— Здравия желаю, товарищ капитан!

— Кто это? — не узнал его Петельников.

— Леденцов, ваш подчиненный.

— Голос у тебя, как у древнего граммофона.

— Это от портвейна розового, товарищ капитан.

— С ними пил?

— Так точно. Бежит вина живой поток… Захлебнемся сами…

— Как себя чувствуешь?

— Противно. И зачем люди пьют?

— Эту тему мы обсудим позже. Ты передвигаешься?

— Пунктирно, товарищ капитан, но сознание ясное, и логика четкая.

— Оно и видно. Где ты?

— Где продают жареные пирожки.

— Их на каждом углу продают. Напряги сознание и назови еще ориентир.

Леденцов огляделся сквозь стекла будки:

— Кафе-мороженое «Белый мишка».

— Стой на месте и ни с кем не говори. Сейчас придет машина…

Леденцов вышел из будки и воззрился на торговку пирожками. Отлетевшее сознание научило заесть вино, чтобы пропала тошнота. Капитан запретил ходьбу и разговоры, но пирожки есть не запретил. Леденцов зашарил по карманам. В брюках, под платком, оказались два мятых рубля, видимо сунутых туда поспешно, когда пили с Иркой кофе.

— С чем? — спросил он лоточницу деловито.

— С рисом и мясом, горяченькие.

— Десять с тем и десять с этим.

— Тара есть?

— Тары нет.

— В чем же понесешь?

— Я не понесу.

— А куда?

— Съем.

— Двадцать пирожков?

— Мужской аппетит, — внушительно сообщил Леденцов и потер зазеленевшую скулу.

Лоточница отыскала лист картона метр на полтора, из которого вышел не кулек, а воронка, громадная и негнущаяся, как раструб из жести. Леденцов отошел к скамейке, положил груз и хотел было начать есть. Но отлетевшее сознание усмехнулось: он же не верблюд, чтобы сжевать двадцать пирожков. Если бы с чаем или с компотом. А без них только десять. С мясом, поскольку вкусней. С рисом — это, в сущности, с кашей. Но как теперь узнать, какой с чем? Путем вскрытия, то есть путем взлома.

Леденцов расставил ноги пошире, чтобы упираться в шаткую землю, и принялся за дело — разорвал первый пирожок ровно посередине. Он был с рисом. Второй тоже оказался с рисом. И третий, и четвертый, и пятый… Когда он разорвал шестой пирожок и отложил половинки в отдельный холмик, сочувственный голос поинтересовался:

— Зачем вы их так?

Рядом стоял мужчина средних лет с серьезными усиками и с интересом следил за пирожковой баталией.

— Ищу с мясом.

— А эти куда?

— Снесу домой.

— Не дойдете.

Леденцов бросил пирожки и обернулся к мужчине. За ним стояли два парня и женщина. И у всех были красные повязки.

— Здравствуйте, товарищи дружинники!

— Здравствуйте, — ответил мужчина. — Выпили?

— Портвейна розового.

— Чему же радуетесь?

— Вам, — еще больше обрадовался Леденцов. — Вы меня домой не подкинете? Квартира восемнадцать.

— Подкинем, — согласился мужчина.

— Не могу, мне приказано стоять тут.

— Кем приказано?

Отлетевшее сознание насторожилось: подростки подростками, задание заданием, а позорить родной уголовный розыск нельзя. Он всего лишь подвыпивший гражданин.

— Одним приличным человеком, — хитренько объяснил Леденцов.

— Собутыльником, — фыркнула женщина.

— Пойдемте. — Мужчина легонько взял его под локоть.

— Куда?

— Недалеко, в помещение.

— Закон есть закон, — внушительно согласился Леденцов.

Они пошли. Усатый справа, женщина слева, два парня сзади, а понурый Леденцов с неохватной воронкой пирожков ковылял в середине. Его же отлетевшее сознание струилось где-то поверху, не очень задетое таким поворотом: к дружинникам попал, почти к своим.

— Угощайтесь, пожалуйста. — Леденцов поднес воронку даме.

— Молодой человек, неужели подобное состояние вам приятно?

— Отнюдь. Между нами говоря, мутит.

— Зачем же пили?

— Я пил не для того, чтобы напиться, а для того, чтобы искоренить.

— И сколько искоренил? — усмехнулся один из парней.

— Семьсот граммов, — с готовностью объяснил Леденцов.

— Господи, о чем думают матери, — вздохнула женщина.

— Моя мама думает о нуклеинах, нуклеотидах и прочих наукоподобных.

— А впереди протокол, штраф, вытрезвитель…

— Гражданка, только не надо песен, — осадил ее Леденцов.

Милицейская машина почти на скорости прижалась к поребрику. Из нее суетливо выскочил майор — тот самый, дежурный, который все знал. Леденцов смотрел на него хитренько, но неузнавающе.

— Вот он мне, голубчик, и нужен. Где взяли?

— У кафе, — оторопел старший дружинник.

— Давно за ним бегаем. Полезай-ка, милый.

Майор бережно подсадил Леденцова, стараясь не порушить куль.

— Рецидивист? — спросил один из парней.

— Разберемся. Продолжайте дежурить, товарищи.

— Он что-то в пирожках искал, — вспомнила женщина.

— Все осмотрим, — заверил майор.

— Мясо! — успел крикнуть Леденцов…

Через полчаса он шагнул в свое парадное, в переднюю. Лимонные волосы прилипли к влажному лбу. Белое, обычно незагораемое лицо облила ровная, какая-то ошпаренная пунцовость. Зеленовато-полосчатая скула казалась малахитовой. Взгляд был бездонным, точно Леденцов смотрел издалека, из космоса, и никак не мог понять, что за планету он видит. Правая щека флюсоидно вздулась, ибо за ней лежал недожеванный пирожок, — между прочим, опять с рисом.

— Что это? — тихо, одними губами, спросила мама.

— Десять с рисом, десять с мясом.

— Боря, что с тобой?

— Мэн принял клевую дозу.

Леденцов пропетлял в свою комнату. Войдя, он оглядел ее удивленно, точно оказался тут впервые.

— Откуда взялся шкаф?

— Боря…

— Ты думаешь, я пьян?

И, упав на тахту, позволив себе расслабиться, он честно признался:

— Мама, я умираю.

— Что с тобой, Боря, что?

— Мутит.

— Так пойди в туалет и сделай то, что тебе хочется.

— А что мне хочется?

— Тебя же тошнит?

Но Леденцов вяло смотрел в потолок. Рассыпанные пирожки лежали на его груди бурыми комьями, развернувшаяся воронка покойно прикрыла ноги. Мать схватила его за руку и поволокла в ванную. И пока он раздевался, долго лил на себя горячую воду, потом холодную, потом опять горячую, стояла под дверью и слушала: не захлебнулся бы…

Через час, мокрый, но почти разумный, сидел Леденцов на кухне. Отлетевшее сознание вернулось в определенное природой место, в голову, — правда, не в большие полушария, а куда-то под самую макушку. Чай снимал дурноту, и Леденцов глотал его чашку за чашкой.

— Теперь-то можешь рассказать?

— Выпил я, мама…

— Сколько?

— Бутылку бормотухи натощак.

— Где?

— В Шатре.

— Ресторан такой?

— Тихое местечко в листве.

— С кем хоть?

— С клевыми ребятами.

— Боря, говори по-русски…

— С Бледным, Артистом, Иркой-губой и Шиндоргой.

— Зачем ты примкнул к сомнительным парочкам?

— Почему парочкам? — все-таки высчитал Леденцов.

— Я поняла, что два парня и две девицы.

— Нет, Шиндорга не девица.

— А синяк откуда, а ссадина на переносице?

— Они угостили, — бросил Леденцов, захлебываясь чаем.

— Во время пьянки?

— До.

— И после этого ты с ними пил?

— Мама, у меня такая работа…

— Завтра же я займусь этой работой, — перебила она, готовая заплакать.

— Мама, я сам виноват.

— В чем?

— Размяк от одной бутылки. Начальник парижской тайной полиции Видок мог выпить десять бутылок вина.

— Боря, ну зачем человеку уметь пить?

— Человеку незачем, но оперативник все должен уметь.

Она смотрела на того, кого с детства готовила к научной работе. Вот он — перекрашенный, нетрезвый, краснорожий, с синяком… Ее ли сын? Впрочем, не сын, а оперативник.

После шестой чашки ядреного чая Леденцову захотелось жить. И захотелось есть — дикий аппетит засверлил желудок.

— Мама, зато я теперь знаю, почему пьяный норовит пристать к людям. Сам он выпил, ему противно, на душе кошки скребут… И вдруг навстречу идет трезвый. «Ага, паразит, свеженький, не пил, деньги экономил, здоровье берег… Умный очень!»