– Не отведать ли нам угрей?

– Можно и угрей. Мне все равно, – ответил он. Догадавшись, что это не слишком его вдохновляет, я предложил:

– А может, лучше свиную отбивную?

– Да, отбивную, пожалуй, лучше… – легко согласился Дзиро.

Мы решили поесть свиных котлет в Асакуса и пошли вдоль широкой улицы, на которой стояли в ряд магазины игрушек, лавки писчебумажных принадлежностей и другие торговые заведения. На брусчатую мостовую падали непривычно жаркие для сентября солнечные лучи. И в обдувавшем нас ветерке тоже чувствовался летний зной.

– Сегодня я сделал только один снимок.

– Правда?

– У тебя действительно удивительная быстрота движений.

– Пожалуй. – Дзиро неопределенно улыбнулся и посмотрел на меня. В его лучившихся радостью, слегка прищуренных глазах не было удрученности.

– Я снимал с выдержкой одна пятнадцатая секунды, и силуэт получился очень смазанным.

– Одна пятнадцатая?

– Это, наверное, предел. для пленки, которой сегодня был заряжен фотоаппарат. Я не предполагал, что будет так темно. Прежде, мне кажется, там было гораздо светлее. В следующий раз заряжу более чувствительную. – Мне хотелось поговорить с сыном о необходимости набрать вес, но вместо этого я только сказал: – А все-таки он мощный, твой противник.

– Ха-ха, – издал короткий смешок Дзиро, продолжая шагать.

– Что, такого противника и одолеть нельзя?

– Да нет. – Дзиро склонил голову, размышляя. – Думаю, все будет в порядке. Просто многое зависит от самочувствия в данный момент.

Мы вошли в котлетную, известную мне еще по прежним посещениям, она находилась неподалеку от Интернационального театра. На мой взгляд, кухня здесь заслуживала всяческих похвал. Однако внешне это заведение выглядело неказисто и, вероятно, поэтому даже в обеденные часы было полупустым.

– Лучше вырезку, чем филе, не так ли? – уточнил я у Дзиро и заказал две двойные вырезки.

– Еще, пожалуйста, рис, мясной бульон, маринованные овощи и две бутылки пива.

Я собрался налить Дзиро пива, однако он, опередив меня, первым наполнил мой стакан.

– Мне, по правде говоря, запрещено пить, но по лицу ничего не заметно.

– Запрещено?

– Да. Ведь нужно опять возвращаться в Кокугикан.

– Я хотел как-нибудь на днях угостить тебя вкусным сасими.[12] Намеревался даже съездить на рыбный рынок Уогиси, что в районе Цукидзи, чтобы приготовить угощение, когда ты придешь в гости. Но у меня нет холодильника, поэтому ничего пока не получится.

– Холодильник еще не доставили?

– Скоро привезут. Мне ведь нужен с большой морозильной камерой. Если живую рыбу разделать, а затем порезать на разовые порции, завернув каждую в фольгу и заморозив, то рыба не потеряет вкуса. Все равно как будто свежую ешь. А вот целиком замораживать нельзя.

– Отчего же?

– Нельзя замороженную рыбу оттаивать, а затем снова замораживать. Белки разрушаются. Поэтому надо замораживать кусками: для сасими, для жарения, на суп, для мисосиру. Ты, к примеру, придешь, и я достану из холодильника ровно столько, сколько мы сможем одолеть. Рыбу для сасими надо есть сразу. Порезать кусочками и всю съесть.

– Здорово!

– А вот осьминога замораживать нельзя. Если его порезать, приправить уксусом и положить в холодильник, то он долго сохраняется. Когда нужно есть, достаточно только полить соевым соусом.

– А у тебя, отец, здесь и тостера нет?

– Нет. Но почему ты об этом спросил?

– Ведь ты любил есть поджаренные французские булочки с сыром. Я и подумал, что неплохо бы тебе его заиметь.

– Да, хорошо бы.

Официантка, увидев, что все блюда, принесенные ею, я подвинул к Дзиро, спросила:

– А господин, что же, кушать не собирается?

– Нет. Я уже поел, – солгал я. – Бульон и рис поставьте ему. Он ест за двоих.

– Да, при такой комплекции… Борец ведь. Могу еще риса подать. Бесплатно, сколько хотите, – улыбнулась, уходя, официантка. Особенно радоваться было нечему, и все же в глубине души я был рад, что риса подавали неограниченно, так как опасался, что не хватит денег, если за рис потребуют платить отдельно.

– Действительно, отбивные здесь хороши, – говорил Дзиро, аккуратно отрезая кусок за куском. Он тщательно намазывал их горчицей и поливал соусом. – Недалеко от нашего дома есть котлетная, так я считал, что в ней самые вкусные отбивные. Они там для панировки к котлетам сухой хлеб перемалывают в порошок… – Дзиро сунул в рот очередной кусок и воскликнул: – Ох и вкусно! Пожалуй, здесь даже вкуснее будет.

Он тщательно подобрал палочками всю нашинкованную капусту, поданную к мясу. Покончив с одной порцией, приступил ко второй, съедая все аккуратно и изящно. Рис подавали еще трижды. Таким образом, Дзиро съел его целых пять порций. Я смотрел на сына и предавался воспоминаниям. Полгода назад Хадзимэ помогал мне совершить переезд в Асакуса, и мы ходили с ним пить пиво. Это было в конце марта, немногим более месяца спустя после того, как я передал Акико заявление о разводе. Из-за отсутствия денег я не мог сразу переехать. Кроме того, немало времени ушло на поиски дешевой комнаты. Замечу, что хотя я и сказал «переезд», но в эту тесную комнатушку я перевез лишь письменный стол, два чемодана с книгами и одеждой да один комплект постельного белья. Сборы не заняли много времени. Комнату в Асакуса я снял потому, что она находилась неподалеку от жилья Дзиро, да и плата была умеренная. Вдобавок поблизости находилось много лавок, где продавались овощи, тофу,[13] что показалось мне очень удобным. Покончив с переездом, мы с Хадзимэ отправились в пивной бар в Адзумабаси. Выпили по нескольку больших кружек пива. Я тогда здорово опьянел и, едва добравшись до своей комнаты, сразу же уснул. Память словно отшибло – забыл все начисто. Единственное, что запомнилось, – это слова Хадзимэ: «Мне хочется, чтобы ты, мой дорогой директор, летал на крыльях, словно птица».

Я не расслышал фразы «словно птица» и переспросил. Хадзимэ, заикаясь и блуждая взглядом в пространстве бара, где дым и пары алкоголя образовывали специфически пахнувшую туманную пелену, сказал:

– Хочу, чтобы ты был свободен, как птица. Мне уже двадцать один год, и я – взрослый человек. Обо мне теперь можешь не беспокоиться. Хочется, чтобы ты взмахнул крыльями и воспарил в небо, как птица.

Мы сидели напротив друг друга, так как к нам за столик, не спросив согласия, посадили еще одного клиента. Место рядом с Хадзимэ занимал мужчина лет шестидесяти, лысый, с красноватым лицом, с реденькими, сверкающими проседью усами. Пиво в стоявшей перед ним кружке нисколько не убывало. Время от времени он, как будто прислушиваясь к нашему разговору, вскидывал на Хадзимэ сонный взгляд. Все, что я помню, – это тусклый взгляд старика и залитое слезами лицо Хадзимэ. Вытирая бегущие по щекам слезы, сын был сам похож на птицу. С того Нового года, когда мы с ним вдвоем пили пиво, я стал часто видеть его плачущим. Теперь стоило только ему выпить, как он начинал плакать… Испытывая тревогу за Хадзимэ, я осушил кружку.

Когда я поставил свою подпись и печать под заявлением о разводе, но сразу не мог переехать, Акико заявила, что она сама покидает наш дом. Хозяева ресторана, куда она поступила работать, предложили ей пожить у них.

– Акико, тебе вовсе незачем уезжать отсюда. Лишь только я раздобуду немного денег, чтобы снять комнату, как сразу же уеду. Подожди немного.

Мысль о том, что Акико, которой было уже за сорок, будет жить в разлуке с детьми, была для меня невыносима.

– Но я слышала, там из-за твоих долгов квартиру забрали, и ребенок у вас есть. Почему бы вам всем вместе не переехать жить в наш дом? Уж наверное, Кавасима-сан позаботится и о Хадзимэ.

Акико, оказывается, знала все, вплоть до фамилии моей незаконной жены. Квартиру Ёсиэ действительно конфисковали, и, хотя принудительное выселение пока не осуществили, она была уже продана с аукциона.