– Неужели здесь было так темно? – пробормотал я. – Нет, прежде казалось гораздо светлее.

«Прежде» – это четыре года назад, когда я впервые пришел в Кокугикан на соревнования по сумо. Я видел тогда первый выход на помост Дзиро. Он должен был выступать утром, до одиннадцати часов, и в это время зрителей в зале было мало. Я не мог спокойно сидеть в полупустой ложе: то вскакивал, то вновь садился, а тем временем решился исход схватки. В предыдущем выходе Дзиро, поставив противнику подножку, опрокинул его, и я, затаив дыхание, наблюдал борьбу сына; но он двигался поразительно быстро, поэтому проследить за мельчайшими деталями его техники я не мог. Тогда вместе со мной была моя жена Акико. Отчетливо помню, как светло было в зале – во всяком случае, он непоказался мне таким мрачным.

Я взглянул на часы – было половина двенадцатого. Вспомнив, что около двенадцати выход Дзиро, я вытащил программу состязаний. Уже много раз я проделывал это, но все же решил вновь уточнить его время. Вернее, попытался уточнить. Текст программы я разобрать не мог. Набранные убористым шрифтом слова сливались в какие-то серые пятна, то скатываясь, подобно хлопьям пыли, в круглые шары, то вытягиваясь в продолговатые столбики. Я вышел на залитую ярким светом галерею. Сейчас мне сорок шесть лет. Два года назад у меня обнаружилась старческая дальнозоркость. А до этого ведь было отличнейшее зрение. Я великолепно разбирал даже самый мелкий шрифт. Сейчас же не могу прочесть и газету. Коридор, опоясывающий спортивный зал, имел выход наружу – на открытую лужайку, раскинувшуюся перед самым зданием.

Увидев в проходе голубое небо, я, словно повинуясь его зову, вышел наружу. Мой взгляд скользнул над линией электропередач и устремился в небесный простор, такой голубой, каким он бывает лишь в разгаре лета. На мне была рубашка с короткими рукавами. Хотя уже приближалась середина сентября, все еще стояла августовская жара. £1 был обут в резиновые пляжные шлепанцы, а в руках держал бумажную сумку, в которой лежал фотоаппарат с телеобъективом и экспонометром. Когда у нас родился Дзиро, я часто пользовался им, но в последнее время в руки брал его редко. Вспомнился один снимок, который я когда-то сделал этим аппаратом. Судя по всему, это было в то время, когда моему старшему, Хадзимэ, было четыре года, а младшему, Дзиро, – два.

Я снимал широкоугольным объективом, поэтому Хадзимэ в левом углу снимка вышел просто страшилищем, с огромным лицом. В правом углу напротив – покосившиеся фусума. В самом центре снимка, в фокусе, без искажения – Дзиро. Акико в снимке не поместилась, в правом углу была видна только ее рука с чашкой чая. Все сидели за круглым раскладным столом, в центре которого стояла пустая тарелка, и Дзиро смотрел на нее. Перед ним стояла еще одна тарелка, с нетронутым пирожным. У Хадзимэ пирожного не было, он почему-то ел рисовые колобки онигири. Рука Акико оказалась сильно смазанной – видимо, я щелкнул в момент, когда она как раз подавала чай. Хадзимэ, задумчиво глядя на руку Акико, держал рисовый колобок в правой руке, опустив левую под стол. Я словно наяву услышал голос Акико: «Эй, Хадзимэ-тян, о чем задумался? Возьми-ка чай».

Взгляд Дзиро блуждал по пустой тарелке, и трудно было понять, о чем он думал. Его четко очерченные, словно высеченные резцом глаза походили на двух застывших черных головастиков, их выражение было неуловимо. Свет от электрической лампочки, падающий сверху, оставлял в тени лицо, выделялись лишь верхняя часть полных щек да край пухлой нижней губы с низко опущенными уголками. Создавалось впечатление, что это лицо человека чем-то недовольного. Я тоже так думал. Каждый раз, замечая у Дзиро такое выражение, я бранил его, но был не прав. Я понял свою ошибку позже, когда сын повзрослел и у него сменились зубы. Нижние зубы Дзиро немного выступали. Естественно, слегка выпячивалась и нижняя губа. На кончике носа чернело большое, словно нарисованное фломастером нятно, заметно выделявшееся на фотографии. Каждый, заметив его, начинал тереть это место, на самом же деле это была ссадина. Я не знаю, каким образом она появилась, жена тоже не знала, однако ссадина довольно долго красовалась на его носу. Полностью зажила она только через месяц с лишним, причем от нее и следа не осталось. Сейчас, когда я пытаюсь вспомнить Дзиро ребенком, мне почему-то он приходит на память непременно с ссадиной на кончике носа.

Когда Дзиро учился в пятом классе, его любимым чтением были журналы по борьбе сумо. Заказывать заранее в книжном магазине два-три специальных журнала по сумо и выкупать их в день выхода стало обязанностью Акико. Читал Дзиро аккуратно, не оставляя ни одной Замятины. Когда Акико начинала небрежно перелистывать журналы, сын отбирал их у нее, заявляя, что треплются обложки. «Ты, конечно, можешь читать, если только будешь аккуратно с ними обращаться. И мой как следует перед чтением руки», – строго выговаривал матери Дзиро. Его раздражало, что она не проявляет к журналам должного интереса: «Так нельзя, ты же не читаешь! Тогда нечего и брать, Акио». Хадзимэ уже учился в средней школе, и они с Дзиро вступили в тот возраст, когда начали стесняться называть Акико мамой. Именовали ее то «Аки бодзу», то «Акио», то, подражая моим интонациям, «Акико». Несмотря на то что собственные дети называли ее мужскими именами, Акико отнюдь не обладала мужским характером. Наоборот. Аккуратная, но без излишнего педантизма, жена прекрасно вела не только домашнее хозяйство. С особым рвением она занималась воспитанием сыновей, полностью погружаясь в их мир. Перекидываясь с ними шутками, она частенько употребляла слова из мальчишечьего жаргона, что вызывало у сыновей бурный восторг. Потому-то они и нарекли мать мужским именем. Она обладала веселым нравом и, оставаясь одна, всегда что-то напевала. Из кухни, где хозяйничала Акико, обычно доносились песни или смех. В доме, согретом ее присутствием, царила теплая атмосфера, и я, когда сидел в своем кабинете, читая, уносясь в мечтах или же просто подремывая, испытывал покой и полное расслабление. Весь ее день, с рассвета и до заката, был посвящен заботам о детях, и они относились к ней как к другу.

Спустя некоторое время Дзиро стал регулярно слушать радиорепортажи о состязаниях по сумо. Смотрел и телепередачи. Наиболее важные, по его мнению, моменты Дзиро записывал на магнитофон.

Тогда же он начал почему-то рисовать маленькие, размером с зерно боба, картинки по борьбе сумо. Хотя я и сказал «картинки», но это были скорее комиксы. Однако, приглядевшись, можно было увидеть, что положения рук, постановка ног удивительно точно передавали приемы сумо. Вскоре, когда Дзиро стал учеником средней школы, он переключился на литературное творчество. На письменном столе сына появились книги собственного сочинения под такими заголовками: «Повесть о победах и поражениях силача X» – или же: «Хроника жизни борца N». Они состояли, как правило, из нескольких листов бумаги, скрепленных скоросшивателем. Все было сделано тщательно, вплоть до обложек, а убористый текст, написанный от руки печатными буквами, иллюстрирован множеством тех самых крошечных картинок. В школе, где учился Дзиро, существовал классный дневник, который ученики вели по очереди; заглянув однажды в раздел, написанный Дзиро, я понял, насколько он увлечен своим творчеством. Помимо картинок-иллюстраций, там были и комментарии, и резюме предыдущих материалов, и заголовки, имитирующие стиль «настоящих» журналов. Одним словом, целый роман с продолжением. В то время я работал главным редактором одного еженедельника, и все, кому мы показывали «книги» Дзиро, восхищались, связывая его увлечение с моей профессией: «Поистине, он – сын своего отца». Я тоже наполовину верил, что Дзиро, подражая отцу, вообразил себя редактором и занялся литературой. В романах сына главными героями становились знаменитые борцы сумо прошлых эпох. Но больше всего сил Дзиро отдавал романам о будущем. При написании одной вещи, в которой рассказывалось, как некий мальчик, его ровесник, став борцом, достиг высшего титула «оёкодзуна», автор, видимо, изрядно намучился. Решив посмотреть, что же будет дальше, я обнаружил, что Дзиро уже больше месяца не брался за перо. На мой вопрос: «Еще не закончил?» – Дзиро смущенно засмеялся и уклонился от объяснений: «Пока нет».