А Рита несла свою золотую уздечку с великолепной небрежностью; она не была ни во что завернута, и, покачиваясь и ярко блестя на солнце, привлекала к себе множество взглядов. Сама Рита была одета в развевающееся белое платье, подол которого был подрублен несколько короче обычного, чтобы не мешать ходьбе по болоту. Платье было подпоясано широким золотым поясом, на ногах Риты были изящные золотые сандалии, а золотая цепь охватывала ее лоб и волосы, словно царский венец. В нескольких шагах позади Риты, погруженная в свои собственные мысли, молча шла Барбара. Несколько раз она бросала короткие взгляды в сторону Дела, который — сосредоточенный и мрачный — шагал несколько в стороне от толпы.

Вдруг Рита ненадолго остановилась и, дав Барбаре догнать себя, пошла рядом с ней.

— Скажи мне, — негромко спросила она, — зачем ты пошла? Ведь не одна ты могла указать сюда дорогу.

— Я — его друг, — пояснила Барбара и быстро прикоснулась кончиком пальца к уздечке. — Единорога…

— О! — сказала Рита. — Единорога. Она насмешливо посмотрела на Барбару.

— Тебе бы не хотелось предавать своих друзей, верно?

Барбара задумчиво и без всякого гнева вернула взгляд.

— Если… Когда ты поймаешь единорога, — начала она осторожно. — Что ты с ним сделаешь?

— Какой странный вопрос! Оставлю у себя, разумеется.

— Я надеялась, что мне удастся уговорить тебя отпустить его.

Рита улыбнулась и перевесила уздечку на сгиб другой руки.

— Ты не сможешь.

— Я знаю, — вздохнула Барбара. — Просто я подумала: вдруг… Вот почему я пошла.

И, прежде чем Рита успела ей ответить, она замедлила шаг и снова отстала.

Прошло еще немного времени, и вытянутый гребень холма — того самого, что возвышался над озером единорога, — огласился восхищенными вздохами деревенских жителей, которые один за другим поднимались на него. И то, что лежало внизу, было действительно великолепно.

Как ни удивительно, именно Дел взял на себя обязанность остановить деревенских жителей.

— Пусть все ждут здесь! — объявил он своим громовым голосом, и никто не посмел ослушаться. Гребень холма от одного края до другого постепенно заполнялся людьми, которые вытягивали шеи и негромко переговаривались друг с другом, и Дел стал спускаться следом за Ритой и Барбарой.

— Я останусь здесь, — промолвила, наконец, Барбара.

— Подожди, — величественно бросила ей Рита и повернулась к Делу:

— А ты зачем пошел?..

— Чтобы быть уверенным, что все будет по-честному, — проворчал он. — Я знаю о колдовстве совсем немного, но этого вполне достаточно, чтобы оно мне не нравилось.

— Очень хорошо, — спокойно сказала Рита. Потом она вдруг улыбнулась своей особенной, только ей присущей улыбкой. — Пусть будет так. Но я хочу, чтобы Барбара тоже пошла с нами.

Но Барбара колебалась, и Рита добавила:

— Идем, девочка, Дел не причинит тебе вреда. Он даже не подозревает, что ты существуешь.

— О-о..! — озадаченно протянула Барбара.

— Я ее знаю, — проворчал Дел. — Она торгует на рынке овощами.

Рита улыбнулась Барбаре заговорщической улыбкой. Та ничего не сказала, и они втроем продолжили спуск к озеру.

— Не хочешь ли вернуться? — улучив минутку шепнула Рита Делу. — Или тебе мало того унижения, которое ты уже испытал?

Но Дел не ответил.

— Упрямый осел! — вспыхнула Рита. — Неужели ты думаешь, что я зашла бы так далеко, если бы не была уверена?

— Да, — коротко сказал Дел. — Думаю, что да. Наконец они достигли берега, поросшего серебристо-голубым мхом, и Рита, несколько раз ткнув его кончиком сандалии, с довольным видом села. Барбара осталась стоять в тени ив; Дел, продолжавший держаться несколько особняком, нетерпеливо посту кивал кулаком по тонкому стволу молодой осинки. Не переставая улыбаться, Рита разобрала уздечку и разложила ее у себя на коленях, приготовив к броску.

Неспокойно было в роще — неспокойно и тревожно. Они пробыли у озера уже несколько минут, но ни один кролик так и не вышел из зарослей. Когда же Барбара опустилась на колени и подставила руку, лишь один самый храбрый бурундучок выскочил из травы и устроился у нее на ладони.

В этот раз все случилось по-другому. Не было всеобщего затишья, предвещавшего его появление. Вместо этого со стороны холма, где остались зрители, донесся неразборчивый ропот множества голосов, заслышав который Рита — точно бегун на старте — подобрала под себя ноги и слегка приподняла уздечку. Ее глаза стали совсем круглыми и блестели от возбуждения, а между белыми зубами показался розовый кончик языка. Барбара словно окаменела в своей коленопреклоненной позе; Дел привалился к осине спиной и тоже не двигался.

Потом с холма донесся один-единственный, единодушный вздох — и наступила тишина. Даже не глядя туда можно было легко догадаться, что кто-то затаил дыхание и глядит, глядит во все глаза, кто-то опустил голову, а кто-то закрыл лицо руками.

Он появился.

На этот раз он двигался медленно, тщательно выбирая место для своих золотых копыт, словно вышивал ногами какой-то тонкий, волшебный рисунок. Высоко держа свою великолепную голову, он внимательно оглядел неподвижную троицу на берегу, потом на мгновение обернулся, чтобы бросить быстрый взгляд на вершину холма. Наконец единорог подошел к озеру возле ивовой рощи и, достигнув того места, где рос голубой мох, остановился, чтобы заглянуть в воду. Казалось, он один раз длинно и глубоко вздохнул. Потом он наклонился и стал пить, а напившись — вскинул голову, чтобы стряхнуть с губ сверкающие капли.

И снова единорог повернулся к трем людям, которые стояли неподвижно, словно околдованные, и еще раз осмотрел всех по очереди. Наконец он качнулся и пошел, но не к Рите, и не к Барбаре, а к Делу. Приблизившись, единорог заглянул ему прямо в глаза и стал пить из них взглядом, как только что пил воду из озерца — пить неторопливо и серьезно, проникая на большую глубину, и в его глазах были и мудрость, и красота, и сострадание, и еще что-то, что напомнило Делу раскаленную добела искорку гнева. Именно тогда он вдруг понял, что удивительное животное прочло все его мысли и что каким-то непостижимым для людей образом оно знает историю всех троих.

Величие и печаль были в том, как потом повернулся единорог, как склонил свою белоснежную голову и шагнул к Рите. Выдохнув воздух, дочь сквайра чуть привстала, поднимая уздечку, и зверь опустил рог, давая надеть на себя золотую петлю…

…И вдруг единорог резко дернул головой. Уздечка вырвалась из пальцев Риты и взлетела высоко вверх. В последний раз сверкнув на ярком солнце, она упала точно в середину озера.

И не успела уздечка коснуться воды, как чистое озеро превратилось в трясину, и с деревьев с печальным криком взвились в небо птицы. Единорог проводил их взглядом, слегка встряхнулся и, повернувшись к Барбаре, опустился перед ней на мох и положил ей на колени свою благородную, сухую, снежно-белую голову.

Руки Барбары так и застыли в воздухе. Лишь взгляд девушки скользил по прекрасной, шелковистой, теплой голове у нее на коленях, поднимаясь до самого кончика длинного золотого рога и спускаясь обратно.

Пронзительный вопль Риты заставил их вздрогнуть. Ее руки были подняты к небу, скрюченные пальцы напоминали когти, а на губах показалась кровь, которая текла из прикушенного языка. Вскрикнув еще раз, дочь сквайра вскочила с побуревшего, высохшего мха и бросилась к единорогу и Барбаре.

— Этого не может быть, слышишь, не может! Она не может быть девственницей! — взвизгнула Рита, наткнувшись на сильную руку Дела, который шагнул вперед, чтобы задержать ее. — Говорю тебе — этого не может быть! Ты и она… я и ты… я и она….

— Я удовлетворен, — сказал Дел глубоким густым голосом. — Ступай прочь, дочь сквайра.

Она отшатнулась от него, потом сделала движение, будто собираясь обогнуть его, и Дел снова загородил ей путь. Тогда Рита жестом крайнего отчаяния прижалась подбородком сначала к одному плечу, потом к другому, и вдруг повернулась и побежала к холму.