В школе начались занятия, и первое, что нас заставили сделать, – это замазать черной тушью некоторые страницы учебников. Учебник истории был сплошь вымаран черным, читать его было просто невозможно, а в новых учебниках математики слово «алгебра» заменили словом «анализ». Учителя стали говорить, что самое главное в преподавании – не объяснения учителя, а опрос учеников. Во всем поворот на сто восемьдесят градусов.

Хотя война, во время которой мы столько месяцев жили бок о бок со смертью, окончилась, послевоенный быт я довольно долго воспринимал не иначе как ее продолжение. Старые ценности отвергались, уступая место новым, но я смотрел на это отстраненным взглядом. Мне казалось, что новые ценности, как и старые, не заслуживают доверия.

Впрочем, у меня до сих пор, несмотря на то что прошло уже двадцать семь лет, вызывают сомнения проблемы человеческого бытия и человеческих ценностей. Всю свою жизнь я опирался на собственные ценности, открытые мной самим. Они мало соответствовали общепринятым нормам. Сейчас мне было ясно, что и Дзиро своим пусть еще незрелым умом самостоятельно выработал для себя какие-то собственные ценности. Вправе ли я отвергать их? Очевидно, что и его ценности являются не совсем обычными, но не исключено, что они станут жизненной опорой для сына.

– Я так понимаю свои отцовские обязанности, – начал я. – Знаешь, как львы воспитывают своих детенышей?

– Нет. – Дзиро пристально смотрел на меня.

– Они очень нежно опекают львят до тех пор, пока те не смогут в одиночку свалить быка. Родители особенно не балуют их, но оберегают, чтобы они набрались сил. Потому что лев, который не в силах одолеть быка, не выживет. Когда львенок впервые выходит на схватку с быком, он рискует жизнью. Станет ли он настоящим львом, решается именно в этом бою. Львенок может оказаться побежденным или даже убитым, однако родители ни при каких обстоятельствах не придут к нему на помощь. Потому что настал тот час, когда родителям не следует вмешиваться. Воспитание льва, одним словом, закончено. Вот почему очень важен период, когда они его выращивают. Отец твой считает, что и человека надо воспитывать так же. По человеческим меркам, учитывая современную социальную структуру, этому важному периоду соответствует возраст до двадцати лет, когда самым главным для ребенка является семья. Дети нуждаются в повседневном общении с родителями, ведь воспитание не просто передача знаний.

– Угу.

– Если бы тебе, Дзиро, уже исполнилось двадцать лет, я бы ни слова не сказал против. Да хоть бы и возражал, все равно ничего бы не изменилось. Дети избирают тот образ жизни, представление о котором было сформировано у них родителями. И если они, вырастая, начинают жить недостойно, винить в этом надо родителей. Но тогда уже поздно пытаться что-либо изменить. Таков мой взгляд на воспитание человека.

Сын молча слушал.

– Тебе, Дзиро, только четырнадцать лет. Твое воспитание еще не закончено. Но, обдумав ситуацию, я все же решил одобрить твой выбор жизненного пути. Хочу, чтобы ты понял, что твое поступление в школу сумо не прервет наших семейных отношений. Ты еще долго будешь ощущать связь со мной и матерью, как бы далеко ни находился.

Я окинул сына внимательным взглядом. Дзиро, широко раскрыв глаза, смотрел на меня несколько озадаченно.

– Понятно.

– Видишь ли, сын, я не сомневаюсь в тебе. Но ведь среди борцов сумо есть такие великаны, просто чудовища какие-то. Сможешь ли ты выдержать? Уверен ли ты в себе?

– Уверен.

В ответ я, кажется, улыбнулся, а может быть, и нет – точно не помню. Дзиро сидел потупившись.

С той поры мир Акико вращался преимущественно вокруг Дзиро. Визиты к ояката, переговоры с тренерами – с рассвета и до заката ее день был заполнен разными делами, связанными с Дзиро. После окончания второго класса средней школы он было поступил уже в школу сумо, однако по указанию комитета народного образования ему пришлось вернуться домой. Вполне резонно комитет рекомендовал Дзиро до получения обязательного образования оставаться с родителями. Поэтому в школу сумо он пошел через год после окончания средней школы.

Что такое толчея в отделе игрушек универмага, весь кошмар ее, обычно связанный с преддверием Нового года, можно понять, лишь испытав это на себе. С портфелем в правой руке и ведя пятилетнюю Миэко в левой, я лавировал в людском водовороте. От страшной усталости глаза застилала пелена. Дело происходило три года спустя после поступления Дзиро в школу сумо, вечером в канун Нового года, часа за два до закрытия универмага. «Эти люди, нахлынувшие в универмаг и пытающиеся купить игрушки в такое время, кажется, сами себе не принадлежат. И все же здесь, наверное, нет человека, который бы настолько не принадлежал себе, как я», – размышлял я, решив во что бы то ни стало справиться с нелегкой задачей: из множества игрушек выбрать куклу «Рика-тян», о которой мечтала Миэко. Недовольная тем, что нельзя взять кукол в руки и поближе рассмотреть их, растерявшаяся от изобилия игрушек, дочка никак не могла на чем-то остановиться. Попросить дорогую куклу она побаивалась, поэтому на мои вопросы отвечала все более нерешительно. Но что совершенно взвинчивало мне нервы – так это Ёсиэ, с безучастным видом стоявшая в стороне от сутолоки. Она держалась в отдалении, и, чтобы позвать ее, приходилось громко кричать. Когда же я спрашивал совета, Ёсиэ не удосуживалась ответить. Хотя она была довольно далеко, сразу же бросалась в глаза поразительная бледность ее лица. На ней было замшевое коричневое пальто, туго затянутое поясом. Его складки казались черными. Это пальто из мягкой козловой замши, сшитое по последней моде, еще более подчеркивало ее отчужденность. На личике, обрамленном густыми, пышными волосами, застыла между бровями глубокая складка. Глаза, прежде так выделявшиеся на лице, теперь словно устали смотреть на окружающий мир, и их выражение накладывало печать безжизненности на весь ее облик. Щеки, еще полгода назад пухлые и округлые, опали, черты лица обострились, стали резче, и прежняя миловидность исчезла.

По совету одного бизнесмена я затеял издание журнала. Но чтобы организовать дело, не хватало капитала. Этот человек заинтересовался моими планами издавать журнал здоровье и предложил создать самостоятельное издательство. Собственно говоря, такого же рода задумка была у меня, еще когда я работал главным редактором, однако на том месте претворить в жизнь мой план оказалось не так просто. К тому же из-за длительной забастовки в издательстве его работники разбрелись кто куда, да и сам я уволился. После того же, как я с трудом подыскал человек десять сотрудников и открыл свое издательство, этот делец быстро умыл руки, заявив, что обеспечивать меня капиталом не может. Раньше я имел дело только с обычными людьми и теперь был совершенно ошеломлен. Я впервые столкнулся с породой людей, именуемых дельцами. Однако позволить себе долго пребывать в растерянности я не мог. Застоя в делах нельзя было допустить хотя бы ради приглашенных мной сотрудников. Я владел домом в Кинута, район Сэтагая. Дом был небольшой, однако выстроен по моему проекту таким образом, что каждый из членов семьи имел отдельную светлую комнату. Кроме того, имелись гостиная, большой холл, где я мог принимать посетителей, не беспокоя домочадцев, а также мой кабинет. Всего шесть комнат. И вот для того, чтобы собрать необходимую сумму денег, у меня не оказалось иного выхода, как заложить дом.

Я еще не выплатил полностью ссуду, взятую в банке для строительства дома, и, заложив дом в другом банке, получил заем в двадцать миллионов иен. Прибавив к этой сумме еще двадцать миллионов, собранных по подписке, я отважился начать издание журнала. Но было совершенно очевидно, что этого капитала недостаточно, и я постоянно находился в отчаянном положении из-за нехватки средств. Нарушение налаженного ритма жизни сказалось и на быте моих семей, благополучие которых до сих пор мне удавалось поддерживать.