Этот инструмент явно был знаком ему. Ведь он купил его пятнадцать месяцев назад, перед тем как мистер Мери уволил его, у торговца антиквариатом, нос которого покрывали маленькие белые угри размером не больше веснушек. В сложенном виде длина телескопа не превышала пятнадцать сантиметров, а футляром ему служил кусок старой потертой кожи. Эс потянул за один конец этого телескопа, и обнаружилось, что он состоит из трех бронзовых трубок, уходящих одна в другую. На ободке самой маленькой трубки были выгравированы цифры и знак 22Х, означавшие то, что любой объект, на который направляли этот инструмент, увеличивался в двадцать два раза. На самом конце той же маленькой трубки располагался окуляр, в данный момент Эс приставил его к правому глазу. Направив телескоп в сторону от дома и закрыв левый глаз, он принялся за свои наблюдения.
Теперь он смотрел на мир через пять тонких стекол — четыре линзы своего телескопа и маленькое квадратное стеклышко, вставленное в середину круглого окна, разделенного на девять частей. Все эти стеклянные преграды вносили что-то свое в цвета наблюдаемых через них вещей.
Поле зрения уменьшилось до размеров маленького кружочка, вокруг которого была темнота. Эс мог увидеть теперь лишь часть того, что видел раньше.
Он еще больше раздвинул трубки телескопа. Красноватый туман поплыл перед его глазом. Эс прижал окуляр плотнее. Красноватый туман превратился в четкую поверхность, расчерченную вертикальными и горизонтальными полосками. Эс скользнул взглядом по задней стене особняка вниз, задержался на мгновение на задней двери с вделанным в нее зеленым бутылочным стеклом, которое служило своеобразным окошком, а затем снова заскользил в левую от этой двери сторону по кирпичной кладке и остановился на кухонном окне.
Это окно довольно сильно отличалось от всех других окон в доме. У тех рамы были из дерева, у этого — из металла. В ширину оно было больше, чем в длину, состояло из трех створок, а не из двух, и в каждой было по шесть кусочков стекла; центральная из этих трех створок стояла жестко и неподвижно, а обе крайних могли открываться, рядом с ними висели металлические пластины с просверленными в них дырочками, которые фиксировали створки в нужном положении. Когда Эс посмотрел на окно, он увидел, что правая створка открыта и закреплена в третьем отверстии фиксатора.
Телескоп дрогнул, скользнул вверх, потом вернулся назад и застыл, направленный на цель. Весь мир во тьме, и перед глазами только тонкая полоска кирпичной кладки, кусок металлической рамы, часть открытого окна — и все это немного перекошено из-за того, что приходится смотреть под углом, ну и, конечно, главная цель — часть кухни, которая видна через открытую створку.
В кухне, в той маленькой части, что доступна для телескопа, часть фигуры жены мистера Мери. Стекла, через которые смотрел на нее глаз наблюдателя, немного изменяли цвета, и она предстала его взгляду в голубом джемпере без воротника; видно было почти все ее туловище, линия подоконника закрывала его чуть выше талии, не более чем на десять сантиметров; левая грудь и левое плечо видны были отчетливее всего; голубой джемпер без воротника местами был закрыт фартуком, две лямки которого выделялись на плечах; потому ли, что фартук поблек и выгорел, или потому, что узор на нем был очень мелкий и сложный, цвет его невозможно было определить, и он, казалось, покрыт какими-то мутными пятнами.
Левая рука женщины то поднималась, то опускалась, и можно было различить отдельные предметы, которые она вынимала из раковины. Иногда становилось видно и правую руку и часто вслед за этим и остальное: правую грудь, правое плечо и даже сгиб руки у локтя. Рукава ее джемпера без воротника были закатаны чуть выше локтей, и потому кожа рук и их форма так же могли становиться объектом наблюдения. Из-за того, что ее руки были видны через несколько стекол, располагавшихся между Эс и женой мистера Мери, кожа их казалась серовато-розовой.
Лицо женщины нельзя было сразу же описать с должной полнотой, поскольку его было плохо видно: она стояла, наклонившись над раковиной, и взгляд ее был устремлен на какие-то предметы, с которыми она работала. Но так как несколько раз она случайно поднимала голову, поворачивала ее направо и налево, три раза оборачивалась, как бы проверяя, не стоит ли кто-нибудь у нее за спиной, а один раз посмотрела прямо в сторону сада, позволив своим рукам отдохнуть в то же время, то появилась возможность пристально рассмотреть, устроив своего рода «пир наблюдения», ее голову, лицо и даже черты лица. Хотя ее нельзя было назвать причесанной на выход, пробор, начинавшийся в центре ее черепа, можно было заметить сразу, но вот сказать, как далеко он уходит назад, было абсолютно невозможно, потому что волосы, росшие на затылке, были собраны в пучок на макушке и заколоты маленькой металлической заколкой. Несколько прядей волос избежали этой участи: так, над правым плечом одна из этих вырвавшихся на свободу прядей свисала до самого плеча и касалась лямки фартука, а с левой стороны несколько вьющихся волосков падали на висок и завивались за ухо, огибали его мочку и нежно касались левой щеки. Наверху, там, где они были заколоты, волосы казались темно-каштановыми, но ниже, в особенности на конце пряди, свисавшей к правому плечу, они казались чуть ли не золотыми, так что в целом представлялись золотисто-каштановыми. Брови по цвету отличались от них, были темнее, пожалуй, их можно было назвать прямыми, длинными и густыми. Под ними глаза с тяжелыми веками. Наблюдая с такого расстояния, даже при двадцатидвухкратном увеличении, очень трудно было определить цвет радужной оболочки глаз: то казалось, что они того же цвета, что и волосы, то — что они просто карие. Зрачки двигались очень медленно и часто почти исчезали под тяжелыми веками. Переносица с такого расстояния была практически неразличима, вероятно, потому что оказалась недостаточно высокой; нос вообще заявлял о своем существовании только в нижней части, образуя слабый выступ, на кончике которого замечалась маленькая округлость с широкими крыльями ноздрей. Короче, общее впечатление носа доброго до определенной степени человека, сочетающего в себе слабость и дерзость. Еще ниже были видны верхняя губа и бледный, слабо очерченный рот, и только нижняя полная губа немного выдавалась вперед, да уголки рта резко вдавались в щеки. Подбородок подо ртом казался круглым, крепким, свежим, и резкие линии подчеркивали его форму даже на фоне шеи, когда лицо женщины было обращено вниз. Скулы были высокие и довольно широкие. Кожа на лице казалась свежей и какой-то нежно-розовой и, если доверять телескопу, отличалась в лучшую сторону от кожи рук.
Хотя впечатление, производимое лицом женщины, какой-нибудь сторонний наблюдатель мог бы назвать довольно обычным, а само лицо — неподвижным, оно на самом деле пребывало в постоянном движении: временами исчезая из маленького поля ручного телескопа, несмотря на все попытки удерживать его в фокусе. Глаза под тяжелыми веками то смотрели прямо перед собой, то в раковину, то на предметы, которые женщина вынимала из нее и ставила на полку или клала на выступ рядом с полкой; голова не только поворачивалась то вправо, то влево, но и немного подалась вперед, когда женщина посмотрела в сад перед окном, ее, возможно, отвлек (если, конечно, можно было сказать, что она увлечена чем-то в этот момент) своим коротким перелетом голубь, поднявшийся с крыши старого кирпичного строения во дворе и усевшийся на яблоню; а в трех случаях она поворачивалась слегка всем телом и оглядывалась, желая узнать, не стоит ли кто-нибудь в кухне у нее за спиной. Движения рук жены мистера Мери выглядели более размеренными и постоянными, поскольку руки были заняты различными предметами в раковине; эти предметы периодически появлялись оттуда и ставились на полку или на выступ рядом с полкой. Один раз ее рука, левая, поднялась к склонившейся слегка левой щеке, чтобы поправить прядь волос, выбившуюся из металлической заколки, которая скрепляла волосы на самой макушке.