При знакомстве с ёсиэ я сразу же объявил, что жену ни в коем случае не оставлю. Она тоже вроде бы не стремилась вытеснить жену, занять ее место. Ёсиэ сама больше, чем я, заботилась о том, чтобы семьи не знали о существовании друг друга. «Мужчина может иметь две и даже три семьи. Таким уж создал его всевышний», – рассуждал я и с выглядевшим со стороны несколько комичным рвением курсировал от одной семьи к другой. Ночевать у Ёсиэ я не оставался, а когда собирался уходить, все время был начеку, чтобы не сказать «иду домой». Мы условились с Ёсиэ встречаться в неделю три раза, и моя пунктуальность помогала сохранять ее душевное равновесие.

Когда я оказался в затруднительном положении с деньгами, наш уговор стал нарушаться, а вскоре я и вовсе не мог его выполнять. Жизнь моя становилась все более беспорядочной, и Ёсиэ постоянно нервничала, напрасно ожидая меня. Дела с оборотом капитала наладились только через два года.

«У любого могут наступить тяжелые времена. Главное, чтобы они не затягивались», – твердил я как дурак, и, когда удалось пережить невзгоды, я, признаться, испытал безумную радость.

Жизнь стабилизировалась. Акико вроде успокоилась, однако раны, полученные Ёсиэ, так легко не заживали. Прежде, когда окружающие пытались уязвить Ёсиэ словами или отношением, намекая на ее положение незаконной жены, она еще была в состоянии это вынести. Теперь все смущало, волновало ее, вызывало тревогу. Ёсиэ стала недоверчивой, открыто высказывала недовольство, считала меня источником своих несчастий. А ведь моя любовь к Ёсиэ со времени нашей первой встречи была вызвана стремлением поддержать ее. Тогда двадцатидвухлетняя Ёсиэ, потерпев неудачу в браке, только что разошлась с молодым американцем. Благодаря мне она опубликовала в еженедельном журнале свои записки. С этого знакомства началась наша любовь. Ёсиэ обладала многими достоинствами, чтобы вызывать чувство любви. Она была по-детски простодушна и доверчива, имела гладкую и нежную кожу. Однажды в начале нашего знакомства Ёсиэ заставила меня прождать более часа. После некоторого колебания я отважился позвонить к ней домой. Ее мать отнеслась ко мне с полным доверием.

– Простите, но она уже более двух часов назад покинула дом. Была такая веселая, когда выходила.

Мне пришло в голову, что, может, Ёсиэ решила обмануть мать, сделав вид, будто идет на вечеринку. Мать меня совсем не знала, и ее откровенное «такая веселая» было для меня полной неожиданностью. Все же мне это понравилось. Я до сих пор не понимаю, как ёсиэ более часа просидела тогда недалеко от меня, а я не узнал ее. Правда, она по-новому уложила волосы, высоко подняла их и стянула в узел, открыв обычно спрятанные под волосами щеки. Лицо стало узким, и внешность изменилась до неузнаваемости. Ёсиэ вела себя как ни в чем не бывало, но мне казалось, что она нуждается в утешении, чтобы пережить утрату мужа-американца. Став моей возлюбленной, она вся излучала безграничную радость. Я тоже чувствовал, что никогда не смогу уйти от сияющих, наполненных светом глаз Ёсиэ. Целый год мы встречались украдкой, сторонясь чужих взглядов, но в конце концов оба устали от таких свиданий. Я начал ходить в ее квартиру в Касумитё района Минатому. Ее маленькая квартирка, купленная родителями, когда Есиэ вышла замуж за американца, состояла из двух комнат со столовой и кухней. Я встретился с родителями Ёсиэ и рассказал им о наших отношениях. Естественно, они решительно воспротивились нашему союзу, однако в конце-концов им пришлось уступить, и они смирились. Против наших отношений были, разумеется, братья и сестры Ёсиэ. Они даже пытались нас преследовать, но Ёсиэ не испугалась. Однажды старшая сестра Ёсиэ, намереваясь нас разлучить, хотела позвонить Акико. Ёсиэ с сумасшедшей яростью набросилась на нее:

– Если ты это сделаешь, я покончу с собой перед твоим домом!

Она же, когда решилась родить Миэко, настояла, чтобы я не оформлял документы о своем отцовстве.

– Не хочу разрушать твою семью, а дочь воспитаю сама, под моей фамилией.

В то время она прочла роман одной известной английской писательницы, сочувственно описывающей женщину с подобной судьбой, и нашла в нем поддержку. Ёсиэ но принадлежала к числу особ, соглашающихся пребывать в качестве наложницы или даже просто на вторых ролях. Что бы там ни говорили окружающие, она утверждала себя как женщина, живущая настоящей любовью, и ее желание иметь ребенка – воплощение этой любви – было вполне естественно. Ёсиэ самоутверждалась посредством любви, и лишь ею она оправдывала существование дочери. Я же, думая об отчуждении, на которое Ёсиэ, а еще в большей степени ребенок обречены в нашем обществе, но то чтобы страдал, а испытывал гнетущую тоску. Предать любовь Ёсиэ я не мог и только спрашивал себя – хватит ли мне мужества? Я любил Ёсиэ и не хотел с ней расставаться. У меня не было никакого права запретить ей иметь ребенка. Отныне я должен был растить его и всю жизнь оберегать, иного выхода не было.

Вместе с тем я не мог нанести удар Акико, разрушить нашу семью. Моей целью стало поддержание благополучия обеих семей.

Теперь я бы так не поступил и, возможно, расстался бы с Ёсиэ. Я, конечно, не стал вдруг человеком, способным легко пойти на разрыв. Моя любовь к Ёсиэ не поблекла. Но сейчас, когда есть Миэко, я понял, что до рождения дочери, как бы сильно ни любил я Ёсиэ, я мог бы с ней расстаться.

Вынашивая под сердцем Миэко, Ёсиэ была безоблачно счастлива, улыбка почти не сходила, с ее лица. Три раза в неделю я навещал ее, а вечером, как бы ни было поздно, она, с огромным животом, шла провожать меня и даже бралась ловить такси.

– Ну пока! – Она поворачивала ко мне сияющее улыбкой лицо. Казалось, что никогда, ни при каких обстоятельствах не изменится выражение ее глаз, устремленных на меня с безграничным доверием.

Но когда настало время рожать, меня рядом с ней не оказалось. Я примчался в родильный дом, когда Ёсиэ уже отвезли в родильное отделение и роды уже начались. Они, по-видимому, были трудные. Из палаты торопливо, с озабоченным видом выбегали и вновь вбегали туда медсестры. Я стоял рядом, и до меня доносились распоряжения сестры-акушерки.

– Пропустите сюда мужа! – донесся срывающийся на крик голос Ёсиэ.

Через час с лишним ее перевезли в палату. Из-за красных пятен, покрывших лицо, Ёсиэ казалась неузнаваемой. Так как она родила вопреки воле родных, никто из них даже не навестил ее, чтобы помочь после родов. Несмотря на это, в палате Ёсиэ царила праздничная атмосфера. За исключением появившейся на свет девочки, ее мир был заполнен мной одним. И видя, как она счастлива, как безгранично мне верит, я любил ее еще сильнее.

До тех пор пока Миэко не исполнилось три года, жизненные бури миновали нас, но затем в моих делах начались трудности. И лишь благодаря Ёсиэ, настоявшей на том, чтобы заложить ее квартиру, мое издательство было спасено от банкротства. Кризисное положение сохранялось еще в течение года, после чего наконец дела вошли в нормальную колею. Казалось, что я смогу наладить нашу жизнь по-прежнему. Однако теперь Есиэ начала сомневаться в моей любви.

Когда издательские дела зашли в тупик, привычный ритм моей жизни нарушился. Для нормального образа Жизни не стало хватать времени. Ёсиэ тоже понимала, что мне трудно, что работа фактически поглощает все мое время. Именно поэтому она искренне ценила те крохи свободного времени, которые мне удавалось выкроить для нее. Но я был глух к ее переживаниям. А ведь достаточно было бы окликнуть ее, нежно обнять. Да и не обнять даже, а просто ласково позвать: «Ёсиэ!» Я не придавал этому значения и ничего не замечал. Впрочем, если бы и заметил, вряд ли бы смог что-нибудь сделать, находясь в таком состоянии, когда днем и ночью из головы не выходили денежные проблемы. Обычные человеческие радости отдалились от меня.

С Акико ситуация была иной: ее любовь ко мне ничуть не изменилась. Будучи хозяйкой дома, она имела уже стабильную семью. Акико связывали со мной прочные узы, не требующие подкрепления словами нежности. А я стиль отношений, сложившийся у нас с Акико, в какой-то момент перенес на Ёсиэ, даже не предполагая, что это обострит ее тревогу. Видя, что этот стиль, несмотря на то что дела поправились, не меняется, она уверилась, что я разлюбил ее. Ёсиэ мучилась сомнениями в моей любви, а у меня не находилось для нее никаких других слов, кроме «не волнуйся, все в порядке». Я-то полагал, что Ёсиэ тревожится не из-за моей любви, а ее смущает положение незаконной жены. Однако для меня проблема нашей жизни с Ёсиэ была неразрешима – ведь если бы эту проблему можно было обойти хотя бы на какое-то время, она бы уже не существовала.