надеюсь, и вы свою награду получите. Я подал рапорт, как только приземлился. Просил вас найти. Мне показалось, что там никого из наших, кроме вас, не было.

— Спасибо, сэр.

Том замолчал. Давешние мысли снова закрутились в его голове. Лейтенант тоже молчал, словно между ними протянулась незримая ниточка, связывающая товарищей по оружию.

— Я вот тут подумал, — улыбнулся Том, — если в небе нет места для ангелов, может, для меня оно найдется?

— На всех хватит, — рассмеялся Сесил, — до встречи в небе, мистер О’Рейли.

* Джерри  —  так ирландцы называли немецких солдат

* Уйти на Запад — умереть

Норман Барри

— Не будите меня до полудня, Хопкинс, — пробормотал лейтенант Барри, пытаясь поудобнее устроиться на узких деревянных козлах, накрытых серым солдатским одеялом поверх толстого слоя отсыревшей соломы, — и постарайтесь выспаться, капитан непременно придумает, чем нас занять после обеда.

— Постараюсь, сэр, — кивнул денщик.  —  Чаю хотите? Я мигом. Вы и заснуть не успеете. Вон как ночью извозились, сами, небось, проволоку тянули.

— Какой там чай, — отмахнулся Норман, — спать хочу.

— Какой-какой, — сердито проворчал Хопкинс, — настоящий. Я его у Сэма Доусона выпросил, майору Маккензи из дому целую жестянку прислали.

— А его майору прислали или Сэму Доусону?  —  Норман высунул голову из-под шинели, и с интересом поглядел на Хопкинса.  —  И я припоминаю, что миндальное печенье кончилось быстрее, чем я надеялся.

— Так все должно быть взаимообразно, сэр, — почесав в затылке, сообщил денщик, — как я вас тут в окопах прокормлю, если крутиться, как белка в колесе, не буду?

— Я, пожалуй, все-таки, выпью чаю, — Норман решительно выбрался из-под шинели и чуть не стукнулся макушкой о дощатый потолок блиндажа, усаживаясь на колченогий стул перед столом, сооруженным сообразительным Хопкинсом из подставки найденной на руинах ближайшей фермы швейной машины.  —  И побреюсь заодно. Раз уже все равно воду греть.

— Я мигом, — денщик выскочил из блиндажа, и Норман зевнул, провожая его полусонным взглядом.

В блиндаже пахло затхлым тряпьем, мокрой землей и гарью. Из-за противогазовой занавеси едва сочился скудный серый свет раннего осеннего утра. Норман снял с полки бритву, помазок и коробку из-под ваксы с мыльной стружкой, подмигнул полуголой красотке, улыбающейся с французской открытки из разыгранного в карты набора «Порадуйте наших ребят в окопах», задумался и полез в вещмешок за чистой рубашкой. «Все равно послезавтра в расположение, что ее беречь?» 

Лейтенант уже начинал клевать носом, когда Хопкинс, согнувшись в три погибели, втиснулся в низкий проем, победно неся перед собой большую кружку с кипятком. Из объемистого ящика был извлечен миниатюрный кофейник с венком из незабудок на круглом боку, и денщик, бурча себе под нос, что вода перекипела, а сгущенки в банке осталось совсем на донышке, принялся за священный английский ритуал.

— Я побриться хотел, — напомнил Норман, — воды хоть немного оставь.

— Не беспокойтесь, сэр, — радостно доложил Хопкинс, — пока вы там на Ничьей Земле мундир в грязи вываливали, я к колонке наведался. Целую канистру приволок. Правда, она керосином отдает, для чая я из фляжки взял.

— К колонке, — присвистнул Норман, — это к какой же? К той, что за заброшенной коммуникационной траншеей, которую гунны по старой привычке шрапнелью поливают каждую ночь?

— Я осторожненько, сэр, — виновато потупился Хопкинс, — перебежками. Боши  —  они по методе стреляют. А у меня их метода вся рассчитана. Аккуратно по девятнадцать ярдов после каждой перечницы. Им меня не достать.

— Повадился кувшин… — вздохнул Норман, — вот как я могу взводу приказы отдавать, когда отдельно взятый рядовой Хопкинс их не слушает?

— Я на то и отдельно взятый, — с достоинством возразил денщик, водружая кофейник на швейно-машинный столик, — чтобы с меня пример не брать. Сержант Мерфи вчера так ребятам и сказал.

— Это по какому поводу?  —  поинтересовался Норман, вдыхая аромат крепкого душистого чая.  —  Что вы там еще натворили, Хопкинс?

— Да ничего такого, сэр, — замялся денщик, — можете у сержанта спросить. Это он так, для острастки.

— И спрошу, Хопкинс, — улыбнулся Норман, — непременно спрошу. За чай спасибо. И за воду тоже. Вот зеркало я куда-то задевал. Как без него бриться, ума не приложу.

— Я его в перископ приспособил, сэр, — вздохнул Хопкинс, — Фриц последнее расколотил, когда я… Вы не волнуйтесь, сэр. Я вас и без зеркала побрею.

— Когда вы что?  —  Норман вдруг вспомнил, как ночью, когда рабочая команда вжалась в землю под огнем немецкого пулемета, со стороны британских окопов взлетела траншейная мина, из тех, которые умельцы сооружали из банок из-под тушенки, метким попаданием заткнувшая настырный Шпандау, и покачал головой.  —  Спасибо, Хопкинс.

— Да пока не за что, — удивленно воззрился денщик, — вот после бритья и скажете, сэр.

— Тогда давайте выбираться на свет, Хопкинс, — Норман взвесил кофейник в руке и удовлетворенно кивнул.  —  Чай я потом допью.

— Остынет же, — вздохнул денщик, но перечить не стал, сгреб со стола принадлежности для бритья и откинул занавеску.  —  После вас, сэр.

Белесый сумрак траншеи после блиндажной полутьмы резко ударил в глаза, заставив Нормана  прищуриться. Хопкинс выволок наружу стул, и лейтенант, окинув взглядом напряженно всматривающихся в застеленную утренним туманом Ничью Землю часовых у парапета, уселся поближе к траверсу, где было посветлее, в ожидании пока денщик принесет воды для бритья.

Солдаты завтракали, сбившись кучками вокруг ведер с огнем, разведенным из щепок и картонных бисквитных ящиков, всю ночь тщательно оберегавшихся от сырости за пазухой. Бисквиты, прозванные «каменной плиткой», неизменный яблочно-сливовый джем и чай из концентрата. Кое-кто еще не доел купленные у задержавшихся в прифронтовой полосе француженок батоны и сыр, и над ведрами витал аппетитный запах жарящихся тостов.

Первый снаряд разорвался ярдах в двадцати от парапета, столб жирного черного дыма, медленно расплываясь, завис в сыром воздухе.

— С добрым утром, Джек Джонсон, — приветливо улыбнулся капрал Скотти, — вы как раз вовремя, к завтраку.

— А вот и его дружок Свистун Вилли, — кивнул Хопкинс, — поберегись!