Кое-как мне удалось-таки разыскать носильщика, пожилого резервиста, и в сопровождении громыхающей по камням мостовой тележки с железным ободом, я направился в Бюро передислокации. В тот период войны меры предосторожности были далеко не строги, и бегло, без интереса просмотрев мои документы, офицер комендатуры проштамповал их, небрежно козырнул и махнул в сторону причала.

— Как понимаю, вам на базу подводных лодок, герр шиффслейтенант. Причал номер пять, там стоит катер. Отойдет минут через двадцать, еще дожидается кое-какой почты.

Катер со станции подводных лодок оказался на поверку старой паровой пинассой с броненосца, с проржавевшими от многолетних соприкосновений с причалом носом и кормой. Командовал им совсем зеленый зеефенрих. Я сгрузил на палубу багаж, потом нашел местечко на корме. Единственными моими спутниками оказались морской капеллан, явно хвативший лишнего и не склонный к беседам, да клетка с курами. Еще я приметил несколько деревянных ящиков, уложенных в солому, с выведенной трафаретом надписью: «AUSTRO-DAIMLER GMBH, WIENER NEUSTADT». Время еще было, поэтому я закурил сигару и огляделся, без особого интереса, потому как город и гавань были знакомы мне как свои пять пальцев. Скорее мной руководило стремление понять, что тут изменилось за минувший год.

Странный то был город, Пола — порождение империи в пропорции даже большей, чем большинство иных городов старой монархии. В те дни еще можно было встретить людей, помнивших, чем была Пола в 1830-е: гнусная дыра, где пара сотен жителей тряслась от малярии в разбросанных на руинах римского города хижинах; жалкая рыбацкая деревушка у черта на куличках, где на стенах амфитеатра печально ворковали голуби, и единственной связью с внешним миром служил пакетбот компании «Аустро-Ллойд», заходивший раз в месяц по пути из Триеста сгрузить мешок-другой почты. Но после бунтов 1848 года все переменилось. Венеция перестала быть надежной базой для растущего австрийского флота, поэтому вспомнили о Поле. Болота осушили, проложили сточные канавы, построили причалы, сухие доки и ремонтные верфи, для растущего населения воздвигли жилые кварталы и госпитали. Город обзавелся тремя столпами австрийской цивилизации: казармами, кофейней и театром, тогда как порт окольцевали таверны и бордели. Последние, мне кажется, окружают любую военно-морскую базу со времен древних греков, выходивших в море на триерах. Пола начала приобретать определенный вес в мире.

Стоило поглядеть на гавань, обрамленную невысокими, поросшими сосной горами, и причина существования города открывалась как на ладони, будучи ошвартована в три ряда позади форта Франц. Неизменно самый малочисленный среди флотов великих держав, k.u.k. Kriegsmarine тем не менее представлял собой тем утром весьма впечатляющее зрелище. Сначала три красавца-сверхдредноута класса «Тегетхофф» — четвертый дооснащался у стенки Арсенала. Затем три эскадренных броненосца типа «Радецкий» — корабли устаревшие, но все равно мощные. Ближе к выходу из гавани располагались три корабля типа «Эрцгерцог». Австро-венгерский линейный флот был карликовым в сравнении с могучими британскими или немецкими ВМС, или даже с французскими, но представлял собой достаточно внушительную силу, чтобы оборонять шестисоткилометровое побережье монархии — задача, с которой он успешно справлялся до тех пор, пока старая Австрия не распалась на куски изнутри.

Уже девять месяцев прошло с тех пор, как европейские народы с дикой яростью вцепились в горло друг другу, и три миллиона молодых людей уже лишились жизни. А конца не предвиделось. Война, которая должна была закончиться — как уверяли все — к Рождеству, обещала теперь затянуться — как уверяли все — аж до августа или до сентября, и солнышко, так дружелюбно согревавшее меня тем утром, разгоняло в те самые минуты и рассветный туман над первоначальными линиями траншей, змеившимися через поля во Франции и Бельгии.

Австро-Венгрия понесла уже жестокие потери. Минувшая осень в Польше стала свидетельницей того как императорская и королевская армия Его апостолического величества совершала многочисленные Организованные Тактические Отступления на Заблаговременно Подготовленные Позиции — иными словами, удирала по все лопатки, в то время как русские почти ворвались уже через карпатские перевалы в Венгрию. Не лучше обстояли дела для Австрии и на другом фронте, где развивалась короткая, ожесточенная кампания против Сербии, с которой и началась великая война. Именно тамошние дела беспокоили меня лично тем утром, потому как мой старший брат Антон, капитан Двадцать шестого егерского полка принимал участие в карательной экспедиции генерала Потиорека, которая в августе прошлого года пересекла Дрину, чтобы спустя несколько дней форсировать ее в обратном направлении, едва унеся ноги и оставив на другом берегу десятки тысяч убитыми и пропавшими без вести. За день перед тем, как я уехал в Полу, отцу пришла судьбоносная телеграмма:

«Императорский и королевский военный министр с прискорбием извещает… При тщательном изучении списков Красного Креста не обнаружен… Посему считается погибшим… Личные вещи покойного могут быть получены в полковом депо (Лейтмериц) в тридцатидневный срок с сегодняшнего дня (см. дату на штемпеле)»…

Старик, думается, воспринял удар не так плохо. Если честно, то как новообращенный пангерманский националист, он больше сожалел о том, что сын погиб в драчке между обреченным домом Габсбургов и племенем балканских овцекрадов, вместо того, чтобы исполнить высокое предназначение германской расы, подставив себя под русские пули.

Из задумчивости меня вывел пронзительный свисток паровой пинассы. Прибыли мешки с почтой и пара запоздалых пассажиров, и мы легли на курс к императорской и королевской базе подводных лодок Пола-Бриони, где мне предстояло вступить в новую должность, приняв командование субмариной U-8. В очередной раз я извлек из бумажника телеграмму Марине оберкоммандо[6]. Да, в ней черным по белому значилось: «вступить в командование с момента прибытия в Полу». Выходит, я уже капитан подводной лодки. Впрочем, в те дни эта честь казалась мне почему-то не слишком значительной.

Пока пинасса неспешно разрезала воды гавани, вокруг наблюдалось изрядное оживление. Сновали патрульные катера, шлюпки c уволенными на берег, буксиры и десятки прочих маломерных судов. К ним стоило прибавить пару ошвартованных у заправочного причала эсминцев, хотя большая часть легких сил базировалась теперь южнее, в Каттаро. Когда началась война, меня не было в Европе — я находился на китайской станции в составе экипажа крейсера «Кайзерин Элизабет», и на родину смог вернуться только в феврале, пережив множество приключений, которые нас пока не касаются. Теперь линейные корабли предстали моему взору в темно-зеленой защитной окраске, а склоны гор по направлению к городу опоясывали линии траншей и колючей проволоки. Десятилетиями росшие кусты были срезаны с гласисов окружающих гавань фортов, видимо с целью позволить вражеским артиллеристом с большим комфортом поражать слабо бронированные казематы и укрытые в них пушки, которым скорее пристало размещаться в музее. Над расположенном на мысу фортом Музил рвался с привязи змейковый аэростат, рея на ветру, а к выходу из гавани подлетал гидросамолет, направлявшийся на юг с целью проинспектировать минные заграждения у мыса Порер. Если бы не эти внешние признаки активности, в то апрельское утро легко могла закрасться мысль, что война происходит за тысячи миль от Полы. Да если подумать, она и шла за тысячи миль отсюда. На западном и восточном фронтах могли бушевать сражения, но с учетом хранящей нейтралитет Италии и увязшего в Дарданеллах английского средиземноморского флота, нашим единственным реальным неприятелем оставался французский военный флот. В первые месяцы войны французы предприняли несколько робких вылазок через Отрантский пролив в Южную Адриатику. Но как раз накануне Рождества U-12 Эгона Лерха удалось торпедировать французский дредноут — не смертельно, но достаточно, чтобы отбить энтузиазм к подобным эскападам. С тех пор французские линкоры ушли на Мальту, лежащую в девяти сотнях миль от Полы, и редко высовывали оттуда нос. Патовая сложилась ситуация: они не трогали нас, мы не беспокоили их. Когда наш катер обогнул корму линкора «Франц-Фердинанд» мы полюбовались зрелищем, как порядка трех сотен членов его экипажа занимаются установкой вдоль бортов корабля тяжеленных стальных противоторпедных сетей. Надрывная, ненавистная всем работа, к тому же абсолютно бесполезная, поскольку современная торпеда проходила сквозь эти сети словно стрела через кружевную занавеску. Да, было совершенно очевидно, что упражнения с сетями затевались ни с какой иной целью, как хоть чем-то занять команду, ошалевшую от многомесячного стояния на бочке. Морской департамент Военного министерства предложил мне на выбор место второго артиллерийского офицера на одном из линейных кораблей или должность командира субмарины. В эту минуту я благословил себя за порыв, подтолкнувший выбрать второе. Какие бы неведомые опасности не подстерегали меня на этом пути, они не будут хуже выматывающей рутины службы на запертом в порту боевом флоте. Возможно, в итоге я пойду на дно, но по пути хоть развлекусь немного.