Он, прищуриваясь, еще раз окидывает меня взглядом. Не гневным, а скорее пытаясь раскусить меня.

– Моя обязанность – обеспечивать мою пару.

– Ааа, – я на минуту задумываюсь, а затем обнимаю согнутые колени, прижав их к груди. Я покачиваю своими босыми ступнями вблизи костра. – Мы можем сохранить немного из этих шкур мне на сапоги?

Он кивает головой.

– Спасибо, – говорю я мягко. – Я не думаю убегать, чтобы ты знал. Отсюда мне некуда бежать.

Он еще раз кивает головой. Я смотрю на пламя, когда инопланетянин начинает сдирать шкуру со своей дичи. Мне нужно разговорить его, если только так я могу взломать тот непробиваемо твердый панцирь, которым, кажется, окружено его сердце. Этот Рáхош - сложный мужчина, в котором еще надо разобраться.

– Итак, расскажи мне про это место.

Он поднимает на меня глаза.

– Это моя пещера.

– Нет, не конкретно про это место, – говорю я, размахивая рукой вокруг пещеры. – Про эту планету. Про этот мир в целом. Я ничего другого о нем не знаю, за исключением того, что здесь холодно.

Рaхош рычит, и долгое время мне кажется, что он собирается проигнорировать мои вопросы. Затем он вытаскивает нож поменьше, чем тот, которым сдирал шкуры со своей дичи, и начинает разрезать мясо на маленькие, удобные, небольшие кусочки.

– Это... теплый сезон. Мы говорим, что это - горький сезон, а более холодные месяцы - жестокий сезон.

Мои глаза широко раскрываются. Я невнятно бормочу.

– Но эта земля покрыта снегом в три фута высотой!

Как он может быть теплым?

Его губы медленно изгибаются, и я вижу, как на его лице распространяется сокрушительная улыбка. От нее у меня захватывает дыхание, а его жесткие, заостренные черты лица превращаются в нечто убийственно сексуальное.

– Тебе просто придётся привыкнуть к снегу.

– Снег. Верно, – я игнорирую сильную пульсацию моих девчачьих частей в отклик на эту улыбку. Моя вошь опять пускается в ход, и я, инсценировав кашель, постукиваю себя по груди, чтобы попытаться заткнуть ее. – Значит, это… лето?

Он вскидывает голову, мысленно подыскивая слова, как мне кажется, а затем кивает головой.

– То, что ты называешь зимой - это время, когда очень мало света. Солнца показываются редко, и много тьмы. Холода все усиливаются, и охота становится все скуднее. Именно поэтому крайне важно так много охотиться во время теплых месяцев.

Я киваю головой, переваривая все это. Ладно, если речь идет о том, что будет так же тепло, тогда все когда-нибудь наладится и жить буду. Нравится мне это не будет, но жить буду.

– И ты охотник?

Он кивает головой и предлагает мне кусочек красного, окровавленного мяса. Я беру у него этот сырой кусок и кладу его себе в рот. Взрыв вкусов обрушивается мне на язык, и я издаю стон. Это так здорово, что лучше не бывает.

Его рука резко тянется к дичи и, пока я смотрю, его набедренная повязка плотно обтягивает его пах. Упс.

– Ммм, это так вкусно. Прости.

– Не извиняйся, – он злобно разрезает мясо. – Мне доставляет удовольствие, что я могу накормить свою пару.

Ну да, вижу я, до какой степени он доволен. Этот факт никак не скрыть. Я долгое время, упорно из-под ресниц разглядываю эту гигантскую длину. Он протягивает мне еще один крошечный кусочек, и я наклоняюсь вперед и, не задумываясь, беру его в рот прямо из его пальцев. Его светящиеся синие глаза вспыхивают, и моя вошь пускается в ход по новой.

Глупая вошь, вечно она противостоит мне.

Рáхош наблюдает, как я пережевываю; он протягивает мне еще один кусочек мяса, но стоит мне потянутся за ним своими пальцами, он отстраняет его. Он хочет, чтобы я и дальше ела с его рук. Я наклоняюсь вперед и задеваю языком кончики его пальцев только лишь потому, что мучительно забавно дразнить его.

И это меня заводит. Совсем чуть-чуть.

Его окровавленные кончики пальцев прослеживают контуры моих губ, прежде чем он снова тянет их обратно, а затем Рáхош переходит на корточки. Его член - жесткое бревно возле его ноги во много раз крупнее, чем то хозяйство, которым имеет право владеть любой парень.

– Итак, как это существо называется? – я спрашиваю его, потирая ладони вверх-вниз по своим рукам, чтобы унять мурашки на моей коже. Сейчас я окончательно возбудилась, черт возьми. Из-за сырого мяса и похитившего меня засранца моим девчачьим прелестям не следует истекать соками, но я ничего не могу с этим поделать.

Он смотрит вниз на сырое мясо и отрезает для меня еще один кусок.

– Мы называем его двузубцем, – мужчина оттягивает губы существа, чтобы показать мне два гигантских клыка. Оно похоже на бобра. Отчасти. На бобра-вампира. С рядом шипов вдоль его спины и пушистых, непрочных ног.

Ладно, значит оно ничем не похоже на бобра, но мне кажется, что чувствую облегчение, ассоциируя его с земными животными.

– Ты сам совсем ничего не ешь, – указываю я ему, когда он протягивает мне очередной кусок.

– Моя пара, прежде всего, – говорит он и окидывает меня еще одним интенсивно-жарким взглядом, когда кладет мне в рот мясо, после чего своим большим пальцем проводит по моим губам. – Я поем, когда она насытится.

Мне немного неловко. Это - наиболее причудливо сексуальная трапеза, которая у меня когда-либо была. Наверное, я не должна этим наслаждаться и вполовину так сильно, как я этим наслаждаюсь

– Расскажешь мне о своем племени? О своей семье?

Голодный, возбужденный взгляд на его лице улетучивается, и я вижу, как его черты лица покрываются маской безразличия.

– У меня нет семьи.

– Вообще никого? А что на счет твоих родителей?

– Мертвы, – взгляд на его лице отстраненный.

– Понятно. Ни братьев, ни сестер?

Он качает головой.

– Моя мать резонировала для моего отца только один раз.

– Ааа, – Рáхош кажется совсем затерялся в своих мыслях, так что я продолжаю. – У тебя есть близкий друг в твоем племени?

– Вэктал.

Заставить этого парня раскрыть душу, все равно что пытаться вырвать надоедливый зуб.

– Я познакомилась с ним. А что насчет остальных?

Он пристально разглядывает меня.

– А почему тебе хочется это знать?

– Потому что я скоро буду там жить? Они ведь будут и моим племенем? – высказав это вслух, должна признаться, что меня это немного беспокоит. – А вдруг я им не понравлюсь?

Его густые, выступающие брови опускаются, будто он не совсем улавливает смысл вопроса.

– Ты - моя пара. Не может быть такого «нравится» или «не нравится». Ты будешь частью племени.

– Тебе легко говорить, – говорю я ему. – Ты же вырос вместе с ними. Вы все из одного вида. Я же причудливая чужачка, которая никак не прекратит болтать, помнишь?

Долгое время он пристально смотрит на меня непроницаемым взглядом. Ну а потом, после того, как, кажется, прошла целая вечность, он предлагает мне еще один кусок мяса. Я беру его, а он говорит:

– В нашем племени на данный момент всего два детеныша. С Джорджи будет уже три. А если и другие резонируют, будет еще больше.

Я пытаюсь переварить эту информацию.

– А женщины? Сколько женщин?

– Без людей? Четыре, если не учитывать детенышей.

Я бледнею. А это значит, что множество мужчин чахнут, испытывая чувство неудовлетворенности. Может оно и к лучшему, что Рáхош спрятал меня подальше в этой пещере на некоторое время. Я вот гадаю, из-за остальных девушек, которые не резонируют, не будут ли они грызться как собаки из-за остатков ужина.

– А сколько всего мужчин?

– Нас осталось двадцать четыре. Двадцать из них без пары.

– Остались одни?

Он кивает головой, отрезая еще один кусок мяса.

– Жизнь здесь тяжелая. Несколько лет назад из-за неудачной охоты мы потеряли многих из нашего племени. Погибли четыре из наших мужчин и одна женщина, прежде чем мы могли убить та-ли (прим: та-ли - несуществующее животное), – он потряс головой. – Это было трудное время.

– Звучит очень опасно.

– Именно поэтому женщины больше не охотятся. Дело не в том, что они не могут, а в том, что мы не хотим рисковать существованием племени, подвергая их опасности.