– Здесь говорят на гельском языке, и это выглядит естественно. В Авалоне же, насколько я понимаю, вся знать говорит по-валлийски, а щеголяет в шотландских нарядах. Забавно.

– Это не более забавно, чем шотландцы, говорящие по-английски, – возразил я. – Куда больше меня забавляет одержимость нашего прадеда, который навязал Царству Света свой родной язык. Знаешь, раньше мне это казалось само собой разумеющимся, но теперь моё второе «я» по имени Кевин Мак Шон поражается этому. Ведь скотты тоже хотели заставить весь Лайонесс говорить по-гельски, но их было слишком мало, и в конечном итоге они сами перешли на валлийский. А тут один человек, пусть и невероятно могучий, едва взойдя на престол, заявляет своим новым подданным: «А теперь извольте разговаривать так, как я». Дед Янус считает, что это было чистым ребячеством со стороны нашего прадеда.

– И тем не менее ему это удалось, – заметил Брендон. – К превеликому нашему счастью – ибо в противном случае нам пришлось бы разговаривать на том варварском языке и писать вместо нормальных букв какие-то закорючки.

Я рассмеялся.

– Однако ты сноб, братец!

Он натянуто улыбнулся мне в ответ.

– Вовсе нет. Просто сейчас у меня плохое настроение.

– Отчего?

– От скуки.

– А почему ты скучаешь?

– Потому что бездельничаю.

– Так займись чем-нибудь.

Брендон вздохнул.

– Мне ничем не хочется заниматься, Артур.

– Даже делами сердечными? – лукаво спросил я.

Следующие несколько секунд я с поистине садистским удовольствием наблюдал, как мой солидный и респектабельный братец приходит в страшное смущение, его щёки сначала розовеют, затем становятся пунцовыми.

– О чём ты говоришь?

– Вернее, о ком, – поправил его я.

Ещё несколько секунд Брендон потратил на то, чтобы изобразить на своём лице искреннее недоумение. Тщетно.

Наконец он потупил глаза и спросил:

– Как ты догадался?

– По поведению Бренды. Последнее время она кстати и некстати расспрашивала меня о Дане. Естественно, по твоей просьбе.

– А вот и нет. Об этом я её не просил. Просто она почувствовала… мой интерес и самостоятельно проявила инициативу. Это всё наша связь, будь она проклята.

– Ясненько, – сказал я. – И как же тебя угораздило?

– Сам не понимаю, – угрюмо ответил Брендон. – Это, что называется, с первого взгляда. В тот день, после сумеречной грозы… Нет, Артур, вряд ли я сумею объяснить тебе.

– А ты всё-таки попробуй.

Брендон немного помолчал, собираясь с мыслями.

– Когда она только вызвала тебя, я на мгновение ощутил прикосновение её мыслей. Не знаю, как это случилось – то ли ты что-то напутал, настраивая зеркало, то ли она неумело с ним обращалась, а может, из-за того, что у нас с тобой схожие ментальные характеристики, – но так или иначе я почувствовал её присутствие. Обычно в таких случаях испытываешь неловкость и даже отвращение; я же напротив, был в восторге… Нет, не то слово. Тогда у меня было состояние близкое к наркотическому трансу. Говоря на жаргоне наркоманов, я проторчал. В самом деле, Артур! Потом я увидел её, услышал её голос, а позже, после нашей вечеринки… Дело в том, что большая доза алкоголя вызывает у меня парадоксальную реакцию. Сначала я веду себя как нормальный пьяный человек, а затем в одночасье трезвею – но как-то странно трезвею, становлюсь излишне сентиментальным и мнительным. Когда вы отправились спать, я вышел из дома и целый час простоял возле той лужи, а в голову мне лезли разные мысли… всякие мысли.

– Например?

– Например, я думал о том, что ей будет к лицу алая туника и золотой венец королевы Света.

– Ого! – сказал я. – Это уже серьёзно!

– Ещё как серьёзно, – подтвердил Брендон. – Уж если мне суждено сидеть на троне отца, то я хочу, чтобы рядом со мной была она.

– Но ведь ты совсем не знаешь Дану.

Брендон покачал головой.

– Это не так, Артур. Я знаю её; вернее, знаю, какая она. Может быть, я не совсем точно выразился, когда сказал, что ощутил прикосновение её мыслей. На самом деле я не слышал, о чём она думала; это был контакт иного рода, более глубокий. Я на мгновение прикоснулся к самому её существу. Чувствуешь разницу?

– Теперь чувствую, – ошеломлённо пробормотал я, поняв, наконец, что имеет в виду мой брат.

– Подобное случалось со мной несколько раз, – продолжал Брендон. – По неосторожности, во время гипнотических сеансов с пациентами. И всякий раз мне становилось противно, а однажды меня чуть не стошнило; но в том случае всё было иначе. Я… Впрочем, я уже говорил, что я тогда испытал.

– М-да, – только и сказал я. На память мне пришло одно пренеприятнейшее происшествие времён моей юности. Я стараюсь как можно реже вспоминать об этом, ибо воспоминания мои горьки, их горечь густо замешана на отвращении, которое я чувствую до сих пор, спустя много-много лет, а над всем этим довлеет чувство вины и глубокое раскаяние…

Её звали Ребекка или просто Бекки. Она была неодарённой и мало того – еврейкой, однако я любил её, по крайней мере, был искренне убеждён, что люблю её. Я страстно желал, чтобы она подарила мне сына или дочь – тогда я мог бы привести её в Солнечный Град и назвать своей женой. Бекки, глупышка, употребляла контрацептивные препараты, она считала, что ещё слишком молода для материнства, но на сей счёт у меня имелись другие соображения, поэтому я загодя превращал её противозачаточные таблетки в стимулирующие витамины… Впрочем, все мои старания ни к чему не привели, и я говорю об этом лишь затем, чтобы вы поняли всю серьёзность моих намерений.

А потом произошла катастрофа. Как-то я проснулся среди ночи и долго смотрел на мою любимую, которая безмятежно улыбалась во сне; смотрел нежно и ласково, забыв обо всём, в том числе и об элементарной осторожности. Среди Властелинов выражение «залезть в душу» употребляется не в переносном, а в самом прямом смысле; сделать это сознательно – все равно что совершить преступление, и прежде всего – против себя. Это гнусный акт насилия над собственной сущностью; залезть кому-нибудь в душу, значит плюнуть в свою. И я наплевал себе в душу, когда нечаянно увидел, что творится в душе Ребекки.