— Что это у тебя за приемчики? — прокряхтел Шер. — Ты решил на нас жути нагнать?

— Э-э-э. Не-а, — растерянно-глупо хохотнул Космонавт. — Это — того. Тренируюсь. Того я, это, на спорте… Вы не курите?

— И ты бросишь, — ответил Слава с улыбкой отеческой заботы.

— Я сдохну без сигарет, нервничаю много. И так спать не могу. — Леха достал из кармана куртки распечатанный «Винстон».

— Только кури у тормозов, — поморщился Шер. — И проси вертухаев, чтоб вытяжку включали. А лучше всего, скрути из старых газет трубу, типа дымовой, и через нее выдыхай прямо в вентиляцию.

— Давай, Слава, прекращай… В трубу… В тюрьме сидим. Сам-то понял, что сказал? — оскалился Боксер.

— Понял, чем дед бабку донял. А почему ты должен курить в ущерб нашему здоровью? — распалялся Шер.

— Ты еще запрет на куреху поставь, — рыгнул Космонавт и с зажженной сигаретой удалился на дальник.

— Черт — закатай вату, — вполголоса определил Слава. — Через неделю он сам сломится или под шконарь полезет.

— С какой стати? — засомневался я.

— Увидишь, — интригующе улыбнулся Шер, потирая руки.

Фамилия у душегуба и бывшего наркоши была подходящая — Заздравнов. Как позже выяснилось, Леша шел говорящей головой по делу кингисеппской группировки. На показаниях его и Сергея Финагина по кличке Фин крепили в том числе и Сухаря, и Алтына. Самому Космонавту предъявляли соучастие в убийстве в девяносто втором молодого дагестанца за то, что тот слишком усердно искал своего без вести пропавшего брата — коммерсанта, который трудился в подконтрольной кингисеппской братве авиатранспортной компании «Витязь». Тогда стрелял Финагин, Леша подстраховывал. Через четыре года Заздравнов грохнул в подъезде директора фирмы «Авалон-Трейд» Нидара Ахмедова. За первую мокруху Космонавт и Фин получили по «Форд-Проба», за вторую — двадцать тысяч долларов на двоих. Теперь Леху как особо ценного свидетеля прятали на «девятке».

Во время врачебного обхода Заздравнов жадно приник к кормушке.

— Доктор, дайте чего-нибудь успокоительного… Я спать не могу… А можно снотворного, пожалуйста… Хотя бы пару таблеточек.

Получив горсть колес, Леша немедленно сожрал все залпом.

— Что с тобой? — спросил я.

— Нервы. С этой еще — с психикой проблемы. По весне так и вообще…

— Весеннее обострение?

— Типа того. В Лефортово совсем хреново стало. Раньше голоса только снаружи чудились, а сейчас изнутри пошли.

— С дозой не перебарщиваешь?

— То, что врачиха дала, вообще ерунда. Мне, чтоб заснуть, три таких надо.

— С учетом твоего наркоманского стажа, это неудивительно, — подвел итог Шер.

— Да, ладно, Слава. Я на зоне нормально спал, просто сейчас гоняю много.

— Дети есть? — спросил мошенник.

— Две жены, пятеро детей, — вздохнул Космонавт. — А у тебя?

— Дочка, — ответил Слава. — Четыре года.

— Женат?

— Жил с девчонкой, расход ей выписал через восемь месяцев, как приняли.

— Сколько лет-то ей?

— Девятнадцать. Из Нижнего Новгорода привез. Хочешь, фотки покажу? — скромно заулыбался Шер и, не дожидаясь ответа, полез в тумбочку.

На свет были извлечены драгоценные фотографии. «Девчонкой» оказалась та симпатичная барышня на морском побережье.

— Уважаю, Слава! — похотливо заурчал Заздравнов, разглядывая девушку. — А это кто такая? — спросил Леха, дойдя до Пэрис Хилтон.

— Секретарша моя, — глазом не моргнул мошенник.

— А че она такая раздетая?

— Это в обеденный перерыв.

— Славян, я тебя реально признал! Красиво на воле жил, как я… Телки, молодые, красивые…

— Люблю я все красивое и вкусное, — облизнулся Шер, довольный комплиментом.

— Я тоже дорогую одежду любил, рестораны шикарные…

— Да что ты пробовал слаще морковки? — презрительно фыркнул Слава.

— Зачем так говоришь? — обидчиво возразил Космонавт. — Видел бы ты меня семь лет назад. Я дома почти не питался. «Манхэттен-Экспресс» — клуб в гостинице «Россия», помнишь, был такой?

— Ну.

— Мы его держали. Для нас всегда там был и стол, и девочки, — мысль о еде навела Леху на размышление. — Кстати, эта, у вас на завтрак кашу дают? У нас в Лефортово давали.

— Какую?

— Ну, там разные. Когда манную, когда рисовую. Тепленькую, на молоке…

— Здесь тоже наливают, но не всем, — подмигнул мне Слава.

— А кому? — Заздравнов явно не ждал подвоха.

— Кто заявление пишет.

— Да ладно тебе… — недоверчиво махнул рукой Космонавт.

— Че «ладно»! — Шер изобразил натуральное возмущение встречным сомнением. — Здесь все через заявление: склад, передачи, посылки, каши.

— А кто не пишет?

— Кому западло, тот не пишет. Жулики, стремяги. За это не переживай, тебе уже все не западло.

— Это почему ты так решил? — напрягся Леха.

— Ты с мусорами сотрудничаешь.

— Куда ты лезешь, Слава?! Лучше скажи, как заявление писать.

— В правом верхнем углу пишешь — коменданту…

— Почему коменданту, везде же начальники?

— Это «девятка»! Здесь все по-другому. Слушай и не перебивай.

— Извини, Слав. Лучше сразу напишу это заявление, чтобы потом ничего не напутать.

— Космонавт почесал лысую темень. — Есть бумага с ручкой?

— Дай говна, дай ложку, — проворчал Шер, вручая Заздравнову мятый листок с грубо оборванными краями и еле живой шарик. — Значит, в правом верхнем углу: «Коменданту ИЗ-99/1 в скобочках «ДАХАУ». Записал?

— Да-ха-у… Записал… А что это такое?

— Шифр тюрьмы. Теперь следующей строчкой: «Берии Л. П.».

— Знакомая фамилия. Я ее уже где-то слышал. Че дальше?

— От такого-то такого-то. Затем посередине листа большими буквами «Заявление». Готово?

— Ага. — Леша беззвучно шевелил губами, про себя проговаривая каждую прописываемую букву.

— Дальше с красной строки: «Уважаемый гражданин комендант, Лаврентий Палыч! Прошу завтракать меня манной и рисовой кашами в связи с энурезом, сотрудничеством со следствием и активной жизненной позицией. Число, подпись».

— Не торопись, я не успеваю. А последнюю фразу зачем писать?

— Как это зачем?! Чтобы обозначить, что ты встал на путь исправления, что не в отрицалове…

— Слава, а что такое инарез?

— Э-ну-рез — это общее физическое истощение, обусловленное длительным пребыванием в заключении. Ты же длительно пребываешь?

— Длительно.

— Значит, пиши. Написал? Молодец, утром отдашь на проверке.

— А вас кормят кашей? — довольный выполненной работой спросил Заздравнов.

— Кто же нас будет манкой кормить, мы ж на 51-й! Исключительно сечка! Столько сечки съели, что стыдно лошади в глаза смотреть.

— Ну, если че, я могу поделиться своей порцухой, — благородно предложил Леха.

— Не стоит, ты начнешь делиться с нами, мы начнем делиться с тобой, и что получится?

— Что получится? — Леха удивленно округлил глаза.

— Колхоз получится. А где колхоз, там голод. А у меня и так, кроме аппетита, больше ничего не осталось.

— Да хорош, Слава, — запучеглазил Космонавт. — У меня на днях мать должна приехать на свидание и передачу сделать.

— Жены не греют? — спросил я.

— Я с семьями не общаюсь, так, иногда сын один пишет, — вздохнул Заздравнов.

— Сколько ему?

— Пятнадцать.

— Родители твои где живут?

— В деревне под Тулой. У бати пчелы, на зону мне по целому бидону меда привозил.

— Леша погладил жирные губы и полез за сигаретами.

— Сколько можно дымить?! — отследив замысел Космонавта, запротестовал Шер.

— Слава, это вторая за полчаса, — неожиданно для себя стал оправдываться тот.

— Это пятая за десять минут, — не унимался Шер.

— Я и так скачуху тебе делаю, все-таки возраст, сидишь немало. Поэтому заканчивай, — угрожающе прорычал Заздравнов.

— Леша, я еще не начинал! — подскочил Слава, который был вдвое уже и на голову ниже собеседника. — И голос здесь повышать не надо. В тюрьме сидим.

— Я такой же арестант, как и ты, я с тобой нормально сейчас разговариваю…