Александр Александрович внимательно оглядел Игната Михайловича. Что это — намек?

— Приз еще надо завоевать, — спокойно промолвил он.

Они опять занялись открытками.

«Почему молчит? Почему ни слова не скажет о моем вчерашнем выигрыше? Ведь, наверно, недоволен мною», — думал Александр Александрович.

— Ты чего такой кислый? — неожиданно спросил Игнат Михайлович. — У самого Б. выиграл! Гордиться надо!

Александр Александрович усмехнулся:

— Для особой радости не вижу оснований…

Игнат Михайлович долго, внимательно оглядывал его.

— Понятно. Кто-нибудь что-нибудь сказанул? Мол, непатриотично? Так?

— Никто ничего. Но… — Александр Александрович развел руками. — Имеющий голову да поймет!

— Э-эх ты! — Игнат Михайлович за борт пиджака притянул Александра Александровича к себе. — Ведь ты поступил правильно. Ты прав, понимаешь? Абсолютно прав…

— Я-то понимаю…

— А я, если и хмурюсь, то не на тебя, эх ты, голова! Просто положение досадное. Сложилось все как-то неудачно. Чего уж греха таить, приятнее бы и мне, и другим болельщикам, если б Б. выиграл у тебя. Но ведь это он виноват, что не выиграл. Он плохо играл. Он, а не ты! Понял?

— Понял, — засмеялся Александр Александрович. — Да не тряси ты меня, как грушу!..

Игнат Михайлович отпустил лацканы его пиджака и тоже засмеялся. На душе у Александра Александровича посветлело.

«А я-то… Я-то… Нервы все, нервы…»

Они еще долго перебирали открытки.

— Главное — выдержка, — задумчиво сказал Александр Александрович, имея в виду Б. — Не лезть в атаку. Не поддаваться легким соблазнам…

Игнат Михайлович кивнул:

— Сейчас Э., конечно, настроен миролюбиво, как сытый тигр…

Сравнение, видимо, понравилось ему, и он развил свою мысль:

— Но тигр — всегда тигр. И Б. должен хорошенько усыпить его бдительность…

Вскоре Игнат Михайлович, купив несколько открыток, ушел. Александр Александрович, радостно оживленный, вернулся в гостиницу, позвонил в Москву, домой. Сказал жене, что завтра вылетает, спросил, как Толька.

— Мне тут прямо телефон оборвали! — вместо ответа радостно кричала в трубку жена. — Поздравляют! Без конца поздравляют. Один даже поцеловал меня. Вот уж впрямь «болящий»!

Так жена называла болельщиков. Она отчего-то недолюбливала шахматы, не понимала, почему занятые солидные люди тратят столько сил и здоровья на это несерьезное дело. Это был тот «пунктик», из-за которого часто возникали споры между супругами.

Александр Александрович невольно усмехнулся, некстати вспомнив, что в Голландии ярых болельщиков метко называют «укушенными».

— Тебе все смешки, — обиделась жена.

Объясняться было бы долго, и Александр Александрович сказал:

— Потом… — и подозрительно спросил: — А больше «болящие» ничего не говорили?

— Чего ж еще? — удивилась жена.

Закончив разговор, Александр Александрович, пожалуй, впервые за весь турнир с аппетитом пообедал и пошел бродить по улицам. Из-за дьявольски напряженного турнирного режима он все еще толком не осмотрел городок. Кроме того, следовало купить подарки сыну, жене и теще.

Долго ходил по незнакомым узким улочкам. Зашел в маленькую картинную галерею, надеясь посмотреть старинных мастеров, но увидел лишь странные полотна современных художников — какие-то ромбы, круги, кубы.

…На турнир он пришел часов в семь. Опоздал нарочно. Зал был полон, и не только курортной публикой и туристами, — нет, сами местные жители нынче заполнили старинную ратушу.

«Еще бы. Их кумир финиширует! И как блестяще!» — подумал Александр Александрович и протиснулся к столикам. Все партии были в самом разгаре. Он сразу же впился в демонстрационную доску «Б. — Э.» и уже не отрывался от нее.

Позиция была спокойная, но сложная. Разменено всего по две пешки, все фигуры на доске.

«Молодец!» — подумал Александр Александрович, глядя на сосредоточенное, спокойное, как всегда, лицо Б.

Зрители в зале тихо, но взволнованно переговаривались. В самом деле, это казалось странным. Вот уже больше двух часов оба противника проводят какие-то скучные, мало понятные маневры. Топчутся взад-вперед фигурами за спиною своих мощных пешечных цепей. Ну что Э. так уныло топчется, — это понятно. Куда ему спешить? А вот Б. — что же он-то медлит? Или примирился с ничьей и со вторым местом?

Александр Александрович понимал: нет, Б. не смирился. В этом скучном маневрировании есть свои глубокие, скрытые замыслы. Мертвая позиция еще может ожить…

Он прошел в комнату для участников. За столиком что-то писал Игнат Михайлович.

— Ну, выдержка! — тихонько сказал ему Александр Александрович.

Игнат Михайлович сразу понял и кивнул. Вместе они внимательно оглядели позицию Б.

— Вулкан, — задумчиво сказал Игнат Михайлович. — Потухший, засыпанный пеплом. Но в глубине клокочет лава. Миг — и начинается извержение…

Прошел еще примерно час, а противники по-прежнему утомительно маневрировали.

И вдруг, на двадцать шестом ходу, Б. пожертвовал пешку.

Александр Александрович быстро, тревожно и радостно взглянул на Игната Михайловича:

«Вот оно — извержение!»

Позиция сразу ожила. Если черные примут жертву, белые фигуры ворвутся в их лагерь…

Э. надолго задумался.

Александр Александрович переживал течение партии, пожалуй, не меньше самого Б. Он всем сердцем желал, чтобы Б. выиграл. Обязательно выиграл и занял первое место. Отчасти причина была еще и в том, что победа Б. в какой-то степени оправдала бы и его собственный вчерашний выигрыш.

Э. принял жертву.

Дальше события замелькали, как в кино. Казалось, вдруг развернулась туго скрученная пружина. Оба противника уже были в цейтноте, ходы следовали друг за другом с такими короткими интервалами, что мальчишки в клетчатых шапочках не успевали передвигать огромные фанерные фигуры на демонстрационной доске.

Всего через двадцать одну минуту все было кончено: Э. под угрозой мата или потери фигуры сдался.

Александр Александрович глубоко, с облегчением вздохнул. Только сейчас он заметил, что почему-то не сидит, а стоит. Неужели он весь конец партии наблюдал вот так, стоя?

— Порядок, — прогудел кто-то за его спиной. Это был Игнат Михайлович, веселый, улыбающийся.

— Да, здорово, — откликнулся Александр Александрович. Но вдруг подумал:

«А если б ничья? И Э. занял бы первое место? Что тогда?»

Он нахмурился, замолчал, исподлобья глядя на Игната Михайловича: «Сердился бы? Или нет? Все равно! — вдруг ясно понял он. — Все равно! Случись второй раз такое, и я опять… Только так!»

Мы сидели у телевизора. Передавали баскетбольный матч из Будапешта.

Игра была заурядной. Но зато репортаж!.. О, репортаж велся изобретательно, с живым юморком. Находчивый оператор то и дело ловил в кадр какого-то неистового болельщика. Уже немолодой, с бородкой, в очках, он вскакивал, что-то кричал, яростно махал руками, причем очки у него каждый раз сползали. И главное, в упоении он азартно хлопал сидящего впереди солидного мужчину по плечу. Тот оборачивался, что-то сердито внушал ему. Но через минуту болельщик все забывал и опять азартно шлепал соседа. Мы прямо покатывались со смеху.

Настал перерыв. Разговор у нас сразу завязался о болельщиках, об их неутомимости, преданности, смекалке, изобретательности.

— О, болельщики — удивительный народ! — сказал Михаил Аркадьевич.

Это был московский тренер, на днях приехавший к нам погостить. Все в нашей компании с уважением умолкали, как только он начинал говорить. Как-никак — столичная знаменитость.

— Был вот, например, такой случай, — Михаил Аркадьевич обвел всех глазами, словно водворяя тишину, хотя и так было тихо. — На стадионе в Киеве стали часто замечать собачонку. Маленький, лопоухий черный песик. Шастает меж скамеек и возле трибун. Ну, шастает и пусть…