Его повозка хранилась в храме укрепленного города, потому что однажды было предсказано: тот, кто сумеет отвязать дышло от ярма, станет господином Азии.

Одни лишь жрецы Гордиона знали секрет этого узла; изредка, когда ремни из коры начинали разлезаться, они восстанавливали его. За последние века память не сохранила ни одного пришельца, который захотел бы подвергнуть себя испытанию.

После победы на Гранике народы стали склоняться перед Александром, как полевая трава, которую мнет поступь гиганта.

Греческие колонии побережья, платившие дань Персии, встречали его как освободителя. Для населения внутренних областей он был носителем престижа Греции, который вот уже полвека все возрастал в этих краях. Ведь если учение по-прежнему отправлялись в Египет, чтобы черпать из источника науки, то во всем, что касалось искусств, наслаждений ума, убранства дворцов, красоты, торговли предметами роскоши, взгляд обращался к Греции.

Отныне правители с берегов Понта Евксинского отдавали своих сестер или дочерей за греческих полководцев, искали для своих гаремов куртизанок с Пелопоннеса, покупали для них греческие драгоценности, оказывали покровительство торговцам Коринфа и Мегары, чеканили свою монету, на которой были выгравированы творения афинских ваятелей. Впрочем, повсюду можно было расплачиваться монетами из золота, добываемого на горе Пангей, с изображением Филиппа, и уже близко было время, когда в употреблении будут только серебряные тетрадрахмы с изображением Александра (30).

Во Фригии, Лидии, Карии, Памфилии были банкиры, слушавшие в юности лекции Платона; теперь они посылали своих сыновей учиться у Аристотеля. Государи, вдохновляясь идеями этих философов, открывали в своих столицах академии и ликеи; если кто-либо заказывал себе новый дом, то непременно греческому архитектору; аттическим художникам и скульпторам щедро платили, и города изобиловали их произведениями; один тиран не счел слишком высокой цену в двадцать золотых талантов за то, чтобы получить послание, написанное рукой Исократа. Риторы, поэты, актеры были не в силах принять все приглашения и переезжали из города в город, чтобы выступать там публично. Человеку хотелось казаться греком даже после смерти, и он заказывал себе саркофаг из пентелийского мрамора.

Если на взгляд некоторых афинян македоняне были еще довольно неотесанным народом, то для Востока Александр Македонский, гегемон Греции, представлял целую цивилизацию, которой все восхищались; он нес ее, казалось, в себе самом. Девять муз шли по дороге, пролагаемой его мечом, и он сам был как бы воплощением Эллады.

Оставив Пармениона продолжать занятие западной Фригии, завоеватель пошел на Лидию, где древняя столица Креза – Сарды, открыла перед ним ворота без боя. Александр остался там ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы заложить первый камень святилища Зевса на холме – там, где в день его прихода пролился грозовой дождь. На смену сатрапу Спиридату, которого Клит убил при Гранике, он поставил правителем одного из своих командиров – Асандра, из семьи Пармениона. Затем он достиг за несколько дней Эфеса – города, где в день, когда он появился на свет, сгорел большой храм Артемиды, жрецы которого предсказали его судьбу. Александр постановил, что налоги, которые город платил персидскому царю, будут теперь поступать в сокровищницу храма. Два знаменитых художника работали в то время над восстановлением здания: архитектор Динократ и живописец Апеллес. Александр пришел в восхищение от сделанного ими; он решил, что обратится к Динократу, когда задумает строить новые города, и трижды позировал живописцу, который изобразил его верхом на Буцефале и с молнией Зевса в руке. Александр был сначала не вполне доволен портретом; он находил, что он, и особенно конь, получились непохожими на себя. Он пожелал дать мастеру уроки искусства; но гениальный Апеллес был обидчив. «Царь, – ответил он, – ты бы лучше не говорил о таких вещах, потому что ты смешишь моих учеников. Твой конь понимает в живописи лучше, чем ты».

Когда насмешка исходила не от человека царского звания, Александр воспринимал ее добродушно; ему не было неприятно, если ему противоречили, ибо он зидел в этом доказательство искренности. Апеллес стал вскоре его другом, и Александр распорядился, что отныне никакой другой живописец не будет писать с него портрета, как уже раньше решил, что Лисипп станет единственным, кто запечатлеет его черты в мраморе и бронзе.

Город Милет у устья Меандра, пожелав остаться нейтральным, заявил, что его порт будет равно открыт для кораблей Александра и для персидского флота. Последний, насчитывавший четыреста судов, был сосредоточен поблизости. Городу было суждено жестоко расплатиться за свой нейтралитет.

Парменион, вышедший на соединение с Александром, советовал дать морской бой; Александр же, упрекнув его в том, что он дурно толкует знамение – падение орла, которое видели с моря, – отказался вверить свое счастье волнам и избрал сражение на суше. Город был взят приступом; в жестокой схватке были убиты молочный брат Александра Протей и другой сын кормилицы Ланики, то есть два племянника Клита; но из защитников Милета спаслись только триста греческих наемников Дария, укрывшихся на маленьком островке; взяв их в плен, Александр включил их в состав своего войска. Затем он временно распустил свой флот, и Никанор, который им недолго командовал, снова возглавил легковооруженную пехоту.

В пятидесяти стадиях к югу Мемнон, разбитый при Гранике, заперся в Галикарнасе с остатками своей армии. Чтобы заверить Дария в своей преданности, старый родосский полководец послал ему свою жену Барсину и своих детей в качестве заложников. И Дарий передал ему правление всей Малой Азией.

Тогда Александр пошел на Галикарнас – город, куда тремя годами раньше, в пору своей ссоры с Филиппом, он отправил послом актера Фессала просить руки царевны, которую предназначали его сводному брату Арридею.

В богатейшей столице Карии, родине Геродота, находилась знаменитая гробница, построенная царицей Артемидой в память о своем супруге и брате, царе Мавсоле (прошло десять лет, как она была закончена). Это огромное здание, тридцать шесть колонн которого поддерживали монументальную пирамиду, считалось уже тогда одним из шести чудес света: ведь седьмое еще не было построено. Старая низложенная царица, младшая сестра Артемиды Ада, которую сатрапы Пиксодор и Оронтобат отстранили от власти, вышла навстречу Александру, чтобы предложить ему союз; она была очарована им, стала звать своим сыном; скромность его стола так ее разжалобила, что она принялась снабжать его с изобилии пряными, сладкими, изысканными блюдами, приготовленными на ее кухнях. Наконец она решила усыновить Александра, объявила его своим наследником и отдала ему крепость Алинды, единственную, которая у нее оставалась.

Таким образом, у Александра была на примете царица для галикарнасского престола; однако город, по-видимому, не готовился к сдаче. Он был окружен глубокими рвами, которые пришлось засыпать; башни и катапульты Диада причиняли ему мало ущерба; атаки не приносили пользы, и осада угрожала затянуться, когда вдруг два пьяных македонских солдата, поспорив, кто из них совершил больше подвигов, подрались под крепостной стеной. Люди Мемнона вышли, чтобы захватить их в плен; товарищи пьяниц кинулись защищать их; подмога прибывала с обеих сторон, в схватке уже участвовала куча народу, и вскоре множество македонян ворвалось в город. Видя, что не сможет их сдержать, Мемнон приказал поджечь город, и македоняне шли среди полыхающего огня, задыхаясь от дыма. Мемнон же укрылся в одном из портовых городов, откуда ему удалось потом перебраться в Митилену на острове Лесбос, где он попытался восстановить армию и возобновить войну с моря. В Галикарнасе Александр приказал завершить заступом начатое огнем и передал царице Аде город, в котором оставались только храмы и гробница Мавсола.