— Итак, Горочко…

— Честь имею доложить, герр коммандант, что я намерен потребовать от казны возмещения убытков, потому как бензиновые пары причинили вред моему здоровью.

— Возмещения? Все, что я могу сказать, вам сильно повезет, если вы его добьетесь — с учетом идущей войны. Но какого рода ущерб вы претерпели и о какой сумме в качестве компенсации идет речь?

— Честь имею доложить, что из-за бензина я сделался — как это называется? — да, импотентом, и намерен истребовать четыре кроны.

Вопреки самому себе, я был заинтригован.

— Расскажите поподробнее, Горочко. Как вы обнаружили это свое… состояние, и почему именно четыре кроны?

— Случилось это прошлой ночью в Поле, герр коммандант. Я дал девчонке четыре кроны, а не смог. Ну, я потребовал деньги обратно, а она только рассмеялась и говорит: «Джезу-Мариа-Джузеппе, куда катится кригсмарине?». Я вызвал жандарма, но тот только посмеялся и сказал, чтобы я убирался поживее, не то он позовет военно-морскую полицию и меня упекут в маринегефангенхаус.

Меня обуяло сочувствие к Горочко — событие глубоко затронуло его личную честь, как и честь императорского и королевского флота. Но в итоге единственным утешением, которое я мог ему предложить, было уверение, что данное состояние едва ли окажется постоянным. И что пока он несет службу на борту U-8, ему не грозит судьба попасть в лапы эскулапов из отделения венерических заболеваний военно-морского госпиталя Полы — а этой судьбы, как я его заверил, следует избегать любой ценой.

Не скажу, что подобный эффект бензиновых паров проявился на мне лично. Не слышал я жалоб на снижение либидо и от других членов экипажа U-8. А уж в возможностях поставить эксперимент по этой части мы в те весенние месяцы 1915 года недостатка не испытывали. Совсем напротив: дамочки из Полы буквально вешались на нас — подвиги Лерха и Траппа буквально в одночасье превратили «у-боотлеров» из бедных родственников флота в героев. Подозреваю, что сама форма субмарин и торпед имела мощнейшее воздействие на женское подсознание — в конце концов, это был век загнанных вглубь желаний. Насколько мне помнится, профессор Фрейд пришел в те годы к сходному умозаключению в отношении воздушных кораблей Цеппелина.

Короче говоря, сидим мы, я и она, одним прекрасным вечером в начале мая, после ужина в уединенной беседке в саду военно-морского казино в Поле. «Она» — это Илона фон Фридауэр, венгерская супруга занудливого полковника крепостной артиллерии, который в это время вот уже месяцев девять торчал в пустынных горах по дороге в Зару, полируя орудия и осматривая горизонт в ожидании прибытия французской эскадры — события, вероятность которого не превышала возможности появления в этих водах флотилии полинезийских боевых пирог. Фрау оберстин являлась женщиной чрезвычайно привлекательной на мадьярский лад: темно-каштановые волосы, блестящие глаза и обладательница статной фигуры из разряда тех, какие в этой стране не встретишь, да и в иных странах в наши дни тоже едва ли. Фигуры, достоинства которой не могло полностью скрыть даже свободного, по моде 1915 года, кроя платье, и которую я намеревался проинспектировать более подробно в должное время. Я только что отпустил замечание, что ей впору позировать скульптору для бюста Афродиты. Она захлопала ресницами, мило покраснела и осведомилась как, по моему мнению, может уважающая себя женщина предстать обнаженной взору мужчины, не являющегося ее супругом? Словом, дельце развивалось успешно, и моя рука кралась вокруг ее точеной талии, а губы шептали насчет поездки в фиакре в Медолино, где мне известен небольшой пансион, владелец которого не прочь сдать комнату на часок. Но стоило мне произнести эти слова, как я ощутил внезапное оцепенение и дрожь. Рука моя была сброшена и весьма жестко приземлилась на каменную скамейку, а фрау Илона встала, выпрямилась во весь рост, оправила пришедшую к тому времени в некоторый беспорядок одежду и зашагала туда, где виднелись освещенные окна, слышались музыка и гул голосов.

— Но Илона! — воззвал я вослед.

Она остановилась, обернулась наполовину и обратилась ко мне со своим напевным мадьярским акцентом:

— Герр шиффслейтенант, быть может и справедливо, что моего дорого мужа давно нет рядом со мной, и я скучаю по мужскому обществу, но я все же не пала так низко, чтобы позволить соблазнить себя человеку, пьющему бензин. Доброго вам вечера.

— Илона, Бога ради…

— Всего доброго, герр шиффслейтенант. Будь я на вашем месте, то предприняла бы ту поездку в Медолино в одиночестве. Быть может морской воздух поможет вам исцелиться от вашего пагубного пристрастия. Ауф видерзеен!

Анализируя потом этот случай, я пришел к выводу, что фрау Илона вбила в свою прелестную головку идею, что бензин представляет собой метиловый спирт или нечто подобное. Так или иначе, изрядно расстроенный, я встал и направился к главному входу в казино. На пороге стоял часовой с винтовкой с примкнутым штыком. При моем приближении он вытянулся во фрунт, глядя прямо перед собой.

— Матрос, скажи-ка мне одну вещь.

— Герр шиффслейтенант?

— Мое дыхание пахнет бензином?

Я дохнул, часовой изрядно поморщился.

— Осмелюсь доложить, что герру шиффслейтенанту крайне неразумно будет прикуривать сигарету в ближайшие час-другой.

Но бензин бензином, а война войной. Ожидалось, что наш драгоценный союзничек Италия выступит против нас как только Антанта предложит достаточно крупную взятку. Это означало, что нашему ничтожному подводному флоту предстоит растянуться еще больше, прикрывая не только бухту Каттаро от французов, но и все побережье двуединой монархии: шестьсот километров и — если память мне не изменяет — семьсот двадцать семь островов. Последние варьировались в размере от Луссина, способного похвастаться несколькими крупными городами, до крошечных, не имеющих источников пресной воды, зачастую безымянных скал из светло-серого известняка, едва способных взрастить несколько кустиков тимьяна да прокормить пару тощих ящериц. Все это сложной конфигурации побережье патрулировалось двумя-тремя субмаринами, задачей которых было — насколько мы могли себе представить — идти туда, куда вела их прихоть капитана или где можно было рассчитывать на какой-то шанс вступить в бой.

На второе уповать особенно не приходилось. По крайней мере так нам казалось тем утром в начале мая, когда меня вызвали в отель «Нептун» на Бриони и вручили запечатанный пакет с пометкой: «Совершенно секретно. Вскрыть только по выходу в море». Ну, я достаточно прослужил в k.u.k. кригсмарине, чтобы не питать чрезмерной почтительности к таким театральным трюкам со стороны штабных офицеров, поэтому взрезал коричневый конверт уже на пути к причалу. Одинарный листок бумаги гласил:

ТЕЛЕГРАММА

k.uk. Марине оберкоммандо, Пола

5 мая 1915 г.

Командиру S.M.U. 8, база подводных лодок Пола-Бриони

Начиная с 7 числа сего мес. S.M.U. 8 надлежит действовать из порта Шебенико с задачей береговой обороны секторов Зара, Шебенико и Спалато, на протяжении от материкового побережья у Метковича до западной оконечности острова Меледа, а далее от южной оконечности Луссин-Пикколо до материкового побережья у Дзенг.

Операционная база: S.M.S. «Кайзерин и Кенигин Мария-Терезия» в Шебенико.

Вид действий: независимый, на усмотрение командира, определенного в подчинение командующего береговой обороной района в Шебенико.

Значит, нам предстоит идти в Шебенико, чтобы патрулировать, по прикидкам на скорую руку, примерно полторы тысячи квадратных километров морского пространства на свой страх и риск без подробных указаний, что и как следует делать. Когда я добрался до пристани, то застал Белу Месароша, Легара, Штайнхюбера и трех или четырех матросов за ремонтом проколотого поплавкового клапана в карбюраторе мотора левого борта. Мой старший офицер выпрямился и обтер руки куском ветоши.