Миссис Ларкинс, квартирная хозяйка Ричарда, до войны окатывавшая Флоренс с ног до головы ледяным презрением во взгляде и демонстративно подбиравшая юбки, сталкиваясь с девушкой в прихожей, теперь не упускала случая одарить ее дружелюбной улыбкой. Зато Кеннета там поджидал все тот же Китченер, тычущий ему прямо в нос своим толстым пальцем в белой перчатке. «Ты нужен своей стране». Дик скрипел зубами и с трудом удерживался от ребяческого желания показать военному министру язык. Убеждениями и принципами он поступаться не собирался, и все чаще задумывался, не последовать ли высказанному сгоряча совету Фло и не уехать ли на какую-нибудь ферму, повернувшись к ненавистной империалистической войне спиной.

—  На фронт тебя никто не гонит, —  Фло сердито поджала губы, —  но в местную самооборону ты вступить можешь? Или ты собираешься встречать гуннов цветами, если они высадятся на Острове?

—  А чем будет заниматься наш доблестный Флот, пока они будут высаживаться? — ядовито отпарировал Дик и тут же прикусил язык, заметив победный огонек в глазах девушки.

—  Значит, Флот должен тебя защищать, пока ты тут сидишь, сложа руки? — гневно вопросила она. — Очень по— мужски, Ричард Кеннет!

—  Может, ты считаешь, что стрелять в обманутых немецких рабочих, вместо того, чтобы бороться с теми, кто гонит пролетариат на бойню, это достойное мужчины занятие? — едко спросил Дик. — Ты слышала, что на фронте солдаты в окопах братаются?

—  Пустые слухи, —  отмахнулась Фло, —  а даже если и так? Десяток гуннов решили сыграть в футбол на Рождество, а сотни и тысячи грабят французских крестьян, насилуют женщин, жгут библиотеки.

—  Варят мыло из трупов и носят ожерелья из детских пальчиков, —  запальчиво продолжил Дик, —  ты почаще газеты читай. Вот так капиталисты и натравливают нас друг на друга. Немцы — культурный народ, и я не верю в массовые злодеяния германской армии. Хотя, конечно, мерзавцы найдутся везде. У нас их что, быть не может?

—  Мы своих мерзавцев расстреливаем! И мы не бомбим женщин и детей в мирных городах!

Фло вскочила с кровати и принялась непослушными руками натягивать толстый джемпер. Камин давно догорел, и зубы у девушки застучали, то ли от холода, то ли от гнева.

—  Фло! Фло! — Дик выбрался из— под одеяла и обнял девушку. — Не хватало еще нам с тобой поссориться из-за вранья газетных писак. Ты же знаешь, что наших товарищей хватают на каждом углу. Митинг в Лондоне разогнала толпа оголтелых шовинистов. Баггета арестовали только за то, что он зачитал в парке циркуляр лорда Робертса об отправке проституток в Британскую Армию в Индии. Скоро некому будет защищать интересы рабочих, нас всех пересажают, воспользовавшись законами военного времени. А ты, как девчонка, бегаешь на сборы своей самообороны, как будто германская армия уже начала высадку. Вспомни, где и кому ты нужна больше!

—  И кому? — Флоренс вдруг обмякла в его руках, и Дику ничего не оставалось, как прошептать «мне» и притянуть ее обратно под одеяло. На этот раз все закончилось миром. Или перемирием? Этого он не знал.

 К лету даже самым непробиваемым оптимистам стало ясно, что война не закончится ни к этому, ни к следующему Рождеству. Траншеи протянулись от моря до самой Швейцарии, Новая Армия Китченера пополнялась уже не так быстро, но неуклонно, на улицах все чаще встречались мужчины в хаки — рекруты, отпускники, инвалиды. Кеннет упрямо менял после работы промасленный комбинезон, не привлекавший недобрых взглядов, на твидовый пиджак и котелок, и собрал уже немаленькую коллекцию белых перьев, врученных ему на улице сердитыми юными барышнями и благородными леди с непроницаемым светским лицом.

Работы стало больше, и он все чаще брал сверхурочные — судя по количеству заказанных военным министерством двигателей, самолеты во Франции падали, как спелые яблоки в августе. На заводе открывались новые цеха, Уэлсли моторс производили пропеллеры и крылья для аэропланов, системы управления огнем и платформы для корабельных орудий. Нередко полностью укомплектованный аэроплан взлетал с небольшого аэродрома Уолсли, и Кеннет всякий раз провожал его задумчивым взглядом. Легкие крылья уносили хрупкие машины в небесную даль, и в каждой из них билось металлическое сердце, собранное его руками.

Социалистическая партия переживала не лучшие времена. Правое крыло, во главе с Виктором Фишером, откололось, создав Социалистическую Лигу Национальной Обороны. Летом к ним присоединился и бывший лидер партии, Генри Гайндман. Лига призывала рабочих забыть на время войны о классовой борьбе и объединиться против угрозы прусского милитаризма. Дик, хорошо помнил, как до войны этот «милитаризм» провозглашали высшим достижением социальной справедливости в Европе, требуя у лондонского кабинета принять законы о всеобщем национальном страховании, пенсиях и пособиях по безработице по образцу кайзеровской Германии. Кеннет был не тех, чьи убеждения, как флюгер, зависели от сиюминутных политических сквозняков, и в это нелегкое для противников войны время оставался верен генеральной линии левого крыла социалистов. За распространение антивоенных листовок его оштрафовали на пятьдесят фунтов — немалая сумма, деньги, которые он откладывал на покупку мотоцикла. Самое обидное было то, что ушли они, наверняка, в военный бюджет, и Дик пообещал себе в следующий раз не лезть на рожон.

Рейды цеппелинов участились, вечером горожане завешивали окна плотными шторами, кафе и рестораны закрывались в восемь, кинотеатры работали только по субботам и воскресеньям. Женщины заняли места ушедших на фронт мужчин у станков, разносили письма, тушили пожары, и даже в полиции можно было видеть постовых и патрульных в коротких, едва достигающих щиколотки, юбках. Фло окончила курсы первой помощи, но почти каждый вечер пропадала на дежурствах отряда самообороны или училась водить машину. Дик признавался себе, что радуется ее успехам, но к радости этой примешивалась изрядная доля раздражения. Флоренс теперь заходила не чаще, чем раз— другой в месяц, и по молчаливому уговору они старались о политике не говорить.

Девятого сентября Флоренс неожиданно влетела в его комнату, когда Дик только вернулся с почти десятичасовой смены и еще не успел даже чаю себе заварить. В руках у девушки была «Таймс», которую она швырнула под нос Кеннету, опрокинув стоявшую перед ним чашку.

—  И долго это еще будет продолжаться, Ричард? — Фло сложила руки на груди и вперила в слегка оторопевшего Дика грозный взгляд.

—  Что «это»?

Фло молча ткнула пальцем в фотографию зависшего над Лондоном цепеллина, прошлой ночью сбросившего бомбы на склады возле собора Святого Павла, Смитфилт-Маркет и Ливерпульский вокзал. Двадцать человек погибло, и восемьдесят семь были ранены, разрушены несколько зданий, сгорели два омнибуса, а собор не пострадал только чудом. Лондон охватила паника, противовоздушная оборона города себя не оправдала, прожектористы не сумели удержать цеппелин в луче, досягаемость зенитных орудий оказалась слишком низкой, а поднявшиеся в воздух аэропланы не успели подняться на нужную высоту.

—  Не знаю, —  Дик пожал плечами, —  а должен?

—  Лучше пулям в лицо смотреть, чем погибнуть дома от бомбы! — сквозь зубы процедила Фло. — И долго ты еще собираешься отсиживаться в тылу, Ричард Кеннет?

—  Своих слов у тебя не нашлось? — недовольно спросил Дик.

Девушка точь в точь повторила надпись на новеньком плакате, этим вечером появившемся рядом с пожелтевшим и засиженным мухами Китченером, на которого Кеннет уже давно не обращал внимания.

—  Ну да, —  потупилась Флоренс, —  я не умею так красиво говорить, как ты, Дик. Зато я действую. Я хоть что-то пытаюсь делать.

—  А я, по-твоему, не пытаюсь? —  сердито нахмурился Дик. — Ты знаешь, какого труда нам стоило организовать Циммервальдскую конференцию? Манифест, который мы опубликуем на днях, будет похлеще разорвавшейся бомбы. Мир, немедленный мир, без аннексий и контрибуций, безусловное осуждение предателей, голосовавших за военный бюджет, отказ от сотрудничества с империалистическими правительствами. Ленин и Борхард вообще предлагали обратиться с воззванием о немедленной социальной революции, но их проект, к сожалению, не прошел.